Такие дела никогда без боли не обходятся, и этот Саган прятал за своей беспечной ухмылкой целый мир страшной муки.
— Силван и Хоторну помогала?
— Горячка едва не сожрала его. Он, верно, отдал бы концы, но мисс Силван все время его холодной водой обтирала. Целые ночи подле него просиживала. Он все вспоминает, как ее хорошенькое личико наклонялось над ним, как она говорила, что нельзя ему умирать. Он говорит, что она — ангел.
— Мне она тоже ангелом была, — сказал Ранд.
Саган еще раз тщательно оглядел его, но никаких явных последствий боевых схваток не обнаружил. С недоверием в голосе он спросил:
— Ранение под Ватерлоо?
— Ноги отнялись, — пояснил Ранд. — А Силван меня опять на эти мои ноги поставила. Тут он опять почувствовал, что рука Сагана вцепилась в отглаженные складки его галстука.
— Мисс Силван, — с нажимом повторил Саган.
— Ее милость, — в тон ему отвечал Ранд.
Смущение заставило Сагана ослабить свою хватку.
— Простите?
— Еще до того, как Силван меня на ноги поставила, я на ней женился. — Ранд усмехнулся остолбеневшему Сагану. — Мисс Силван теперь — герцогиня Клэрмонтская, так что вы, может, руку уберете?
— Мои извинения. — Саган пытался разгладить своей единственной ладонью измятый галстук своего недавнего недруга. — Не верится даже. Она и не намекала…
— Да она на меня злится. И не без причины, — сказал Ранд. — Но я приехал, чтобы забрать ее домой. Если она, конечно, поедет.
— Мы ее бережем. — Саган, кажется, уже оправился от своего изумления. — Ей, похоже, все равно, что в свете скажут. Это ее не беспокоит. С сомнительными людьми дружбу водит. — Он неодобрительно покосился на леди Катрин, с оживленной улыбкой порхающей по залу. — Что же вы ее отпустили?
— Неприятности у меня, — вздохнув, произнес Ранд. — Про взрыв в Клэрмонт-курте слышали?
— Да, несчастный случай на фабрике. Брат ваш погиб. Сочувствую от души.
Ранд кивнул.
— Благодарю. Всем нам тяжело. А сквернее всего… — Ранд замялся. Он терпеть не мог посвящать кого бы то ни было в свои дела, но поддержка Сагана была бы кстати. К тому же про него говорили, что он умеет держать язык за зубами — Никому не скажете?
— Нет. — Саган выглядел заинтересованным.
— Гибель моего брата — никакая не случайность. Рехнувшийся мерзавец бродит по имению. — Тут звуки вальса разом стихли, и Ранд поспешил закончить:
— Он и на Силван руку поднял.
— Рехнувшийся мерзавец? — с удивлением переспросил Саган. — Его поймали?
— Как сквозь землю провалился. Никаких следов. Так что думаю, пора жену домой вернуть.
— Да, лучше поторапливаться. — Саган озабоченно нахмурился. — Холифелд имеет на нее виды. У него нужда в средствах, и, по его мнению, брак с Силван мог бы поправить его дела.
Силван болтала с Хоторном, повиснув у него на рукаве, когда Ранд направился к ней. По залу пополз оживленный шепоток. Глаза присутствующих с любопытством следили за Рандом.
Саган не отставал, бормоча под нос:
— Хоторну надо объяснить.
Чем ближе Ранд подходил к Силван, тем громче становился гул сплетни. Леди Катрин знала свое дело, и Ранду оставалось лишь уповать на Сагана, который, быть может, как-то сумеет вывести его из затруднительного положения. Ранд ехал, готовый умолять, просить прощения, объяснять, вообще всячески выказывать смирение духа, но он не был готов к этой игре «А у меня другой поклонник», которую она затеяла. С Хоторном и Саганом поладить нетрудно, тем более, что, как он убедился, они для нее готовы на все и охраняют ее, как преданные верные псы. Но мысль о смазливом, обожающем сомнительные развлечения Холифелде, посмевшем рассчитывать на внимание Силван, придала Ранду злости и решительности.
Лучше всего для Силван уехать с ним. Прямо сейчас.
Когда Ранд оказался рядом с Силван, Хоторн загородил ее спиной, и Ранд язвительно заметил:
— Как-то это на тебя непохоже, Силван. Раньше ты за мужчин не пряталась.
Силван и не подумала выходить.
— А, может, я теперь поумнела.
— Но не осмелела, — сказал на это Ранд.
— Эй, послушайте, Клэрмонт, — завелся было Хоторн, но Саган остановил его одной простой фразой.
— Клэрмонт — ее муж.
Сказано это было совсем негромко, но, казалось, раскаты слов Сагана отозвались гулким эхом по всему танцевальному залу. Даже оркестр, начавший выводить очередной мотивчик, сбился, зафальшивил и окончательно замолк. Дамы перестали смеяться, кавалеры поутихли.
Даже игра в карты в соседней комнате прекратилась, И игроки столпились на пороге с картами в руках.
Граф Холифелд воскликнул:
— Что?
Танцующие пары, несмотря на умолкший оркестр, все еще толпившиеся в центре зала, стали расходиться, словно это громогласное «Что?» спугнуло их.
Ранд испытал жгучее удовлетворение, когда, глядя прямо в высокомерное лицо графа Холифелда, сказал:
— Былая мисс Силван Майлз ныне — герцогиня Клэрмонтская.
При этих словах Силван шагнула из-за спины Хоторна и оказалась лицом к лицу с Рандом.
— Это ненадолго, — заявила она.
— Что вы хотите этим сказать? Что значит: «ненадолго»? — взвился Холифелд, как будто имел право спрашивать.
— Его милость был настолько любезен, что согласился аннулировать брак со мною.
Голос Силван, звучавший поначалу звонко, понемногу стал затихать, а на последнем слове вообще был еле слышен, и Ранду показалось, что даже стены бального зала наклонились, чтобы расслышать, что она говорит.
— Аннулирование? — Холифелд скользнул по залу прищуренными бегающими глазками, сопровождая взгляд порочной ухмылкой. — — Вы всерьез рассчитывали заполучить нетронутое добро?
Саган, Хоторн и Ранд разом кинулись к Холифелду. Ранд нанес первый удар — кулак угодил в челюсть, и голова Холифелда отлетела назад. Саган угодил под дых, а Хоторн завершил дело, подбив графу глаз.
Холифелд все еще оседал на пол, описывая телом дугу, а Ранд уже успел не только ухватить кулачок Силван, но и разжать сведенные пальцы, переплетя их со своими. Торжественно подняв ее руку вверх, он объявил:
— Моя невеста была непорочной.
Силван простонала:
— Ранд…
Толпа беззвучно расступилась перед ними, и Ранд, обняв Силван за плечи, повел ее к двери.
— Доброй ночи, — крикнул вслед Хоторн.
— Желаю удачи, — добавил Саган. Он-то понимал, как нужна сейчас Ранду удача.
Карета герцога Клэрмонта могла похвастаться парой прекрасных гнедых лошадей, вооруженным лакеем на запятках, опытным возницей, герцогскими гербами на дверце и самим герцогом, запихнувшим Силван внутрь кареты, чтобы потом зажать ее в углу, на самом краешке узкого сиденья. И похоже было, что этот герцог не собирался давать ей хоть какую-то волю.
Его самонадеянность взбесила Силван, и она стала сопротивляться, намереваясь вырваться из его плена.
— Я никуда не поеду.
Он побарабанил по крыше кареты, и лошади рванулись вперед.
— Правда?
Ранд умышленно завернул ее в плащ, накинув одну полу на другую и завязав рукава. Силван была в отчаянии, но продолжала вырываться из этих пут. Когда же, наконец, она почувствовала свободу, лошади уже неслись вскачь. Светильники внутри кареты отбрасывали свет, рисуя яркие квадраты, которые потом вытянулись, стали совсем тусклыми, а там и вовсе сошли на нет. Она оказалась в западне, в ловушке — вокруг мрак, а рядом грубый и жестокий супруг.
Изловить-то ему ее удалось, но он еще не победил ее. Собираясь с силами, Силван надавила на него всем своим весом, пытаясь сдвинуть с места.
— Ну-ка, сядь как следует, — грубо скомандовала она.
Ранд немного отодвинулся.
— Да тут места мало.
Напротив есть место.
— Тогда я не смогу держать тебя за руку.
— Вот и хорошо.
— Но я же темноты боюсь. — Его пальцы нашарили ее ладонь.
— Может, хватит, а? — прошипела она, вырывая руку, а потом дернулась и вскрикнула, потому, что он ухватил ее за коленку.
* * *
— Я промахнулся, — сказал Ранд жалобным голосом, но стоило ей попытаться отшвырнуть его руку прочь, как он, воспользовавшись моментом, крепко схватил ее пальцы.
— Вот теперь хорошо, — довольно промурлыкал Ранд.
Силван сидела, нахохлившись, и ждала, что он еще придумает, но больше пока Ранд ничего не предпринимал. Он устроился поудобнее, откинув голову на спинку сиденья, и, казалось, погрузился в свои мысли. Силван тоже молчала. В этой ситуации ее радовало только одно: их руки лежали на сиденье между ними, являя собой естественную преграду и не давая их телам соприкасаться. Можно было бы отдернуть руку, но тогда Ранд возобновит свои попытки и не успокоится, пока не добьется своего. Так что лучше стиснуть зубы и терпеть.
Тишина, установившаяся в карете, стала совсем густой и непроницаемой. Казалось, что мрак внутри и снаружи удваивался ночью, царившей в ее душе. Там воевали друг с другом злость и боль. И эта борьба отнимала у нее все силы и всю гордость, оставляя лишь муку. Ничто не сможет заставить ее позабыть, как Ранд выгнал ее в тот день с фабрики. Он оскорблял ее, попрекая происхождением, дал понять, что его родне она пришлась не ко двору, и намекнул, что ни к чему не обязывающая возня в постели — единственный род союза, который он в силах вынести. Силван очень не хотелось самой нарушать установившуюся тишину, но она должна была знать, куда они едут:
— Мы сейчас куда?
— В наш городской дом.
— В наш дом?
— В дом герцога и герцогини Клэрмонтских в Лондоне. — Ранд сжал ее пальцы. — Это мой и твой дом. Я — герцог, а ты — герцогиня.
— Временно — пробормотала Силван, потом переспросила:
— Так мы в Лондон едем?
— Ну да, в Лондон.
— Тогда высадите меня у дверей дома, принадлежащего моему отцу.
Он хмыкнул и ничего не сказал, будто внимания не обратил на ее слова.
— Как же можно пустить меня в ваш городской дом? Дочка торгаша испортит тамошний воздух.
Он выпустил ее руку, и Силван почувствовала было мрачное удовлетворение. Но только до тех пор, пока рука Ранда не скользнула по ее плечам. Он крепко прижал ее к себе.
— Какая разница, чья ты дочка? Я знаю одно : ты — моя жена.
Он говорил тихо, мягко и прямо в ее ухо. Его дыхание ерошило легкий пушок на ее шее, чуть ниже затылка. Его тело согревало ее, хотела она того тли нет. А она внушала себе, что все ей противно в нем, весь он — отвратителен, со своим пошлым угодничеством и самонадеянностью в своей неотразимости. Повернувшись к нему так, что острый ее локоток вонзился ему в ребра, Силван сказала:
— Я — дочь такого купца, который выцыганил баронство у опекуна этого титула. И удалось это моему отцу потому, что он пошел на шантаж, причем, можно сказать, самого ужасного свойства.
— В самом деле? — Голос Ранда звучал так, словно ее слова позабавили и уж никак не ужаснули его. Ранд пустил в ход свободную свою руку, чтобы отодвинуть ее локоток от своих ребер, да так и оставил его в ловушке.
— Значит, он запустил свои когти в этого Принни, а? Зрелище было бы захватывающее, но такие вещи без свидетелей делаются. А жаль.
Раздельно выговаривая каждое слово, она повторила:
— Так что я не просто дочь торгаша, я — дочь торгаша без чести и совести.
— Я не возлагаю на тебя ответственность за те способы, которыми пользуется твой отец для добычи денег и высокого положения в обществе.
— Два месяца тому назад вы иначе разговаривали. Два месяца назад вы сказали, что стыдитесь меня.
— Нет, это ты сказала.
— Нечего со мной в кошки-мышки играть! Ты сказал…
— Ты сказала: «Ты меня отсылаешь, потому что тебе за меня стыдно?», а когда я ничего тебе не ответил, ты решила, что я ответил «да».
Молча она вспомнила всю их ссору и тщательно перебрала ее подробности а уме. Вообще-то он прав. Она сама пришла к этому выводу, хотя оснований для него тогда не было.
— Я еще раньше замечал, какое оно хрупкое у тебя, твое «я». Нам поработать над ним придется, милая.
Глумится он над нею, что ли? Насмехается? Ей захотелось увидеть его лицо, понять, что у него на уме, и, в случае чего, воспользоваться проверенным средством — залепить пощечину.
— Я своими ушами слышала: ты сказал, что тетя Адела не одобрила бы наш брак, знай она, что ты не только выздоровеешь, но еще и титул унаследуешь.
— Никто на этом свете лучше тети Аделы не разбирается в правилах наследования. И ей хорошо известно, что я стоял вторым в очереди после Гарта. Значит, можно не сомневаться, что она вычисляла про себя все шансы и понимала, что ты можешь стать герцогиней. Если бы тетя Адела в самом деле была против, смею тебя уверить, она бы очень ясно дала тебе это понять.
Сам голос разума вещал его устами. И все-таки она никак не могла взять в толк, чего он от нее хочет сейчас. Два месяца она силилась уверить себя в том, что ей все равно, что не нужен ей никакой Ранд, что ей ничего не стоит его позабыть, а вот теперь — прошло-то меньше часа, — а он способен вызвать у нее поток слез вместо гнева, но ведь выплакаться-то она может только в жилетку, а Силван Майлз не станет рыдать из-за мужчины и тем более перед мужчиной, которому она не нужна.
— Итак. — Что-то мягко коснулось ее уха — его палец, решила она. Потом этот палец заскользил по завиткам ее ушной раковины. — Я, кажется, ответил на все твои упреки, не так ли?
Силван отмахнулась от его ладони, как от надоедливой мухи.
— А какая разница?
— А вот какая.
Его губы вдруг прижались к ее губам, безошибочно найдя их в темноте. Она сидела совершенно недвижно и внешне казалась бесстрастной и холодной, но внутри ее все кипело — восставали ее уязвленное достоинство и гордость. Как ей хотелось бросить ему в лицо самые едкие, жгучие оскорбления, которые ранили бы его так же, как он ранил ее в тот день. Пусть его душа корчится от унижения — это зрелище лишь развлечет ее.
Пока Силван вынашивала планы мести. Ранд продолжал свое дело. В карете было слишком тесно для чего-то большего, чем поцелуи и объятия, и Ранд, откинув полы плаща, стал целовать ее голые плечи. Потом откинулся назад, и Силван подумала, что он наконец-то догадался: ей все это совсем не нужно. Не хочет она, чтобы он к ней прикасался. Кожа ее пылала, а дыхание становилось неровным не потому, что ей нравилось, как его язык залезает под бретельки ее лифа, а потому, что она злилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51