https://wodolei.ru/brands/Grohe/euroeco/
Но она не вздыхала, как госпожа У, сильной личности не пристало вздыхать.
– Я тоже очень хочу сына, но сколько лет замужем, а детей все не нет. Что поделаешь? На нет – и суда нет. Муж, я знаю, тоже мечтает о сыне, но не смеет и виду подать.
Женщины молча сидели друг против друга. Госпожа У не нашла здесь утешения, но и госпоже Цю было невесело.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
1
Придя к Чжан Дагэ, Лао Ли с трудом узнал его, так сильно тот изменился: поседел, глаза провалились. Обязанности свахи были перепоручены Дину Второму, а у того для всех был один ответ: «Хозяина нет дома». Лао Ли не решился сказать Чжан Дагэ о том, что сослуживцы не захотели подписать поручительство. «Надо успокоить друга», – думал Лао Ли, хотя понимал, что пользы от этого мало. Куда только не бегал Чжан Дагэ, но до сих пор ему так и не удалось повидаться с Тяньчжэнем.
– Лао Ли, – Чжан Дагэ коснулся руки друга. – Лао Ли… – Губы его задрожали, и он заплакал, не в силах -сказать что-нибудь.
Лао Ли понимал, как тяжело потерять сына, да еще на склоне лет, когда уже перевалило за пятьдесят. Но он не умел утешать. Да и что проку в словах! Надо похлопотать, побегать, а от визитов пользы никакой. И Лао Ли решил взяться за дело.
Несмотря на все свои связи и способности, Чжан Дагэ смог выяснить лишь, что Тяньчжэня арестовала какая-то всесильная организация, которая ни перед кем не несет ответственности и может делать все, что угодно. Никто не знает, где она находится, но каждому известно, что такая организация существует. Редко кто оттуда выходит живым, будь то человек или собака. В любом учреждении у Чжан Дагэ есть свои люди, а в этом таинственном заведении – никого, все равно что в преисподней. Знакомства помогли узнать, что Тяньчжэня обвинили ни больше ни меньше как в связи с коммунистами, и, может быть, его уже нет в живых. Чжан Дагэ вконец извелся, осталось одно – захлебнуться собственными слезами. Появись у Чжан Дагэ хоть маленький проблеск надежды, он перестал бы терзаться, но он пребывал в полном неведении. Если бы Тяньчжэнь умер своей смертью, он погоревал бы – и все. А сейчас ему хотелось выплакать всего себя до последней капли. Ни разу в жизни он и словом никого не обидел, всегда был на высоте положения, наставлял всех друзей. И вот на тебе, сын – коммунист. Чжан Дагэ не вынесет, если Тяньчжэня убьют в тюрьме. Сам он был всегда так осторожен, избегал связей с революционерами, не дарил им подарков, а сын…
Лао Ли не сомневался, что Чжан Дагэ либо захлебнется в слезах, либо сойдет с ума. Как его подбодрить? Сказать что-нибудь резкое? Но Чжан Дагэ, привыкший принимать гостей, был слишком деликатным и не терпел нарушений этикета. Поэтому Лао Ли отказался от этой мысли.
На службе Лао Ли обошел всех, кроме Сяо Чжао и самого начальника. Может, обратиться еще к ним? Противно просить о чем-нибудь Сяо Чжао, но ради друга на все пойдешь! Наконец он нашел Сяо Чжао.
– А, Лао Ли! – воскликнул Сяо Чжао. – Я как раз тебя искал! Ты не занят? Сходим в баню!
«Этот подлец наверняка что-то знает, – подумал Лао Ли. – Нельзя упускать случая».
Не успели они войти в баню, как Сяо Чжао стал разоблачаться. Казалось, мытье его мало интересовало и пришел он сюда лишь затем, чтобы раздеться догола и показать все свои прелести. Пока дошли до номера, Сяо Чжао успел все снять и, видимо, чувствовал себя как рыба в воде. Он закурил и с удовольствием похлопал себя по заду.
– А ну, выкладывай. – Сяо Чжао обшарил глазами лицо Лао Ли. – Рассказывай, как ходил по отделам с поручительством. Это на тебя похоже! Узнал о повышении по службе, хочешь заручиться поддержкой?
– О каком повышении?
– Не прикидывайся! Ну и хитер же ты! Кому неизвестно, что ты метишь на место У. Еще передо мной комедию ломаешь, так и хочется накостылять тебе по шее! Я помог господину У стать чиновником высшего разряда, а он, негодяй, забыл, из чьей кормушки ест, ну так я еще раз ему помог – освободил от службы. Ты из того же отдела, у начальника свой человек, имеешь второй разряд, кому же достанется это место, если не тебе? Нечего притворяться! Может, поедим чего-нибудь? – В бане Сяо Чжао думал о чем угодно, кроме мытья.
– Не хочется что-то. Послушай меня, Сяо Чжао…
– Верно! Именно Сяо Чжао. Господин Ли, господин Чжао, зачем это? Лучше просто Сяо Чжао, Лао Ли – это великолепно, по-свойски. Именно так, а то Лао Чжао или Сяо Ли – как-то не звучит.
Лао Ли и в самом деле впервые назвал господина Чжао непочтительно Сяо Чжао , но лишь потому, что тот ему надоел.
– Знаешь, Сяо Чжао, не нужно ничего придумывать. Вовсе я не свой человек у начальства и, уж конечно, не жду повышения. Давай лучше поможем У. Мне он никем не приходится, а тебе как-никак родственник, к чему…
– Не будем о нем вспоминать. – Глаза Сяо Чжао перестали прыгать. – Хорош родственничек! Чужую невесту увел! И чтобы я с ним после этого не разделался! Настоящий мужчина зла не прощает. Возьмем хоть тебя. Только ты появился у нас, как я сказал себе: это друг. Недаром говорят: «Всяк ищет себе друга по душе». – Глаза его снова забегали. – Так скажи мне, Лао Ли, как будет с местом нашего уважаемого боксера? Пусть оно достанется тебе, я не против, ты мой друг, а вот если еще кому-нибудь, ну хоть этому Суню, я лопну от злости. У госпожи начальницы столько претендентов на это место! Но я не буду ставить палки в колеса, хотя и мог бы! Даже замолвлю за тебя словечко. Что ты на это скажешь?
– Все то же: ничего не знаю. Я искал тебя сегодня, чтобы попросить об одном одолжении.
– Попросить? Что ты говоришь! Разве не лучше сказать: Сяо Чжао, сделай-ка для меня одно дело! Попросить! К чему такие слова! Говори же, Лао Ли!
– Я все скажу, но хотел бы, чтобы ты откровенно ответил, возможно это или нет. Только не води меня за нос. – На сердце у Лао Ли стало спокойнее, сегодня он осмелился говорить с Сяо Чжао как равный с равным. – Я все о том же – о Тяньчжэне. Никто на службе не хочет и пальцем шевельнуть. Я же бессилен. А ты?
– Я? Могу! Не ради Тяньчжэня, так ради Чжан Дагэ. Ладно! Скажи, что сделать? – Сяо Чжао снова похлопал себя по заду.
– Тебе виднее! Чжан Дагэ не знает даже, куда упрятали сына. Выясни это, сделай доброе дело, а то как бы Чжан Дагэ рассудка не лишился. Выяснишь, тогда подумаем, как быть дальше.
– Отлично! Это проще простого! Уж что-что, а выяснить Сяо Чжао все может. – Он повертел глазами, и вдруг лицо его застыло.
– Но ты должен мне кое-что обещать! – Говори!
– Ты в самом деле не метишь на место У? – Клянусь тебе, нет!
– Ладно! А если я тебе помогу, ты согласишься на это место?
– А зачем оно мне?
– В таком случае, зачем мне заниматься делами Чжан Дагэ, так-то!
– Ну, а если я соглашусь?
– Я спасу Тяньчжэня.
– Идет!
– Я сделаю это так…
– Как тебе угодно!
– Хорошо! Значит, как угодно?
– Только помоги Чжан Дагэ!
– Хорошо! Значит, на мое усмотрение.
– Да, на твое усмотрение. Ради Чжан Дагэ я готов на любую жертву, только смотри не навреди ему!
– Хорошо!
2
Лао Ли ликовал: он сможет помочь Чжан Дагэ! Ничего, что он был резок с Сяо Чжао, – Сяо Чжао человек бессовестный. Он был даже рад, что, как Фауст, продал душу дьяволу. «Еще неизвестно, какую штуку он со мной выкинет». Жизнь приобретала интерес.
Возвратись домой, Лао Ли хотел было рассказать обо всем жене, но решил, что она ничего не поймет. Да и на поддержку сослуживцев нечего рассчитывать. Впрочем, так ли это важно? Главное, что он сам доволен: рыцарство, таинственность, романтика. Мрачное общество порождает трагедии, а он бесстрашный герой, который приносит себя в жертву. Лао Ли не заметил, как съел еще чашку риса.
Между тем жену его сейчас волновали только две проблемы: весенняя одежда для детишек и дела Туши. Госпожа Ли тревожилась за подругу иле одобряла мужа. Надо же до такого додуматься: посоветовать людям развод. А еще говорят, что ее муж – порядочный человек. Порядочный человек никогда такого не скажет. Она не очень ясно представляла себе, что значит развод, думала, что в этом случае супруги отдельно питаются. Ну разве это дело? Вредный человек ее муж! Молчит, а себе на уме. Усердно расчесывая свои косицы, госпожа Ли думала: сейчас госпожа У будет питаться врозь с мужем, а потом наступит и ее очередь! Раз Лао Ли может такое посоветовать, значит, и сам об этом думает. Госпожа Ли еще усерднее стала расчесывать косицы и высыпала на лицо почти полпудреницы. Она не требовала денег – их столько ушло за время его болезни, не надо выводить его из себя, а то еще скажет, что она – транжирка. Но у Чжанов побывать надо. Когда муж болел, Чжаны часто его навещали, а теперь у них случилась беда, надо бы наведаться. В представлении госпожи Ли арест Тяньчжэня имел примерно такое же значение, как праздник в честь исполнения ребенку месяца. И, конечно, идти с пустыми руками неудобно. Да, как выйдешь за ворота, так открывай кошелек. Ладно, подождем, пока его выпустят, а там видно будет. С госпожой Ма-младшей, пожалуй, стоит помириться. Конечно, во время болезни мужа она так не бегала, как ее свекровь, но, в общем-то, она не плохая. Скорее всего, Лао Ли сам виноват. Нет на свете честных мужчин! Взять хоть этого господина У, ему за сорок, а то и все пятьдесят, а он отбил у Сяо Чжао эту… Но так ему и надо, этому Сяо Чжао. Да, с госпожой Ма следует подружиться, иначе они с мужем еще быстрее споются. Приведу ее сюда. Муж меня похвалит, а ей будет неловко… Госпожа Ли пустила в ход свою деревенскую хитрость и, показывая мужу скроенные для Лин штанишки, проговорила:
– Попрошу-ка я соседку сшить, она такая мастерица.
Лао Ли молча кивнул. А когда жена вышла, улыбнулся и подумал: «Какое благородство! Ну прямо рыцарь в юбке! Лучше всего, пожалуй, воспринимать жизнь как шутку».
3
Последние дни обстановка на службе была весьма напряженной, особенно волновались служащие второго и третьего разрядов. Интерес к войне между У и Чжао упал до нуля, о господине У вообще забыли – все разговоры теперь вертелись вокруг освободившейся должности. Чтобы добиться повышения, не останавливались ни перед чем, и это, естественно, порождало интриги. Все знали, что Лао Ли такие дела мало интересуют, но с того памятного дня, когда он с прошением обошел все отделы, стали думать иначе. Стоило ему появиться, как в комнате начинали шушукаться. Зато о Чжан Дагэ вообще не вспоминали, словно на его имя было наложено табу: ведь его сын – коммунист! Каждый раскаивался в том, что был с ним в дружбе. Именно поэтому Лао Ли вызывал у всех почти суеверный страх. «Он, конечно, уверен в повышении, но зачем так вызывающе себя вести?» – перешептывались сослуживцы, кивая в его сторону. Те, у кого не было никаких надежд, чтобы утешиться, стали поговаривать о том, что и отца коммуниста уволят. Как может начальник его держать? Чжан Дагэ не дослужился до высшего разряда, но местечко у него в канцелярии было тепленькое, прибыльное. Итак, разговоры о Лао Ли и Чжан Дагэ плюс мечты о повышении вызвали такой ажиотаж, будто от них зависела судьба всей Поднебесной. Начальнику отдела и секретарю буквально прожужжали уши – никто не хотел упустить возможности проявить свое дарование. Списки приглашенных в гости кочевали из кабинета директора в секретариат. Начальники отделов недоумевали – у Лао Ли такие связи, а он до сих пор никого не пригласил.
Сам Лао Ли получил три письменных приглашения и еще несколько устных:
– Господин Ли, когда получите повышение, не оставьте, пожалуйста, своим вниманием, замолвите словечко, чтобы дали вашу должность, а завтра вечером покорнейше прошу ко мне.
Лао Ли любил юмор, но все хорошо в меру, и он бросал приглашения в корзинку.
Наконец появился приказ: повышение, разумеется, получил Лао Ли. А на его место назначили какого-то Вана. Сослуживцы хором поздравляли Лао Ли и пытались пронюхать, кто такой Ван. Лао Ли тоже его не знал, но все считали, что Лао Ли хитрит, и негодовали: «При его-то связях можно быть и пооткровеннее; не сказать нам, черт его побери!» Теперь все ждали увольнения Чжан Дагэ.
– О! Лао Ли, поздравляю! Поздравляю! – Господину Суню снова представился случай поупражняться в официальном языке. – Когда зовешь гостей? Я могу составить компанию, в сущности. Ты теперь как сыр в масле будешь кататься.
Звать гостей Лао Ли не собирался, и все окончательно в нем разочаровались, особенно Символ Тоски, который решил, что Лао Ли плохой друг. Господин Цю, собственно, имел высший разряд и ничуть не завидовал Лао Ли, но сердце его одолевала тоска, если он не мог кого-нибудь поддеть. И он ходил, чесал языком, подстрекал, дразнил, а все дела взвалил на Лао Ли. Лао Ли привык работать за других, но прежде господин Цю – Символ Тоски – очень любезно просил его об этом, а сейчас вдруг приказал, как свекровь невестке, даже нос его, казалось, говорил: «У меня солидный стаж!» Лао Ли не сразу вышел из себя. Он долго думал, прежде чем пришел к мысли: либо быть с этой сворой заодно, либо порвать с ними. И он решил проявить твердость: все равно он уже продал душу Сяо Чжао! Лао Ли возвратил Цю бумагу и сказал:
– Делай сам, мне нужно повидать одного человека! – Он имел в виду Чжан Дагэ. Губы у Лао Ли дрожали: он не привык так разговаривать с людьми.
Стоит ли рассказывать Чжан Дагэ о том, что его могут уволить. Ведь это – слухи. Но слухи в служебных сферах часто подтверждаются фактами. Тогда Чжан Дагэ будет еще тяжелее. Чжан Дагэ выглядел чуть получше, но был каким-то вялым. Лао Ли счел это дурным признаком. Чжан Дагэ был неутомим, как дождевой червь, никогда не ленился, ни от чего не увиливал. А сейчас он был очень уж тихий, словно выбившаяся из сил лошадь, которой даже хвост трудно поднять. Да, это дурной признак! Лао Ли стало не по себе. Что бы там ни говорили о Чжан Дагэ, Лао Ли считал его своим другом.
– Ну, как, Дагэ?
– Садись, Лао Ли! – Он и сейчас старался быть вежливым, помнил о приличиях, хотя в словах не было прежней уверенности: ему, видимо, трудно было говорить, но ведь молчать еще труднее. Весь вид его свидетельствовал о том, что хлопотать о сыне бесполезно и лучше о нем не упоминать. – Садись. Все по-старому. Тут приходил Сяо Чжао, он старается для меня, бегает, сказал, что есть надежда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
– Я тоже очень хочу сына, но сколько лет замужем, а детей все не нет. Что поделаешь? На нет – и суда нет. Муж, я знаю, тоже мечтает о сыне, но не смеет и виду подать.
Женщины молча сидели друг против друга. Госпожа У не нашла здесь утешения, но и госпоже Цю было невесело.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
1
Придя к Чжан Дагэ, Лао Ли с трудом узнал его, так сильно тот изменился: поседел, глаза провалились. Обязанности свахи были перепоручены Дину Второму, а у того для всех был один ответ: «Хозяина нет дома». Лао Ли не решился сказать Чжан Дагэ о том, что сослуживцы не захотели подписать поручительство. «Надо успокоить друга», – думал Лао Ли, хотя понимал, что пользы от этого мало. Куда только не бегал Чжан Дагэ, но до сих пор ему так и не удалось повидаться с Тяньчжэнем.
– Лао Ли, – Чжан Дагэ коснулся руки друга. – Лао Ли… – Губы его задрожали, и он заплакал, не в силах -сказать что-нибудь.
Лао Ли понимал, как тяжело потерять сына, да еще на склоне лет, когда уже перевалило за пятьдесят. Но он не умел утешать. Да и что проку в словах! Надо похлопотать, побегать, а от визитов пользы никакой. И Лао Ли решил взяться за дело.
Несмотря на все свои связи и способности, Чжан Дагэ смог выяснить лишь, что Тяньчжэня арестовала какая-то всесильная организация, которая ни перед кем не несет ответственности и может делать все, что угодно. Никто не знает, где она находится, но каждому известно, что такая организация существует. Редко кто оттуда выходит живым, будь то человек или собака. В любом учреждении у Чжан Дагэ есть свои люди, а в этом таинственном заведении – никого, все равно что в преисподней. Знакомства помогли узнать, что Тяньчжэня обвинили ни больше ни меньше как в связи с коммунистами, и, может быть, его уже нет в живых. Чжан Дагэ вконец извелся, осталось одно – захлебнуться собственными слезами. Появись у Чжан Дагэ хоть маленький проблеск надежды, он перестал бы терзаться, но он пребывал в полном неведении. Если бы Тяньчжэнь умер своей смертью, он погоревал бы – и все. А сейчас ему хотелось выплакать всего себя до последней капли. Ни разу в жизни он и словом никого не обидел, всегда был на высоте положения, наставлял всех друзей. И вот на тебе, сын – коммунист. Чжан Дагэ не вынесет, если Тяньчжэня убьют в тюрьме. Сам он был всегда так осторожен, избегал связей с революционерами, не дарил им подарков, а сын…
Лао Ли не сомневался, что Чжан Дагэ либо захлебнется в слезах, либо сойдет с ума. Как его подбодрить? Сказать что-нибудь резкое? Но Чжан Дагэ, привыкший принимать гостей, был слишком деликатным и не терпел нарушений этикета. Поэтому Лао Ли отказался от этой мысли.
На службе Лао Ли обошел всех, кроме Сяо Чжао и самого начальника. Может, обратиться еще к ним? Противно просить о чем-нибудь Сяо Чжао, но ради друга на все пойдешь! Наконец он нашел Сяо Чжао.
– А, Лао Ли! – воскликнул Сяо Чжао. – Я как раз тебя искал! Ты не занят? Сходим в баню!
«Этот подлец наверняка что-то знает, – подумал Лао Ли. – Нельзя упускать случая».
Не успели они войти в баню, как Сяо Чжао стал разоблачаться. Казалось, мытье его мало интересовало и пришел он сюда лишь затем, чтобы раздеться догола и показать все свои прелести. Пока дошли до номера, Сяо Чжао успел все снять и, видимо, чувствовал себя как рыба в воде. Он закурил и с удовольствием похлопал себя по заду.
– А ну, выкладывай. – Сяо Чжао обшарил глазами лицо Лао Ли. – Рассказывай, как ходил по отделам с поручительством. Это на тебя похоже! Узнал о повышении по службе, хочешь заручиться поддержкой?
– О каком повышении?
– Не прикидывайся! Ну и хитер же ты! Кому неизвестно, что ты метишь на место У. Еще передо мной комедию ломаешь, так и хочется накостылять тебе по шее! Я помог господину У стать чиновником высшего разряда, а он, негодяй, забыл, из чьей кормушки ест, ну так я еще раз ему помог – освободил от службы. Ты из того же отдела, у начальника свой человек, имеешь второй разряд, кому же достанется это место, если не тебе? Нечего притворяться! Может, поедим чего-нибудь? – В бане Сяо Чжао думал о чем угодно, кроме мытья.
– Не хочется что-то. Послушай меня, Сяо Чжао…
– Верно! Именно Сяо Чжао. Господин Ли, господин Чжао, зачем это? Лучше просто Сяо Чжао, Лао Ли – это великолепно, по-свойски. Именно так, а то Лао Чжао или Сяо Ли – как-то не звучит.
Лао Ли и в самом деле впервые назвал господина Чжао непочтительно Сяо Чжао , но лишь потому, что тот ему надоел.
– Знаешь, Сяо Чжао, не нужно ничего придумывать. Вовсе я не свой человек у начальства и, уж конечно, не жду повышения. Давай лучше поможем У. Мне он никем не приходится, а тебе как-никак родственник, к чему…
– Не будем о нем вспоминать. – Глаза Сяо Чжао перестали прыгать. – Хорош родственничек! Чужую невесту увел! И чтобы я с ним после этого не разделался! Настоящий мужчина зла не прощает. Возьмем хоть тебя. Только ты появился у нас, как я сказал себе: это друг. Недаром говорят: «Всяк ищет себе друга по душе». – Глаза его снова забегали. – Так скажи мне, Лао Ли, как будет с местом нашего уважаемого боксера? Пусть оно достанется тебе, я не против, ты мой друг, а вот если еще кому-нибудь, ну хоть этому Суню, я лопну от злости. У госпожи начальницы столько претендентов на это место! Но я не буду ставить палки в колеса, хотя и мог бы! Даже замолвлю за тебя словечко. Что ты на это скажешь?
– Все то же: ничего не знаю. Я искал тебя сегодня, чтобы попросить об одном одолжении.
– Попросить? Что ты говоришь! Разве не лучше сказать: Сяо Чжао, сделай-ка для меня одно дело! Попросить! К чему такие слова! Говори же, Лао Ли!
– Я все скажу, но хотел бы, чтобы ты откровенно ответил, возможно это или нет. Только не води меня за нос. – На сердце у Лао Ли стало спокойнее, сегодня он осмелился говорить с Сяо Чжао как равный с равным. – Я все о том же – о Тяньчжэне. Никто на службе не хочет и пальцем шевельнуть. Я же бессилен. А ты?
– Я? Могу! Не ради Тяньчжэня, так ради Чжан Дагэ. Ладно! Скажи, что сделать? – Сяо Чжао снова похлопал себя по заду.
– Тебе виднее! Чжан Дагэ не знает даже, куда упрятали сына. Выясни это, сделай доброе дело, а то как бы Чжан Дагэ рассудка не лишился. Выяснишь, тогда подумаем, как быть дальше.
– Отлично! Это проще простого! Уж что-что, а выяснить Сяо Чжао все может. – Он повертел глазами, и вдруг лицо его застыло.
– Но ты должен мне кое-что обещать! – Говори!
– Ты в самом деле не метишь на место У? – Клянусь тебе, нет!
– Ладно! А если я тебе помогу, ты согласишься на это место?
– А зачем оно мне?
– В таком случае, зачем мне заниматься делами Чжан Дагэ, так-то!
– Ну, а если я соглашусь?
– Я спасу Тяньчжэня.
– Идет!
– Я сделаю это так…
– Как тебе угодно!
– Хорошо! Значит, как угодно?
– Только помоги Чжан Дагэ!
– Хорошо! Значит, на мое усмотрение.
– Да, на твое усмотрение. Ради Чжан Дагэ я готов на любую жертву, только смотри не навреди ему!
– Хорошо!
2
Лао Ли ликовал: он сможет помочь Чжан Дагэ! Ничего, что он был резок с Сяо Чжао, – Сяо Чжао человек бессовестный. Он был даже рад, что, как Фауст, продал душу дьяволу. «Еще неизвестно, какую штуку он со мной выкинет». Жизнь приобретала интерес.
Возвратись домой, Лао Ли хотел было рассказать обо всем жене, но решил, что она ничего не поймет. Да и на поддержку сослуживцев нечего рассчитывать. Впрочем, так ли это важно? Главное, что он сам доволен: рыцарство, таинственность, романтика. Мрачное общество порождает трагедии, а он бесстрашный герой, который приносит себя в жертву. Лао Ли не заметил, как съел еще чашку риса.
Между тем жену его сейчас волновали только две проблемы: весенняя одежда для детишек и дела Туши. Госпожа Ли тревожилась за подругу иле одобряла мужа. Надо же до такого додуматься: посоветовать людям развод. А еще говорят, что ее муж – порядочный человек. Порядочный человек никогда такого не скажет. Она не очень ясно представляла себе, что значит развод, думала, что в этом случае супруги отдельно питаются. Ну разве это дело? Вредный человек ее муж! Молчит, а себе на уме. Усердно расчесывая свои косицы, госпожа Ли думала: сейчас госпожа У будет питаться врозь с мужем, а потом наступит и ее очередь! Раз Лао Ли может такое посоветовать, значит, и сам об этом думает. Госпожа Ли еще усерднее стала расчесывать косицы и высыпала на лицо почти полпудреницы. Она не требовала денег – их столько ушло за время его болезни, не надо выводить его из себя, а то еще скажет, что она – транжирка. Но у Чжанов побывать надо. Когда муж болел, Чжаны часто его навещали, а теперь у них случилась беда, надо бы наведаться. В представлении госпожи Ли арест Тяньчжэня имел примерно такое же значение, как праздник в честь исполнения ребенку месяца. И, конечно, идти с пустыми руками неудобно. Да, как выйдешь за ворота, так открывай кошелек. Ладно, подождем, пока его выпустят, а там видно будет. С госпожой Ма-младшей, пожалуй, стоит помириться. Конечно, во время болезни мужа она так не бегала, как ее свекровь, но, в общем-то, она не плохая. Скорее всего, Лао Ли сам виноват. Нет на свете честных мужчин! Взять хоть этого господина У, ему за сорок, а то и все пятьдесят, а он отбил у Сяо Чжао эту… Но так ему и надо, этому Сяо Чжао. Да, с госпожой Ма следует подружиться, иначе они с мужем еще быстрее споются. Приведу ее сюда. Муж меня похвалит, а ей будет неловко… Госпожа Ли пустила в ход свою деревенскую хитрость и, показывая мужу скроенные для Лин штанишки, проговорила:
– Попрошу-ка я соседку сшить, она такая мастерица.
Лао Ли молча кивнул. А когда жена вышла, улыбнулся и подумал: «Какое благородство! Ну прямо рыцарь в юбке! Лучше всего, пожалуй, воспринимать жизнь как шутку».
3
Последние дни обстановка на службе была весьма напряженной, особенно волновались служащие второго и третьего разрядов. Интерес к войне между У и Чжао упал до нуля, о господине У вообще забыли – все разговоры теперь вертелись вокруг освободившейся должности. Чтобы добиться повышения, не останавливались ни перед чем, и это, естественно, порождало интриги. Все знали, что Лао Ли такие дела мало интересуют, но с того памятного дня, когда он с прошением обошел все отделы, стали думать иначе. Стоило ему появиться, как в комнате начинали шушукаться. Зато о Чжан Дагэ вообще не вспоминали, словно на его имя было наложено табу: ведь его сын – коммунист! Каждый раскаивался в том, что был с ним в дружбе. Именно поэтому Лао Ли вызывал у всех почти суеверный страх. «Он, конечно, уверен в повышении, но зачем так вызывающе себя вести?» – перешептывались сослуживцы, кивая в его сторону. Те, у кого не было никаких надежд, чтобы утешиться, стали поговаривать о том, что и отца коммуниста уволят. Как может начальник его держать? Чжан Дагэ не дослужился до высшего разряда, но местечко у него в канцелярии было тепленькое, прибыльное. Итак, разговоры о Лао Ли и Чжан Дагэ плюс мечты о повышении вызвали такой ажиотаж, будто от них зависела судьба всей Поднебесной. Начальнику отдела и секретарю буквально прожужжали уши – никто не хотел упустить возможности проявить свое дарование. Списки приглашенных в гости кочевали из кабинета директора в секретариат. Начальники отделов недоумевали – у Лао Ли такие связи, а он до сих пор никого не пригласил.
Сам Лао Ли получил три письменных приглашения и еще несколько устных:
– Господин Ли, когда получите повышение, не оставьте, пожалуйста, своим вниманием, замолвите словечко, чтобы дали вашу должность, а завтра вечером покорнейше прошу ко мне.
Лао Ли любил юмор, но все хорошо в меру, и он бросал приглашения в корзинку.
Наконец появился приказ: повышение, разумеется, получил Лао Ли. А на его место назначили какого-то Вана. Сослуживцы хором поздравляли Лао Ли и пытались пронюхать, кто такой Ван. Лао Ли тоже его не знал, но все считали, что Лао Ли хитрит, и негодовали: «При его-то связях можно быть и пооткровеннее; не сказать нам, черт его побери!» Теперь все ждали увольнения Чжан Дагэ.
– О! Лао Ли, поздравляю! Поздравляю! – Господину Суню снова представился случай поупражняться в официальном языке. – Когда зовешь гостей? Я могу составить компанию, в сущности. Ты теперь как сыр в масле будешь кататься.
Звать гостей Лао Ли не собирался, и все окончательно в нем разочаровались, особенно Символ Тоски, который решил, что Лао Ли плохой друг. Господин Цю, собственно, имел высший разряд и ничуть не завидовал Лао Ли, но сердце его одолевала тоска, если он не мог кого-нибудь поддеть. И он ходил, чесал языком, подстрекал, дразнил, а все дела взвалил на Лао Ли. Лао Ли привык работать за других, но прежде господин Цю – Символ Тоски – очень любезно просил его об этом, а сейчас вдруг приказал, как свекровь невестке, даже нос его, казалось, говорил: «У меня солидный стаж!» Лао Ли не сразу вышел из себя. Он долго думал, прежде чем пришел к мысли: либо быть с этой сворой заодно, либо порвать с ними. И он решил проявить твердость: все равно он уже продал душу Сяо Чжао! Лао Ли возвратил Цю бумагу и сказал:
– Делай сам, мне нужно повидать одного человека! – Он имел в виду Чжан Дагэ. Губы у Лао Ли дрожали: он не привык так разговаривать с людьми.
Стоит ли рассказывать Чжан Дагэ о том, что его могут уволить. Ведь это – слухи. Но слухи в служебных сферах часто подтверждаются фактами. Тогда Чжан Дагэ будет еще тяжелее. Чжан Дагэ выглядел чуть получше, но был каким-то вялым. Лао Ли счел это дурным признаком. Чжан Дагэ был неутомим, как дождевой червь, никогда не ленился, ни от чего не увиливал. А сейчас он был очень уж тихий, словно выбившаяся из сил лошадь, которой даже хвост трудно поднять. Да, это дурной признак! Лао Ли стало не по себе. Что бы там ни говорили о Чжан Дагэ, Лао Ли считал его своим другом.
– Ну, как, Дагэ?
– Садись, Лао Ли! – Он и сейчас старался быть вежливым, помнил о приличиях, хотя в словах не было прежней уверенности: ему, видимо, трудно было говорить, но ведь молчать еще труднее. Весь вид его свидетельствовал о том, что хлопотать о сыне бесполезно и лучше о нем не упоминать. – Садись. Все по-старому. Тут приходил Сяо Чжао, он старается для меня, бегает, сказал, что есть надежда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28