Готовы ли вы идти на такой риск?
Я глубоко вздохнул.
– Господи! Вы требуете от меня чертовски много!
– Ничего не поделаешь. Это так и не иначе, – сказал он упрямо. – Такой подготовленный человек, как вы, может легко убежать из любой дырявой английской тюрьмы. Но вы этого не сделаете, черт побери! Вы будете сидеть и ждать, когда «Скарперы» приблизятся к вам, сколько бы времени им не понадобилось, чтобы принять такое решение. Вы будете ждать, слышите?
Я посмотрел в его глаза, в которых горел фанатический огонек и тихо сказал:
– Я слышу. Не беспокойтесь. Я не собираюсь теперь отступать. Я уже дал вам слово.
Он с облегчением вздохнул.
– Благодарю, Станнард. – Он улыбнулся. – Я по вашему поводу и не беспокоился.
– Меня интересует одна вещь, – сказал я. – Маунтбэттен занялся тюрьмами, когда удрал Блейк. Это было довольно давно. Почему вдруг сейчас вся эта спешка?
Макинтош вытянул руку и выбил трубку о ствол дерева.
– Хороший вопросик, – согласился он. – Что ж, во-первых, эффект от действий, предпринятых Маунтбэттеном, сейчас уже стирается. Когда вышел его доклад, и в тюрьмах усилилась система безопасности, чуть ли не каждый социолог и реформатор тюрем в Англии испустил возмущенный крик. И они не были так уж неправы, кстати. Существует два взгляда на тюрьму – как на место наказания и как на место исправления. Неожиданно затянувшаяся петля безопасности вышибла проблему исправления к черту, и реформаторы говорят, что за шесть месяцев пенитициарной системе был нанесен колоссальный ущерб. – Он пожал плечами. – Вероятно, они правы, но это не в моей компетенции. Меня не интересуют гражданские преступники, и моя пища – Блейка и Лонсдейлы. Когда ловишь их, то хочется либо поставить их к стенке и расстрелять, либо повесить им на шею удавку, но вместо этого их заключают в тюрьму – не для наказания или исправления, а чтобы вывести их из оборота, так как они много знают.
Все это не было ответом на мой вопрос, поэтому я сказал:
– Ну и что дальше?
– Сейчас на крючке болтается крупная рыба. Самая крупная из тех, что нам удалось поймать. Ей-богу, Блейк был крупным экземпляром, но этот человек – акула по сравнению с пескарем. Он не должен убежать. Я просил премьер-министра создать специальную тюрьму для такого рода заключенных, но он говорит, что это противоречит правилам, так что Слэйда направляют в общую тюрьму, вероятно, под рубрикой особо опасного.
– Слэйд! – воскликнул я. – Никогда о нем не слыхал.
– Он сейчас в больнице, – продолжал Макинтош. – Ему прострелили бедро во время поимки. Когда он поправится, его будут судить. И если бы у нас приговоры были, как в Техасе, он получил бы пять тысяч лет. Ну а так мы подержим его взаперти двадцать лет, после чего он станет никому не интересен.
– Двадцать лет! Он, наверное, чертовски много знает.
Макинтош повернул ко мне негодующее лицо.
– Вы можете вообразить, чтобы русский, – а Слэйд русский – был вторым лицом в важнейшем отделе британской разведки, связанном со Скандинавией? А так оно и было, и сэр Дэвид Таггарт, идиот, который назначил его туда, взлетел наверх – он теперь Лорд Таггарт и пожизненный пэр. – Он хмыкнул и добавил сдавленным голосом: – а человек, который поймал Слэйда, был в свое время уволен Таггартом за непригодность. – Он опять постучал трубкой о дерево с такой силой, что, казалось, она расколется. – Любители! – воскликнул он едко. – Проклятые любители!
– Как я войду в контакт со Слэйдом? – спросил я.
– Я постараюсь поместить вас рядом с ним. Для этого придется нарушить некоторые законы. Но то, что знает Слэйд, – чистый динамит, и я готов нарушить любой закон в Англии, начиная с закона о свальном грехе, чтобы держать этого негодяя там, где ему и место.
– Он захихикал и похлопал меня по плечу. – Мы не просто нарушим законы, Станнард, мы разобьем их вдребезги.
Я сказал несколько нетвердым голосом:
– Теперь я понимаю, почему премьер-министр не захотел слушать вас.
– Да-да, – сказал Макинтош обыденным тоном. – Это сделает его почти соучастником преступления, а он слишком джентльмен, чтобы пачкать свои руки. Кроме того, это ляжет тяжелым грузом на его совесть. – Он поднял глаза к небу и задумчиво произнес:
– Забавные существа эти политики.
Я спросил его:
– Вы знаете, что это за дерево?
Он повернул голову и посмотрел на него.
– Нет, не знаю.
– Это эвкалипт. Дерево, на котором я буду висеть, если эта операция закончится неудачно. Хорошенько запомните его.

4

Макинтоша, наверное, можно назвать своего рода патриотом. В наши дни истинных патриотов не так уж много. Стало модной привычкой подсмеиваться над патриотизмом – на телевидении постоянно скалят зубы по поводу патриотизма и всего, что с ним связано. Так что при малом количестве патриотов выбирать среди них особенно не приходится. Конечно, на поверхностный взгляд Макинтош должен был казаться закоренелым фашистом. Его Богом была Британия – не Британия зеленых полей и приятных загородных лужаек, красивых домов и деловых городских кварталов, но идея Британии, воплощенная в государстве. Его взгляды прямо восходили к идеям Платона, Макиавелли и Кромвеля, которые, если вдуматься, не слишком отличаются от Муссолини, Гитлера и Сталина.
Но в нем было много и другого, что я обнаружил позднее, гораздо позднее.
Работа мне предстояла очень большая, а времени оставалось не так много. Я изучал условия южноафриканских тюрем под руководством тюремного офицера, изображая из себя исследователя-социолога. Он посоветовал мне почитать труды Германа Чарльза Босмана, что было излишне, так как я уже проделал это. Босман, возможно, лучший писатель Британской Южной Африки, знал о тюрьме все – он сам отсидел за убийство сводного брата и блестяще изложил свои впечатления от главной тюрьмы в Претории, причем, на местном диалекте. В ней же, очень кстати, тянул свой срок и Риарден.
Я также изучил досье на Риардена, извлеченное из архивов «Джона Форстера». В нем содержалось очень мало фактов и черт знает сколько домыслов. Риарден сидел в тюрьме только один раз и за сравнительно незначительное преступление, но подозрения, которые он вызывал, были зловещи. Предполагалось, что он виновен во всех смертных грехах – от грабежа до контрабанды наркотиков, от вооруженного налета до тайной скупки золота. Это был весьма многосторонний персонаж, комок нервов и интеллекта, чьи непредсказуемые и внезапные смены преступной деятельности позволяли избегать провалов. Из него вышел бы хороший разведчик.
Вероятно, Макинтош прав, подумал я с улыбкой, сравнивая меня с Риарденом. Я не питал никаких иллюзий относительно себя и своей работы. Я занимался грязным делом, в котором не существовало запретов и было слишком мало чести, и я делал его хорошо, как делал бы его хорошо Риарден, если бы кто-нибудь сообразил привлечь его. Мы все были одного поля ягоды – Макинтош, Риарден и Станнард.
Макинтош работал на верхних этажах – нажимал на пружины. Судя по тому, как люди прыгали под его пальцами, словно марионетки, премьер-министр действительно предоставил ему, как он выразился, определенные возможности. Это была контрразведка на дипломатическом уровне, и я мог только гадать, какого рода там шел обмен и что такого мы сделали для южноафриканцев, что нас обслуживали по высшему классу и не задавали при этом никаких вопросов.
Постепенно я превращался в Риардена. Новая прическа сильно изменила мою внешность, и я прилежно постигал трансваальский акцент Я изучал фотографии Риардена и старался подражать его манере одеваться и вести себя. К сожалению, фильмами о нем мы не располагали, а то, как человек движется, значит очень много. Но здесь приходилось идти на риск.

* * *

Однажды я сказал Макинтошу:
– Вы утверждаете, что я вряд ли встречу кого-либо из приятелей Риардена в Англии, поскольку погуляю на свободе недолго. Все это прекрасно, но у меня гораздо больше шансов столкнуться с ними в тюрьме, чем на Оксфорд-стрит.
Макинтош призадумался.
– Это верно, – сказал он. – Я вот что могу сделать. Я организую проверку всех, кто находится в тюрьме, и если кто-то из них бывал в Южной Африке, то добьюсь его перевода в другое место. Думаю, таких будет не много, риск сведется к минимуму.
Все это время он безжалостно дрессировал меня.
– Как звали вашего отца?
– Джозеф Риарден.
– Занятие?
– Шахтер на пенсии.
– Имя матери?
– Маргрит.
– Девичье имя?
– Ван дер Остхейзен.
– Где вы родились?
– Бракпен.
– Дата?
– 28 мая 1934 г.
– Где вы были в июле 1968 г.?
– Э ... э... в Кейптауне.
– В каком отеле останавливались?
– "Артурз сит".
Макинтош сунул мне под нос свой палец.
– Неправильно. То было в ноябре того же года. Надо лучше учить.
– Я выкручусь с этим, если понадобится.
– Может быть, но надо работать без швов. Никаких трещин, которые надо залеплять.
И я снова по уши погружался в бумаги, хотя и с некоторой досадой. Господи, разве должен человек помнить каждую минуту своей жизни? Но, в сущности, Макинтош был прав. Чем больше я буду знать о Риардене, тем лучше.
Наконец, все было кончено, и Макинтош возвращался в Англию. Он сказал:
– Местные полицейские несколько встревожены по вашему поводу. Они не понимают, почему выбрали для этой работы вас и зачем я подцепил австралийского иммигранта и заставил его изображать Риардена. Боюсь, вам не придется вновь вернуться сюда.
– А они не проболтаются?
– Нет, не будет никаких разговоров, – заверил меня Макинтош. – Во-первых, о вас знают всего лишь несколько человек из высшего командования и они понятия не имеют, в чем вообще дело. Именно это их и беспокоит. Но они прекрасно понимают, что все совершенно секретно, на дипломатическом уровне и связано с государственной безопасностью. Что касается среднего и низшего звена полиции, – что ж, они будут удивлены, когда им сообщат, что Риардена посадили в Англии, но это принесет им только облегчение, и на время они вычеркнут его из своих списков.
– Если вы правы относительно «Скарперов», то они ведь проведут тщательное расследование здесь, в Южной Африке.
– Ничего не найдут, – сказал он с уверенностью. – Что ж, вы здорово поработали, Станнард. – Он улыбнулся. – Когда все будет позади, вы, возможно, получите медаль. Со страховой компанией, которую мы собираемся ограбить, втихую уладят, принесут им извинения, и на вашей репутации не останется никакого пятна.
– Если дело выгорит, – заметил я. – Если нет, я буду висеть на этом треклятом дереве. – Я посмотрел ему прямо в глаза. – Хотел бы я получить некоторую страховку... Я понимаю, что вы помешаны на секретности, и это правильно. Вы организовали все так, что только три человека знают об этой операции – вы, я и еще один. Я хочу знать, кто этот «еще один» – на случай, если что-то случится с вами. Представляете, в каком положении я окажусь, если вы попадете под автобус?
– Это справедливо, – подумав, сказал он. – Это моя секретарша.
– Ваша секретарша, – механически повторил я.
– О, миссис Смит очень хорошая секретарша, – сказал он. – Очень деловая. Она сейчас вовсю занимается этой операцией.
Я кивнул.
– Еще кое-что. Я сейчас перебирал в уме всякие возможности. Что будет, если меня извлекут из тюрьмы, а Слэйда нет?
– Тогда вы, разумеется, выходите на «Скарперов».
– А если Слэйда извлекут, а меня нет?
Макинтош пожал плечами.
– В этом вашей вины не будет. Придется передать дело обыкновенным властям. Не скажу, что мне нравится такая перспектива.
– А теперь скажите-ка вот что. Предположим и я, и Слэйд убегаем из тюрьмы. Что дальше?
– Ага, – сказал он. – Я понимаю, что вы имеете в виду.
– Надеюсь, что да. Что важнее? Нанести удар по «Скарперам» или затолкать Слэйда обратно в тюрьму?
Он помолчал с минуту.
– Слэйд, несомненно, более важен, хотя в идеале мне бы хотелось, чтобы вам удалось решить обе проблемы. Что касается возвращения Слэйда в тюрьму – смотрите сами. Если он вдруг ... умрет, я плакать по нему не буду. Самое главное, чтобы он не вышел на свободу.
– Он бросил на меня быстрый взгляд своих голубых глаз. – Мертвые не говорят.
Значит, дело обстояло так. Приказано убить Слэйда – на мое усмотрение. Я начал понимать премьер-министра, у которого было особое мнение насчет Макинтоша. Иметь приближенного палача, действительно, довольно неловко ...
На следующий день Макинтош уехал в Англию. Я последовал за ним два месяца спустя, получив еще одно письмо от Люси. Преступление было подготовлено.


Глава шестая

1

Погруженный в свои размышления, я держал в руке стакан и задумчиво смотрел на бренди, но не выпил ни капли. Время выпивок прошло, настало время раздумий. И думать мне надо было очень о многом.
Все произошло так, как планировал Макинтош. Преступление, суд, тюрьма, Слэйд – и «Скарперы». Но потом пошло наперекосяк. «Скарперы» оказались чрезвычайно хорошо организованной бандой и не менее внимательной к вопросам секретности, чем любая профессиональная шпионская группа. И вот я находился внутри нее, но был так же далек от того, чтобы расколоть ее, как если бы оставался в Южной Африке.
И все из-за этого проклятого шприца в трайлере, которого я не ожидал, как не ожидал и этого заключения. Впрочем, в чем-то я мог их понять. Они работали по принципу: «знай только то, что нужно». А тому, кто совершал побег, знать в подробностях, как это произошло – не нужно. Освободился – и все тут. Эти ребята оказались профессионалами высокого класса.
И я потерял Слэйда.
Это было хуже всего, и Макинтош выпустит мне кишки, если удастся когда-нибудь прошмыгнуть мимо Пончика. Полученные мной указания были, хотя и не прямыми, но ясными: при малейшей опасности того, что Слэйд окажется на свободе, его следовало убить. Я мог перерезать ему горло бритвой, когда он спал, или задушить его электрическим шнуром от лампы. Я не сделал ни того, ни другого.
Разумеется, если бы я однажды ночью убил Слэйда, то уже утром был бы покойником. Но я медлил вовсе не поэтому. Поразмыслив, я сделал ряд заключений: что мы со Слэйдом будем перемещаться вместе:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31