— Да бери, бери, — и Бородин сунул в нагрудный карман рубашки официанта новую стодолларовую банкноту. — А теперь иди, дорогой. Претензий, надеюсь, к нам нет?— Нет-нет, что вы, господа!На этот раз «господа» из уст официанта прозвучало вполне естественно, и он попятился.— Извините за неудобства.Может, он и продолжал бы идти спиной, если бы не натолкнулся на дубинку омоновца. Руки официанта тут же взлетели вверх.Бородин, Свиридов и майор ОМОН громко расхохотались, громко и вполне жизнерадостно. Их явно рассмешил жест официанта, подумавшего, что в спину уперся ствол автомата.— На труп не наступи, а то уничтожишь улики, — хрипло пробасил майор и подмигнул Бородину.А затем отозвал Павла Свиридова:— Слушай, Паша, что за мужик с тобой?— Он в ФСБ служил.— Из ФСБ, говоришь? — с уважением, но с неприязнью пробасил майор.— Это мой старый кореш. Мы с ним в одном классе учились, жили в одном дворе. Давно не виделись, решили водки выпить, прошлое вспомнить, а тут — незадача.— Это он пульнул? — глядя в глаза Свиридова, прошептал майор ОМОН.— Да ты что, Петя! Я пульнул.— Ты? — широко раскрыв глаза, сказал майор и тут же пожал руку. — Молодец, не разучился значит.— Такое не забывается, Петя.Послышался вой сирены, и за окном замелькали синие сполохи.— Летят, как на пожар. А куда уже лететь, ему ведь хрен уже поможешь, правда, Паша? — сказал Бородин. , — Правда, Серега, он уже и остыть, наверное, успел.В ресторане появились новые люди и тут же занялись своим делом. А майор ОМОН обнял за плечи своего бывшего сослуживца, махнул рукой, указывая на угловой столик.— Пошли — посидим, кое-что запишем в протокол.— Пойдем, запишем, — безучастно ухмыльнулся Павел Свиридов. — Идем, Серега, подписи надо будет поставить. Любят в нашей стране автографы брать.— Ну что ж поделаешь, любят так любят.Никому даже и в голову не пришло повторно обыскать Свиридова и Бородина, а ведь у Бородина под светлой курткой имелась кожаная кобура, из которой он и извлек пистолет. Но их обыскивать не стали, доверившись майору. В общем, то, что они рассказали вполне походило на правду и всех устроило. Второй отморозок, который махал ножичком у столика, сейчас стоял на коленях лицом к стене, с руками, скованными наручниками, заведенными за спину. Его широкие плечи вздрагивали, а стриженый затылок был красен, и на нем наливалась синевой большая шишка, след удара дубинкой.— А нож у него забрали? — спросил Сергей Бородин у веселого майора.— Да, забрали. И наркотики у него еще оказались, и баксов полный карман. Все забрали. Это друг покойного, Колька Ломоть, — сказал майор, представляя Бородину и Свиридову их недавнего соперника. — Под залог из-под следствия выпустили, а теперь уж точно упекут.И мало, думаю, не дадут.— Да брось ты, Петя, хоть меня не смеши, — сказал Свиридов, — через пару месяцев опять гулять будет.Ты же это знаешь не хуже нашего.— Да, распоясались, суки! И ОМОН им не указ.— А что, боятся вас еще? — спросил Свиридов, глядя на лицо майора.— Боятся, когда они поодиночке, а нас много. А когда их много, а нас мало…— Знаю, вы тогда не лезете.— Это точно. Кому же охота за такую зарплату дырку в животе получить или пулю в лоб схлопотать?— Точно, Петя, никому не охота. А может, бросай ты это дело, а? Мужик ты толковый, здоровый, как бык.— Мне до пенсии осталось три года. Вот дотяну лямку и брошу. Уж поверь, брошу, вот здесь мне эта служба! — и майор провел ребром ладони по шее, но почему-то добавил, — в печенках сидит! Всяких наркоманов, отморозков, синих надоело ловить. Они сейчас наглые, не то что раньше. Их ловишь, ловишь, душишь, душишь, а они как грибы после дождичка. Одного посадишь, на следующий день их уже двое. В общем, оборзели в конец. А приличные люди в этот ресторан теперь не ходят, разве что по вызову.— Так что, Петя, мы с Серегой, по-твоему, не приличные люди?— Так вы же не пришли сюда, а забрели случайно, по старой памяти.Когда протокол был подписан и все формальности утрясены, Бородин подозвал официанта и попросил принести бутылку водки. В опустевшем ресторане задержались майор ОМОН и Свиридов с Бородиным. У двери майора ждали его ребята, так ни разу за все время операции не снявшие маски.Тело унесли. На полу оставался лишь очерченный мелом контур, толстый и неряшливый, будто выведенный пьяной рукой. Бутылка водки на троих была выпита быстро.— Ну, мужики, знайте, я бы с вами посидел, но дела ждут.И действительно, майора уже звал один из его парней, сжимая в руке рацию.— Вот видите, и посидеть не дадут. Чиркни-ка мне свой адрес, Паша.Свиридов тут же на салфетке написал телефон и адрес. Майор спрятал салфетку в карман на рукаве камуфляжной куртки, пригладил липучку, взглянул на шеврон с двуглавым орлом, подмигнул Бородину:— До встречи, мужики. А может, вас куда подбросить?— Мы сами доберемся, спасибо, Петя.Мужчины пожали друг другу руки и распрощались.— Ловко ты! — сказал Павел, глядя в глаза Сергею Бородину.— А что мне оставалось? Ведь он мог и полоснуть.— Да ну, брось ты! Я бы его сделал.— Сделал — не сделал… Думай еще. В общем, ты, Паша, мой должник, я тебе жизнь спас.— Ладно, один ноль в твою пользу, — мужчины ударили по рукам и не сговариваясь обернулись на ярко освещенное окно ресторана, где маячил силуэт знакомого официанта. — Больше в этот ресторан никогда не пойду, — сказал Свиридов.— Да уж, прошлого не вернешь, все засрано. Даже этот святой ресторан.— Куда сейчас? — спросил Бородин. — А куда ты хочешь?— Я одно знаю — спать не хочу.— Поехали за город, на дачу, а? Вот сейчас, знаешь, Серега, я бы и от бабы не отказался.— Я бы тоже.— Вернемся, бабы, может, еще не разошлись?— На хрен тебе здешние бабы! У меня блокнотик с собой. Сейчас позвоним и через час будут в любом количестве, любого качества. И знаешь что теперь бабы спрашивают?— Откуда мне знать, — Бородин пожал плечами.— Они сейчас задают один и тот же вопрос: сколько заплатишь и сколько с собой презервативов брать.Бородин расхохотался:— Ну что ж, хорошо. На эти два вопроса у меня есть весомые ответы. А у тебя?— И у меня тоже. Но учти, я угощаю, вернулся из командировки, плавно перетекшей в отпуск.— Ты, так ты. А завтра, даст бог, я тебя угощу.— Вот и договорились. Давай, звони своим подругам.— Нашел подруг, я ни лиц, ни задов их не знаю.— Значит, секс по телефону?— Какой скажешь, такой и будет. Глава 2 Редко можно найти человека, который не любил бы рассматривать собственные фотографии. Исключением не являлся и Борис Рублев. Правда, времени у него на это почти никогда не оставалось. Даже альбома за всю свою сорокалетнюю жизнь он так и не завел, хотя порывался сделать это много раз. Но, как правило, все было недосуг. То одним был занят, то другим, руки так и не доходили до фотографий, сложенных в две картонные папки, на которых его же рукой было написано на одной фиолетовыми чернилами, а на другой красным карандашом: «Борис Рублев. Фотографии».Может быть, желание покопаться в прошлом, посмотреть и перебрать фотографии было связано с тем, что утром Борис Рублев, стоя перед зеркалом и глядя на свое намыленное лицо, держа в правой руке бритву, вдруг подумал: «Мыльная пена напоминает седую бороду. А вот бороды я так никогда и не носил. Может, попробовать?»Но его правая рука, повинуясь совершенно иному приказу, повернулась к щеке, и бритва принялась снимать пену вместе со щетиной.Борис Рублев брился тщательно. Он вообще все любил делать старательно и аккуратно. Комбат брился на этот раз довольно долго, может быть, потому что никуда не спешил. Дважды порезался — один раз у виска, а второй на подбородке.— Вот незадача! — пробурчал Борис Рублев, сплевывая мыльную пену в умывальник. — Никогда не получается, чтобы без порезов.Наконец с бритьем было покончено. Рублев холодной водой ополоснул лицо, избавляясь от остатков пены, а затем налил в ладонь терпкого одеколона, запах которого напоминал цветущий табак, и принялся похлопывать себя по щекам. Когда щеки перестало жечь, он посмотрел на свое отражение в зеркале и только сейчас, словно бы впервые, увидел свое лицо и подумал: "Черт побери, а я уже совсем не мальчик! Совсем не тот юноша, каким был.А каким я был?" — тут же спросил сам себя Рублев.И ему страстно захотелось разобрать свои фотографии.«Что это со мной? — подумал Рублев, — сентиментальным я стал, что ли?»Ему даже в голову не пришло, что тяга к фотографиям всегда приходит у мужчины в определенные моменты — именно в те, когда его жизнь начинает меняться. Человек может и сам не знать о том, что его ждут перемены.Но внутреннее чутье подсказывает, что впереди вскоре может начаться другая жизнь и надо подвести итоги, надо оглянуться назад, все взвесить и только после этого можно делать единственно верный шаг, который не приведет к ошибке и о котором не станешь потом жалеть.Борис Рублев тщательно вымыл бритву, закрыл флакон с одеколоном, навел порядок в ванной комнате.После этого он перешел на кухню, где заварил большую чашку крепкого-крепкого чая и вместе с чашкой, с зажженной сигаретой и пепельницей вернулся в комнату.Он забрался на антресоли, достал чемоданчик — тот самый, который служил ему еще в те времена, когда он был курсантом военного училища. Где только не побывал этот маленький коричневый чемодан, потертый и старомодный!Хотя, как видел Рублев, такие чемоданчики, вернее, похожие, опять входят в моду. Опять становятся актуальными металлические уголки, блестящие замочки и вся та дребедень, которой он восхищался, будучи еще безусым юнцом.«Хотя нет, — тут же одернул себя Борис, — в училище у меня уже были усы. Вернее, настоящие усы не разрешали носить, выкручивались каждый как мог, а вот бриться уже приходилось каждый день. Правда, сейчас бриться приходится и утром, и вечером, если хочется, чтобы выглядел как положено и лицо не казалось грязным».Пальцы отщелкнули замочки, и на стол легли две пухлые картонные папки с тесемками, которые были завязаны на тугие узлы."А почему они завязаны на узлы? — подумал Рублев. — Неужели я и не собирался эти папки развязывать?Он принялся распутывать узлы, затем сердито выругался, дважды чертыхнулся, сходил на кухню, взял нож и разрезал тесемки. Зачем тратить время? Лучше вот так — раз и все. Узел — не замок.Он раскрыл первую папку. Какие-то старые газеты, несколько грамот, дипломы и множество фотографий.Почти все черно-белые, почти все пожелтевшие, а некоторые подмоченные и высушенные.— Сколько же их здесь? — подумал Рублев.Первая папка, которая лежала сейчас перед ним раскрытой, хранила фотографии, связанные с его детством, с родителями, с братом Андреем и годами, проведенными в военном училище. Вот самая первая фотография, маленькая, 9 на 14, обрезанная фигурным резаком — отец, мать и он, Борис Рублев. Мальчик в шароварах, в белой рубашке, в вязаной жилетке и матросской шапке. «Неужели это я? — сам себя спросил Рублев. — Ну конечно же я, а кто же еще? Хотя, может быть, брат Андрей. Нет, нет, это я, у Андрея совсем другие глаза».Хотя в детстве, как вспомнил Борис, они были очень похожи на фотографиях, но не в жизни.«Конечно же это я! Мама почему-то смотрит в объектив грустно, а отец улыбается. А у меня на лице абсолютно безучастное выражение».И тут Рублев вспомнил рассказ матери о том, что когда ему было года два, он очень сильно заболел.И врачи не могли толком ответить что у мальчика. Давали всякие таблетки, капли, водили на рентген, но все старания оставались безрезультатными — мальчик болел, худел. И тогда мать сказала отцу, чтобы тот позвал фотографа и они сфотографировались все вместе.Отец почему-то был уверен, что с сыном ничего не случится, что он будет жить. А вот мать волновалась, ведь Борис был первенцем. Отец привел своего фотографа, какого-то старого знакомого, может быть, даже сослуживца, и тот долго усаживал отца, мать и ребенка, то открывал, то закрывал шторы на окне, а затем сделал несколько фотоснимков. Все это Борис Рублев знал из рассказов матери и отца. Правда, рассказ расходился в некоторых деталях, но, как понимал Борис, соответствовал истине.Удивительное дело, но после того, как фотограф принес конверт с фотографиями и они с отцом распили бутылку водки в маленькой тесной кухоньке, маленький Борис пошел на поправку. Боли в животе, которые не давали ребенку уснуть, постепенно исчезли.«Какая она грустная на этой фотографии! Какие у нее печальные глаза и усталое лицо, хотя на снимке мать еще очень молодая, ей не больше двадцати четырех лет! Да и отец намного моложе меня. Интересно, почему я так мало похож на мать? — Борис повернул фотографию к свету и долго всматривался в лицо матери. — Да, мы не похожи. Не те брови, не те глаза. А вот выражение лица похожее. Особенно когда я улыбаюсь. Сразу видно, что я ее сын, мы одна семья, в моих жилах течет ее кровь. А вот общаться мне с отцом почему-то всегда было сложно. Почему-то он от меня хотел слишком многого, проверял уроки. Вот на Андрея он не ругался почти никогда. Зато меня любила мать, оберегала меня».— Я помню, — вдруг сказал Рублев.Во втором или третьем классе ему захотелось купить понравившиеся солнцезащитные очки за три рубля, и он взял у отца без спросу деньги. Отец заметил это лишь на следующий день. Разозлился, схватил за плечо и стал трясти.«Ты взял деньги?» — спрашивал он, заглядывая в глаза, сдвинув брови. Борису хотелось сказать, что это он взял деньги, ему очень хотелось купить очки, какие они замечательные! Не сказал, не признался, а начал врать. «Да нет, нет, папа, я не брал твои деньги, не брал!»Когда на следующий день отец спросил откуда у него очки, мать сказала: «Это я дала Боре деньги на очки».Борис и сейчас помнил как он побежал на чердак, забился в самый дальний угол. Было нестерпимо стыдно за свой дурацкий поступок, за упрямство, за вранье.И чтобы хоть как-то избавиться от чувства стыда, он тогда положил на пол солнцезащитные очки и принялся их ломать и бить. Он и сейчас помнил, как трещала, разламываясь, роговая оправа, как хрустели стекла. Облегчение не наступило, а стало еще хуже.И он побежал с чердака домой. Мать сидела на маленьком стульчике на кухне и чистила картошку к ужину.
1 2 3 4 5 6 7