Биверсом. Конор заглянул внутрь конверта и нашел записку: “Мотор запущен! Свяжусь с тобой по поводу перелета. С приветом, Гарри (Обжора!)”.
3
Конор очень долго смотрел на чек, затем засунул его и записку обратно в конверт и стал прикидывать, куда бы все это спрятать. Если он положит конверт на стул, то сядет на него, если на кровать – то может потом случайно засунуть в автомат в прачечной вместе с простынями. Если положить на телевизор, то, напившись, Конор может случайно принять конверт за мусор. Наконец Конор решил остановиться на холодильнике. Он встал с кровати, открыл дверцу холодильника и положил конверт на пустую полку прямо под упаковкой пива “Молсон Эйл”.
Конор плеснул в лицо водой, причесался и переоделся в тот же костюм, в котором ездил в Вашингтон.
Затем Конор отправился в бар “У Донована” и выпил четыре коктейля еще до того, как появились остальные завсегдатаи бара. Конор не мог разобраться в своих чувствах: чего было больше – счастья по поводу получения чека и предстоящего отъезда или же горечи от того, что он потерял работу из-за этого осла Войцака. В конце концов он решил, что скорее счастлив, чем несчастлив, и по этому поводу стоит заказать еще порцию выпивки.
Бар постепенно заполнялся народом. Конор долго пялился на симпатичную женщину, пока не почувствовал себя трусом. Тогда он сполз с табуретки и попытался заговорить с ней. Девушка училась что-то там такое делать на компьютерах (в определенное время суток все женщины, которых можно было встретить “У Донована”, сообщали вам, что они учатся что-то там делать на компьютерах). Они выпили вместе. Конор спросил ее, не захочет ли она посмотреть его маленькую квартирку. Женщина ответила, что он забавный парнишка, и согласилась.
– Ты настоящий домосед, правда? – спросила девушка после того, как он включил свет в квартирке.
Потом, после занятий любовью, она спросила его о полосах на спине и животе.
– “Эйджент Оранж”, – ответил Конор. – Хотелось бы мне научить их всех как следует произносить эти слова.
И вот теперь он один боролся с последствиями запоя, больше всего желая увидеть сейчас Майка Пула и поговорить с ним об “Эйджент Оранж”, поинтересоваться новостями о Тиме Андерхилле.

8
Майкл Пул работает и отдыхает
1
– Все решено, – произнес Майкл. – В январе в Сингапуре медицинская конференция, организаторы предлагают скидку на билеты туда и обратно.
Он поднял глаза от номера “Американского терапевта”. В ответ Джуди только сжала губы, не отрываясь от телешоу “Сегодня”. Джуди завтракала, стоя у некоего подобия стойки посреди кухни. Майкл сидел один за длинным кухонным столом. Три года назад Джуди объявила, что кухня морально устарела, оскорбляет ее эстетические чувства и стала совершенно бесполезной, и потребовала переделать ее. Теперь она каждое утро завтракала стоя в восьми футах от стола, за которым сидел муж.
– А какая тема конференции? – спросила Джуди, по-прежнему глядя на экран.
– “Педиатрия в травматологии”. С подзаголовком “Травматология в педиатрии”.
Джуди бросила на него чуть иронический, но вполне дружелюбный взгляд и с хрустом откусила кусочек тоста.
– Все должно сработать, – продолжал Майкл. – Если повезет, мы сможем отыскать Андерхилла и решить все вопросы за неделю-две. Авиабилет будет действителен лишнюю неделю.
Джуди так и не повернулась к нему.
– Ты прослушала вчера сообщение Конора на моем автоответчике?
– С чего бы это мне слушать твои сообщения?
– Гарри Биверс послал Конору чек на две тысячи долларов, чтобы покрыть расходы на поездку. Никакой реакции.
– Конор не мог в это поверить.
– Как ты думаешь, они правильно сделали, что заменили Тома Брокоу Брайаном Гамбелом? Я всегда считала его каким-то чересчур легковесным.
– А мне он всегда нравился.
– Ну что ж, возможно ты прав, – Джуди обернулась, чтобы поставить в раковину свои почти не испачканные тарелку и чашку.
– Это все, что ты хочешь сказать?
Джуди повернулась к мужу, явно едва сдерживаясь:
– Ах, извините. Мне позволено добавить что-то еще? Ну так вот, мне не хватает по утрам Тома Брокоу. Если честно, старина Том иногда возбуждал меня. (Четыре года назад, в тысяча девятьсот семьдесят восьмом году, после смерти их сына Роберта – Робби, – Джуди положила конец их с Майклом физической близости.) Шоу больше не кажется мне таким интересным, как и многое другое на этом свете. Но я думаю, так иногда бывает, не правда ли? С сорокалетними мужьями ведь тоже происходят иногда странные вещи. – Джуди посмотрела на часы и гневно взглянула на мужа. – У меня всего двадцать минут, чтобы добраться до школы. Умеешь ты выбрать момент...
– Ты так ничего и не сказала по поводу поездки. Джуди вздохнула.
– Как ты думаешь, где Гарри Биверс взял деньги, которые он послал Конору? На той неделе звонила Пэт Колдуэлл. Она рассказала, что Гарри плел ей какие-то байки о правительственной миссии.
– О? – Несколько секунд Майкл молчал. – Гарри любит воображать себя Джеймсом Бондом. Но не все ли равно в конце концов, где он взял эти деньги.
– Хотелось бы мне понять, почему тебе так необходимо лететь в Сингапур в компании пары психов, чтобы разыскать еще одного такого же психа.
Джуди нервно одернула полу своего парчового жакета. На секунду она показалась Майклу похожей на Пэт Колдуэлл. Джуди не пользовалась косметикой, и в ее светлых волосах давно уже поблескивали серебристые седые пряди.
Затем она одарила наконец мужа первым прямым, открытым взглядом за это утро.
– А как же твоя любимая пациентка?
– Посмотрим. Я скажу ей обо всем сегодня.
– А твои компаньоны займутся всеми остальными, не так ли?
– И все с огромным удовольствием.
– А ты с не меньшим удовольствием будешь рыскать по всей Азии.
– Но ведь совсем недолго.
Джуди опустила глаза и улыбнулась. В улыбке этой было столько горечи, что у Майкла похолодело внутри.
– Я хочу знать, не нуждается ли Тим Андерхилл в моей помощи. Он – наше недоделанное дело.
– Я понимаю только одно. Была война, ты убивал людей, в том числе детей. Что ж, в этом суть войны. Но когда война закончена, она должна быть закончена.
– Я думаю, что в каком-то смысле не заканчивается ничто и никогда.
2
Это была правда. В Я-Тук Майкл Пул действительно убил ребенка. Обстоятельства дела были туманны, но факт оставался фактом: он выстрелил и убил ребенка, стоявшего в тени сарая. Майкл ни в чем не был выше Гарри Биверса. Он был таким же, как Гарри Биверс. В прошлом Гарри Биверса тоже был ребенок, с которым он столкнулся лицом к лицу, как и Майкл Пул с малышом, стоявшим в тени сарая. Все было по-другому, только исход дела оказался одинаковым, и именно исход дела имел значение для них обоих.
Несколько лет назад Майкл прочел в каком-то романе, названия которого он даже не запомнил, что ни одна история не существует в отрыве от своего прошлого, и именно прошлое делает понятной для нас эту историю. Это было правдой и касалось не только историй из книг. Майкл был тем, чем он был сейчас, – педиатром сорока одного года, проезжающим через небольшой городок с томиком “Джейн Эйр”, лежащим рядом на сиденье, – отчасти и потому, что убил ребенка в Я-Тук, но в гораздо большей степени потому, что, прежде чем он вылетел из колледжа, Майкл встретил хорошенькую старшекурсницу по имени Джудит Рицман и женился на ней. Когда его призвали в армию, Джуди писала ему два-три раза в неделю, и Майкл до сих пор помнил некоторые ее письма наизусть. В одном из них она сообщала, что хочет, чтобы их первый ребенок был мальчиком, и собирается назвать его Робертом. И Майкл, и Джуди были такими, какими они стали из-за всего, что сделали или не сделали в прошлом. Он женился на Джуди, он убил ребенка, а потом пил, и пил, и пил, чтобы забыться. Джуди содержала мужа, пока он заканчивал медицинский колледж. Роберт – его милый, ласковый, красивый, всегда унылый Роберт – родился в Уэстерхолме и прожил свою скучную, не богатую событиями и ничего в сущности не значившую маленькую жизнь в этом небольшом городишке, который обожала его мать и ненавидел его отец, Робби поздно начал говорить, поздно начал ходить, плохо учился в школе. Но Майкл очень быстро понял, что ему в сущности наплевать, будет ли его сын учиться в Гарварде и вообще будет ли он учиться колледже. Робби принес в его жизнь радость.
Когда мальчику было пять лет, из-за частых головных болей его положили в больницу, где работал отец. Тогда-то у него и обнаружили первую раковую опухоль. Потом были другие опухоли – на спинном мозге, на печени, на легких. Майкл купил сынишке белого кролика, которого Робби назвал Эрни в честь одного из героев “Сезам-стрит”. Когда Робби ненадолго становилось лучше, он таскался с этим кроликом по всему дому, как обычно таскаются дети с плюшевыми мишками. Болезнь Робби продолжалась три года – три года, внутри которых, казалось, существовал свой отсчет времени, свой собственный ритм, никак не связанный с ритмом окружающего мира. Когда Майкл оглядывался назад, ему казалось, что годы эти прошли очень быстро – тридцать шесть месяцев уложились не более чем в двенадцать. Внутри же этого срока каждый час тянулся неделю, неделя – год, а все эти три года унесли с собой молодость Майкла Пула.
Но, в отличие от Робби, он пережил их – эти три года. Он качал сына на руках, когда тот боролся уже за каждое свое дыхание, – в конце концов Робби довольно легко расстался с жизнью. Майкл положил своего дорогого мертвого мальчика на кровать и, наверное, в последний раз обнял жену.
– Я не хочу видеть этого проклятого кролика, когда вернусь домой, – сказала Джуди. Она хотела, чтобы Майкл убил зверька.
И он действительно чуть не убил кролика, хотя приказание жены напоминало ему волю злой королевы из сказки. Как и жена, Майкл дошел до такой степени отчаяния, что вполне был способен на это. Однако вместо этого он отнес кролика в поле на северной окраине Уэстерхолма, вынул клетку из машины, открыл дверцу, и Эрни выпрыгнул наружу. Он огляделся вокруг своими маленькими глазками (немного напоминавшими глаза Робби), немного попрыгал около клетки и стремглав кинулся в лес, видневшийся неподалеку.
Сворачивая на стоянку около госпиталя Святого Варфоломея, Майкл вдруг понял, что ехал от своего дома на Редкоут-парк до Оутер Белт-роуд, на которой стояла больница, то есть практически через весь город, со слезами на глазах. Он проехал семь поворотов, пятнадцать дорожных знаков, восемь светофоров и одну из забитых машинами нью-йоркских дорожных развязок на Белт-роуд, практически ничего не видя. Он не помнил, как ехал через город. Его щеки были мокрыми, глаза распухли. Майкл достал носовой платок и вытер лицо.
– Не будь кретином, Майкл, – сказал он сам себе, взял с сиденья “Джейн Эйр” и вышел из машины.
Огромное, неправильной формы сооружение цвета сгнивших осенних листьев с башенками, контрфорсами и крошечными окошками, вкрапленными в фасад, стояло прямо напротив автомобильной стоянки.
Главной обязанностью Майкла было осматривать всех младенцев, родившихся за ночь. С тех пор, как в одноместную палату больницы положили Стаси Тэлбот, то есть уже два месяца, раз в неделю, в те дни, когда Майкл навещал ее, он старался задержаться в палате для новорожденных подольше.
После того, как был осмотрен последний младенец и Майкл заглянул ненадолго в послеродовую палату, чтобы удовлетворить свое любопытство относительно женщин, произведших на свет этих карапузов, он направился наконец к лифту, чтобы подняться на девятый этаж, в онкологическое отделение.
Лифт остановился на третьем этаже, и внутрь вошел Сэм Стайн, хирург-ортопед, с которым Майкл был знаком. У Стайна была красивая белая борода и массивные плечи. Он был на пять-шесть дюймов ниже Майкла Пула, но вид у Стайна был настолько самоуверенный, что создавалось впечатление, что он смотрит на Майкла сверху вниз, хотя на деле ему приходилось изрядно задирать свою бороду, чтобы заглянуть коллеге в глаза.
Лет десять назад Стайн неправильно прооперировал ногу одного из юных пациентов Майкла, а затем долго объяснял постоянные жалобы мальчика на боль истерией. Наконец, после неудачных попыток свалить вину на всех по очереди терапевтов, которые наблюдали мальчика, в особенности на Майкла Пула, Стайна заставили повторно прооперировать ногу ребенка. Ни Стайн, ни Майкл не забыли этого эпизода, и Майкл больше никогда не направлял к нему своих больных.
Стайн взглянул на книгу в руках Майкла, нахмурился и посмотрел на панель лифта, чтобы определить, где они находятся.
– Как подсказывает мне мой опыт, доктор Пул, у приличного медика обычно нет времени отдыхать за чтением романов, – сказал он.
– А я и не отдыхаю, – ответил Майкл.
Майкл дошел до двери палаты Стаси Тэлбот, не встретив по пути ни одного из почти семидесяти врачей Уэстерхолма (Майкл как-то подсчитал, что примерно половина этих людей с ним не разговаривает. А из оставшейся половины немногим пришло бы в голову задуматься над тем, что он делает в онкологическом отделении. Для них он был просто обычным, нормальным медиком).
Майкл предполагал, что для кого-нибудь, вроде Сэма Стайна, то, что происходило сейчас со Стаси Тэлбот, тоже не выходило за рамки обычной медицины. Для него же это было не просто медицинским случаем, это напоминало ему о том, что случилось с Робби.
Майкл вошел в палату и погрузился в темноту. Глаза девочки были закрыты. Майкл помедлил несколько секунд, прежде чем подойти к ней. Шторы были опущены, свет потушен. В застоявшемся воздухе висел запах цветов из магазинчика на первом этаже больницы. Грудь Стаси едва заметно вздымалась под сеткой переплетенных трубок. На простыне рядом с рукой девочки лежал томик “Гекльберри Финна”. Судя по закладке, Стаси почти дочитала книгу.
Майкл подошел к кровати. Девочка открыла глаза. Узнав Майкла, она улыбнулась.
– Я рада, что это вы.
Стаси Тэлбот давно уже не была его пациенткой. По мере того, как болезнь захватывала один за другим разные ее органы, девочку передавали от одного специалиста к другому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84