Некоторые из писем и фотографий датировались годами войны во Вьетнаме. В эту коробку он заглядывал редко, но помнил ее содержимое до малейших деталей и отлично знал, по какой причине решил сохранить ту или иную вещь.
Сверху лежали последние прибавления к этой своеобразной коллекции. Почтовая карточка из Венеции. От Сильвии. На открытке была напечатана репродукция картины, которую Сильвия видела во Дворце дожей. Это было полотно Иеронима Босха "Благословенные и проклятые". Изображенный на картине среди прочих персонажей ангел сопровождал одного из благословенных, летевшего по темному тоннелю к золотому куполу небес. Обе фигуры как бы воспаряли из царства тьмы к царству света. Последний привет от Сильвии. Он перевернул открытку и прочитал написанные на обороте слова.
"Гарри! Полагаю, тебя заинтересует эта работа, подписанная твоим именем. Я видела ее во дворце. Она очень красивая. Между прочим, я просто влюбилась в Венецию! Думаю, могла бы остаться там навсегда! С".
"А вот меня ты никогда не любила", – подумал Босх, откладывая карточку в сторону и запуская пальцы в коробку. Как ни странно, но на сей раз эта мысль не вызвала у него печали. Продолжая перебирать содержимое коробки, он наконец обнаружил то, что искал.
Поездка в СантаМонику заняла довольно много времени. Босху пришлось отправиться туда длинной дорогой: по Сто первой улице к Четыреста пятой, а потом возвращаться – и все потому, что Десятая ремонтировалась и должна была открыться только через неделю. Когда он подкатил к Сансетпарк, время перевалило за три часа. Дом, который он искал, находился на Пьерстрит. Это было небольшое, но стильное деревянное бунгало, стоявшее на гребне холма. На лужайке перед высоким крыльцом росли алые бугенвиллеи. Босх сравнил выведенную краской на почтовом ящике надпись с адресом на конверте, хранившем в себе старую рождественскую открытку и лежавшем на сиденье для пассажира, припарковал машину на обочине и снова взглянул на адрес. Эта открытка была переслана ему пять лет назад заботами ПУЛА. Но он так на нее и не ответил. Все это время она покоилась в коробке изпод обуви – вплоть до сегодняшнего дня.
Выбираясь из машины, он почувствовал запах моря и решил, что из окон домика, которые выходят на запад, почти наверняка можно увидеть часть морского пейзажа. Здесь было по крайней мере на десять градусов прохладнее, нежели дома, и он достал из машины короткое спортивное пальто. Потом, на ходу одеваясь, направился к крыльцу.
Женщине, почти мгновенно открывшей ему дверь после того, как он разок в нее стукнул, было лет шестьдесят пять, и ее внешность полностью соответствовала возрасту. Она была худа, а темные волосы у корней казались обесцвеченными, так что заново покрасить голову ей бы не помешало. Губы покрывал толстый слой красной помады. Она была в белой шелковой блузке с узором из синих морских коньков и темносиних хлопчатобумажных брюках. Увидев гостя, она заулыбалась, и Босх ее узнал. Она же видела в нем совершенно незнакомого человека. И неудивительно – в последний раз они встречались тридцать пять лет назад. Как бы то ни было, он одарил ее ответной улыбкой.
– Мередит Роман?
Улыбка исчезла так же быстро, как появилась.
– Меня зовут подругому, – сухо произнесла она. – Похоже, вы ошиблись домом.
Она шагнула вперед, чтобы закрыть дверь, но Босх придержал створку и не позволил ей это сделать. Он старался не напугать ее, но это ему не удалось, и в глазах ее полыхнула паника.
– Меня зовут Гарри Босх, – быстро сказал он.
Она замерла, словно обратившись в соляной столп, и всмотрелась в его лицо. Он заметил, как паника в ее глазах уступает место узнаванию и нахлынувшим, как слезы, воспоминаниям. Через секунду она заулыбалась снова:
– Гарри? Малютка Гарри?
Он согласно кивнул.
– Иди сюда, дорогуша. – Она заключила его в объятия и горячо зашептала на ухо: – Я так рада видеть тебя после всех этих лет... Да позволь же наконец тебя рассмотреть!
Она отстранилась и окинула его взглядом с головы до ног. Глаза у нее были живыми и искренними. Босх испытал теплое чувство, смешанное с печалью. Не надо было так долго тянуть. Ему давно уже следовало к ней приехать – и по другой, нежели сегодня, причине.
– Заходи же, Гарри, заходи.
Босх вошел в хорошо обставленную гостиную. Полы здесь были из красного дуба, а гладко оштукатуренные стены поражали белизной. Белоснежная мебель из ротанга прекрасно гармонировала со стенами. Комната была радостной и светлой, но Босх знал, что его визит несет с собой печаль и мрак.
– Значит, ты больше не Мередит?
– Да, Гарри, меня давно уже так не зовут.
– Как же прикажешь тебя называть?
– Нынче меня зовут Кэтрин. Кэтрин Регистер. Почти что "регистр", но муж не любил, когда я проглатывала второе "е". Считал, что его надо произносить более явственно. Он, знаешь ли, был у меня такой умный...
– Был?
– Присядь, Гарри, и поплачь со мной. Да, был. Отошел в лучший мир пять лет назад в День благодарения.
Босх присел на диванчик, а женщина опустилась на стул у стеклянного кофейного столика.
– Мне очень жаль. Прости...
– Все нормально. Ты же не знал... Кроме того, ты вообще никогда не видел моего мужа. Между тем за время совместной жизни с этим человеком я стала птицей совсем другого полета. Принести тебе чтонибудь? Кофе или, быть может, коечто покрепче?
Он вдруг подумал, что женщина послала ему рождественскую открытку вскоре после смерти мужа, и снова испытал чувство вины – за то, что ей не ответил.
– Гарри?
– Нет, спасибо, мне ничего не надо... Скажи, ты хочешь, чтобы я называл тебя новым именем?
Ситуация показалась ей забавной, и она расхохоталась. Через мгновение Босх к ней присоединился.
– Ты, черт возьми, можешь звать меня как вздумается. – Она снова залилась девичьим, слегка визгливым смехом, который он так хорошо помнил. – Ужасно рада тебя видеть. Ты стал такой, такой...
– Взрослый коп?
Она опять закатилась смехом:
– Вот уж точно. Между прочим, я знала, что ты работаешь в полиции. Не раз встречала твое имя в газетах.
– Я знал, что ты знаешь. Получил твою рождественскую открытку, которую ты отправила на адрес нашего подразделения. Ты, наверное, послала ее после смерти мужа? Извини, что я не ответил и не заехал. А ведь должен был.
– Да ладно тебе, Гарри. Разве я не понимаю, что ты занят важными делами, карьерой, службой?.. Ноя рада, что ты получил мою открытку. Кстати, у тебя есть семья?
– Нет. А у тебя? Дети, хочу я сказать...
– Нет, детьми я так и не обзавелась... Но неужели у тебя даже жены нет? У такогото симпатичного парня?
– Говорю же тебе – нет. Живу совсем один.
Она покорно кивнула, словно неожиданно поняла, что он приехал к ней вовсе не для того, чтобы рассказывать о своей личной жизни. Некоторое время они молча смотрели друг на друга, и Босх невольно задался вопросом, как она в глубине души относится к тому, что он стал копом? Радость от встречи постепенно улетучивалась, уступая место напряжению, которое неизбежно возникает, когда появляется необходимость бередить старые раны.
– Я полагаю... – начал было он, но запнулся, не закончив фразы. Не знал, что говорить дальше. Весь его опыт полицейского дознавателя неожиданно кудато улетучился. – Если тебе не трудно, принеси мне, пожалуйста, стакан воды. – Это все, что он смог из себя выдавить.
– Сию минуту.
Она быстро поднялась с места и прошла на кухню. Он слышал, как она доставала из холодильника лед и перекладывала его в стакан. Эта передышка дала ему возможность подумать. Он час ехал до ее дома, но так и не решил, как поведет себя с ней и что скажет. Она вернулась через минуту с подносом в руках. На подносе стоял стакан с холодной водой, в которой плавали кубики льда. Она передала ему стакан и положила перед ним на стеклянную поверхность стола пробковый кружок.
– Если ты проголодался, могу принести немного крекеров и сыра. К сожалению, не знаю, сколько у тебя времени...
– Спасибо, я не голоден. Холодная вода – это все, что мне нужно.
Он отсалютовал ей стаканом, отпил из него примерно половину и поставил на стол.
– Гарри, пользуйся подставкой, прошу тебя. Ты не представляешь, какая это мука – стирать отпечатки от донышка с зеркальной поверхности.
Босх опустил глаза и заметил свой промах.
– Извини.
Он поставил стакан на пробковый кружок.
– Итак, ты теперь у нас детектив...
– Да. И работаю в Голливуде. То есть не то чтобы работаю... Я, видишь ли, сейчас в своего рода отпуске.
– Отпуск – это всегда приятно.
Настроение у нее определенно улучшилось. Похоже, она пришла к выводу, что он заехал к ней просто так, а не по делу. Босх понял, что настало время выкладывать карты на стол.
– Ээ, Мере... то есть Кэтрин... мне необходимо кое о чем тебя спросить.
– О чем же, Гарри?
– Смотрю я на тебя и на твою шикарную квартиру и думаю, что ты и в самом деле стала птицей другого полета и все у тебя сейчас другое: дом, имя да и сама жизнь. Ты теперь не Мередит Роман, и мне нет смысла об этом напоминать – ты и сама отлично это знаешь. Я к тому говорю, что разговор о прошлом может оказаться для тебя трудным и тягостным. Это нужно прежде всего мне, поэтому заранее прошу меня извинить. Поверь, ни оскорблять тебя, ни причинять тебе боль я не хочу.
– Значит, ты приехал сюда, чтобы поговорить о своей матери?
Он согласно кивнул и, опустив голову, стал созерцать свой стакан, стоявший на пробковом кружке.
– Мы с твоей матерью были лучшими подругами. Иногда я думаю, что занималась тобой ничуть не меньше, чем она. До того, как тебя у нее отобрали. То есть у нас.
Он поднял голову и посмотрел на нее. Ее глаза затуманились от воспоминаний.
– Дня не проходит, чтобы я о ней не вспоминала. Мы тогда были обыкновенными девчонками и, что называется, весело проводили время. Нам и в голову не приходило, что когото из нас могут убить. – Она поднялась со стула: – Пойдем со мной, Гарри. Хочу коечто тебе показать.
Он прошел за ней по покрытому коврами холлу и вошел в спальню. Там находились огромная кровать с четырьмя столбиками по краям и голубым балдахином, бюро из дуба и низенькие столики по бокам кровати. Кэтрин Регистер указала ему на бюро. На крышке стояло несколько фотографий в декоративных рамках. На большинстве были запечатлены хозяйка дома в компании с неким мужчиной, который выглядел гораздо старше ее. Муж, догадался Босх. Но Кэтрин показала на фотографию, стоявшую справа, в некотором удалении от остальных. Это был старый снимок, выцветший от времени. С него смотрели две молодые женщины и крохотный мальчик трехчетырех лет.
– Эта фотография всегда находилась со мной, Гарри. Даже когда был жив мой муж. Он знал о моем прошлом. Я все ему рассказала. Для него это ничего не значило. Мы прожили с ним двадцать три восхитительных года. Жизнь во многом зависит от того, как ты распорядишься своим прошлым. Его можно использовать, чтобы причинять боль себе или другим, но можно употребить и во благо. Меня, во всяком случае, оно сделало сильной. Итак, Гарри, расскажи мне без смущения и утайки о том, что привело тебя сегодня ко мне.
Босх протянул руку и взял фотографию с крышки бюро.
– Я хочу... – Он отвел глаза от снимка и посмотрел на Кэтрин Регистер. – Я решил выяснить, кто ее убил.
На лице Кэтрин мелькнуло странное выражение. Она взяла фотографию у него из рук, поставила на крышку бюро и снова обняла его, положив голову ему на грудь. Он видел это объятие в висевшем над бюро зеркале. Когда потом она отстранилась и подняла на него взгляд, он заметил в ее глазах слезы. Нижняя губа слегка подрагивала.
– Пойдем присядем, – сказала она.
Достав из стоявшей на бюро коробки пару бумажных платочков, она вместе с Гарри вернулась в гостиную и опустилась на стул.
– Может, принести тебе воды? – спросил Босх.
– Не надо, я в порядке. Сейчас успокоюсь. Извини...
Пока она вытирала глаза бумажным платком, он обошел стеклянный стол и сел на диван.
– В те давние дни мы называли себя двумя мушкетерами. У нас даже девиз был похожий: "Две за одну, и одна за двух". Глупо, конечно, но мы тогда были так молоды и так близки...
– Я собираюсь начать с самого начала, Кэтрин. И для этого затребовал из архива старое дело об убийстве.
Она пренебрежительно хмыкнула и покачала головой:
– Это было не расследование, а комедия.
– Я тоже так думаю, но не понимаю почему.
– Послушай, Гарри, ты ведь знаешь, кем была твоя мать? – спросила Кэтрин, а когда он кивнул, продолжила: – Да, она была девушкой для развлечений. Мы обе были такими. Полагаю, ты также знаешь, что это наиболее вежливая форма, какую используют в обществе, характеризуя подобных женщин. Так что копам было наплевать, что одна из нас умерла. Они постарались сбыть это дело с рук как можно быстрей. Я знаю, что ты тоже полицейский, но в те времена подобные дела только так и делались. Для копов твоя мать была все равно что пустое место.
– Я это понимаю. Более того, полагаю, что и сейчас ситуация в этом смысле мало изменилась. Но всетаки за всем этим кроется нечто большее, нежели простое пренебрежение.
– Я не знаю, Гарри, насколько полную информацию о своей матери ты хочешь получить.
Он пристально посмотрел на нее:
– Прошлое и меня сделало сильным. Я справлюсь.
– Да, прошлое коечему тебя научило... Я помню заведение, куда тебя направили. Как же оно называлось? "Макивой" или чтото вроде этого...
– "Макларен".
– Точно. "Макларен". Жутковатое местечко. Когда твоя мать, навестив тебя, возвращалась оттуда, то садилась на стул и начинала реветь.
– Давай не будем менять тему, Кэтрин. Лучше расскажи, что, потвоему, мне следует знать.
Она согласно кивнула, но, прежде чем продолжить рассказ, пару секунд молчала, словно собираясь с духом.
– Map знала коекого из полицейских. Понимаешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10