Как революцио
нер я ненавидел его, хотел его смерти. Смерти хотела Россия, он должен был
пасть и пал. Да, да. Всё логично и ясно. Но почему же Ивановская не узнала мен
я? Почему бессонница? Нервы? Потому, что убил? И совершенно всё р
авно кого: министра ли, собственную ли жену, товарища, чорта, дьявола? Не ду
мал, что будет след. Метафизическая ерунда, оказывается, существует. Гово
рят, в Берлине живет с женой и детьми палач. По профессии он ездит и отруба
ет головы. Одевается в цилиндр, сюртук, отрубив возвращается к жене и дела
ет детей. Что же? Ничего. Интересно спросить этого немца, «нна, мол, Негг
Schulze, wie gehtТ s sonst?» He может же быть, чтобы ничего не оставалось у герра Шульце? Хотя
может быть у герра Шульце и не должно оставаться. У меня ж, оказывается, ос
тается какая-то метафизическая ерунда…»
Савинков взял газету, еще раз взглянул на Плеве.
Плеве глядел прямо на него. И вдруг, ей Богу, ему показалось, будто бы Плеве
ему улыбнулся! Какая чушь! Савинков отшвырнул газету.

3

Сазонов был еще без сознания. Рана была в глаз, в бок, в левую ногу. Весь заби
нтованный Сазонов лежал в одиночной палате Александровской больницы. У
белой постели, за белым столиком, в белом халате сидел доктор. Сазонов тих
о бредил. Но иногда вскакивал, начинал кричать. Доктор стенографировал б
ред. Это был чиновник полиции, разоблаченный провокатор М. И. Гурович.
Ц Как ваше самочувствие? Ц говорил он, подходя, беря за руку Сазонова, пр
обуя пульс. То ж лошадиное, цвета алебастра, лицо, те ж блестящие откинутые
назад волосы, но не рыжие теперь, а черные как смоль, крашеные.
Сазонов попытался что-то сказать, но заметался, вырывая руку пробормота
л:
Ц …Еще бесконечность… ой… милый… Петька… пора… ой… но ты пожалуйста по
скорее… что же… а… пустите меня… скорее поправлюсь… Господи, Господи…
Глубоко переведя дыхание, Сазонов смолк. Гурович записывал за столом. Са
зонов снова метнулся, заговорил:
Ц …Вот у меня был один хороший пациент, я его попортил… князь… я знаю… чт
о вы из меня хотите сделать… много найдете самостоятельности… как… ох ка
к утомил меня… да, князь… делайте вы по-своему, как вы хотите… не будьте ба
бой… фу, фу… досада… ну, Господи, Боже мой… поставьте меня в хорошее положе
ние, как мужчину… ей Богу, бабу из меня вареную делаете… Господи Боже мой…
никакого смысла ни в чем не вижу… Ц застонал он, падая на подушки.
Так лежал Сазонов долго. Потом тихо зашептал. Гурович подвинулся ближе, н
аклоняясь, не расслышивая.
Ц …Не знаю, что вы должны чувствовать… снимите лишние афишки… Господи…
и вот я как балбес ничего не знаю… ничего не помню… хоть бы вы пожалели, ка
к долго стою… пора кончать… торжественно даже… снимите лишнюю одежду… к
уда я поеду сегодня… вы сказали, что поеду… опять на бобах… опять на левой
ноге какой-то князь… мой что ли… мой… тоже поганый… нет, вашу науку не пон
имаю… совсем странно… ой… что это на левой ноге…тяжело… словно пусто… до
ктор! Ц вскрикнув, вскочил Сазонов.
Ц Что вы? Ц ласково сказал Гурович, отложив карандаш и подойдя к нему.
Ц Что мне делать, доктор? Ц смотрел на Гуровича не забинтованным глазом
, Сазонов, Ц эти дни надо ехать на дело… по провинциальному… я связан сло
вом… и путаница… вышла… что делать?..
Ц Какая путаница? Ц еще ласковей проговорил Гурович, садясь на кровать
, беря за руку.
Ц Николай Ильич… семейство… я жду, когда солнышко выйдет, Ц бормотал Са
зонов, Ц …ну перестань… не стану же плясать… Петя, а Петя… а что… а если… р
авно наплюй… покорно благодарю… не согласен… ты слышишь… не слушай… ну к
ак… это же не печка какая… это машина… Господи помилуй… ну как же… о, о, о… о
х Христос воскрес… теперь встречают… я на могиле Христа… а где-то лежу… я
конторщиком идти не хочу… все мрачные какие-то…

4

В Женеве у эс-эров был праздник. У кресла Гоца собрались Чернов, Потапов, М
инор, Ракитников, Селюк, Брешковокая, Натансон, Бах, Авксентьев, Азеф. Были
Швейцер, Каляев, Боришанский, Бриллиант, Дулебов.
У кресла забылись разногласия, склоки, неприятности. Перемешались стары
е с молодыми. Раскаленный успехом Каляев говорил с распевным польским ак
центом. Стоял взволнованный, покрасневший, с рассыпавшимися волосами. Ка
ляев был похож на Руже де Лиля, поющего Марсельезу.
Многие из старых, потертых членов партии, в душе мало склонных к идеализм
у, даже не вникая в то, что говорил Каляев, были захвачены. Каляев верил в то
, что говорил. Вера его была фанатична, страстна, красиво выраженная, она о
ковала слушателей, когда «поэт» говорил, нервно жестикулируя правой рук
ой:
Ц Мы не можем, не смеем верить перепугавшемуся правительству, сулящему
теперь стране какие-то успокоения! Нет! Мы должны напрячь все силы, чтоб п
артия бросила в террор новые кадры преданных революции товарищей, чтобы
внезапно, стремительно нанести врагу удар, и не затем, чтобы правительст
во шло по пути реформ, а затем, чтобы ударами, взрывами бомб, разбудить стр
ану, встряхнуть ее, чтобы террор против ненавистного правительства стал
массовым! Пусть каждый член партии идет не с речью, не с агитацией, не с лит
ературой, а с бомбой! Ибо вообще социалист-революционер без бомбы уже не с
оциалист-революционер! О, я знаю, недалеко то время, когда разгорится пожа
р! Когда будет и у нас своя Македония! Когда рабочий и крестьянин возьмутс
я наконец, за оружие! И тогда-то, вот тогда, наступит великая русская револ
юция!
Аплодисменты прервали Каляева.
Сидя с Азефом, обняв его толстой рукой, Чернов наклоняясь, прошептал в азе
фово ухо: Ц Молодость, Иван, молодость, но святая, конечно, святая.
Азефу было тяжело от черновской руки, но надеясь, что Виктор поддержит не
сколько его предложений в ЦК, он не освобождался. Чернов снял руку сам, поп
росил слова.
Ц Слезы сжимают горло, дорогие товарищи, Ц заговорил он несколько в нос
, протяжным великорусским пеньем, Ц когда слышишь речь, подобную речи до
рогого товарища «поэта»! В особенности потому, что она полна силы и жажды
действия, несмотря даже на то, что товарищ только что участвовал в таком с
ложном и большом деле, как дело Плеве! Верно! Верно! Нам конечно нужна «сво
я Македония», но не надо только переламывать палку и, поддавшись, увлечен
ию молодости, забыв всё иное, представлять себе нашу партию, как партию ис
ключительно террористическую! Конечно, глубже пашешь, веселей пляшешь, э
то так, но надо всё же помнить и то, что, как сказал наш великий сатирик, с од
ной стороны нельзя не сознаться, а с другой нельзя не признаться. Да, терро
р нам нужен! Да, террор одна из необходимейших форм борьбы нашей партии, но
террор ведь, дорогой товарищ, всё же есть мера временная, к тому же террор
бывает троякий: эксцитативный, дезорганизующий, агитационный. И вот тут-
то только в согласии с волей ЦК должна действовать наша святая беззаветн
ая молодежь, наша боевая организация! Помните, что ржаной хлебушка калач
у дедушка. И не дай Бог, если я понял так дорогого товарища, что, мол, он прос
то напросто влюбился, так сказать, в бомбочку, не дай Бог, не дай Бог, Ц зат
ряс рыжими волосами Виктор Михайлович, Ц это конечно не то! Мы не верим п
равительству в его заверениях, мы поведем террор и не одного Плеве разор
вем в клочья, Ц стукнул по столу Чернов, Ц но конечно боевая организаци
я должна идти исключительно по воле ЦК партии, действовать только по его
указанию. Не увлекайтесь, молодые товарищи, у нас есть программа, есть важ
нейшие задачи, аграрный вопрос, нельзя всю работу партии свести к террор
у, от этого надо предупредить, уж поверьте, поверьте, Ц говорил Чернов, об
ращаясь к боевикам, сидевшим плотной молодой кучкой на кровати, Ц повер
ьте, товарищи, в бомбочку не влюбляйтесь, а к нам прислушивайтесь, вот тогд
а-то сообща, без особого, так сказать, увлечения и пойдет у нас дело, не вели
к воробей, а копает горы, только должно среди нас быть полное подчинение в
оле ЦК.
Никто не придал значения речи Чернова. Все знали словоточивость теорети
ка. В общем гуле раздался голос больного Гоца.
Ц Ну, закипятился наш самоварчик! Ц захохотал, замахал на него Чернов, з
атрясши распадающейся по широким плечам шевелюрой.
Гоц говорил горячо. Сказал, что присутствующие боевики принесли смертью
Плеве на алтарь революции большую жертву. Что жаль славно отдавшего свою
жизнь палачам, всем дорогого Егора Сазонова. Жаль молодого Сикорского. Н
о лучшей отплатой за них будет вновь наступление на слуг царского режима
. И террор, верит он, поднимет действительно новую, большую революционную
волну, которая сметет самодержавие. Попутно он полемизировал с социал-д
емократами. Но коротко. И закончил возгласом: Ц Да здравствует Б. О.!
Все прокричали краткое ура, от которого швейцарка-хозяйка изумленно ост
ановилась среди кухни. Ц «Эти русские рычат, как звери. Совершенно некул
ьтурные люди», Ц пробормотала она.
Ц А скажите, товарищ Каляев, когда же приедет Савинков? Почему он задержа
лся? Ц говорил Гоц.
Сегодня вечером.Он задержался в Берлине.

5

Вечером, оставшись один, сидя в кресле, Гоц думал о наступающей русской ре
волюции. Вид у него был болезненный. Щеки матовые, руки высохшие, как две к
ости. Сегодня ярче блестели глаза, но блеск их был нехороший.
Заметив это, жена положила на лоб Гоца руку, сказав:
Ц Миша, ты себя плохо чувствуешь, ты устал? Гоц снял со лба руку, поцеловал.

Ц Вера, Ц проговорил он, Ц у партии успехи, нарастает революция, а я как
мертвец, как бревно…
Ц Миша…
Ц Ну, что Миша? Товарищи не замечают этого, даже не думают, не хотят знать,
что я страдаю. И они правы.
В это время было слышно, с кем-то говорила хозяйка. Раздался стук в дверь.

Ц Неужели ты опять примешь, Миша? Ведь уж поздно.
В полутемноте стоял Савинков. Гоц не узнал его.
Ц Можно, Михаил Рафаилович? Не узнаете?
Ц Боже ты мой! Да идите же сюда!
Сбросив пальто, Савинков быстро подошел к креслу. Они обнялись. На глазах
Гоца были слезы. Он не выпускал руки Савинкова, сжимая ее бессильными бол
ьными костями.
Как рад за вас, как рад, Ц всматривался в Савинкова, Ц а знаете, изменилис
ь, похудели как будто, да что там, немудрено. Ну, садитесь, рассказывайте вс
ё, с самого начала, толком ведь никто еще ничего не рассказал. Верочка! Дай
нам чайку и закусить что-нибудь!

6

Савинков рассказывал, как вели наблюдение, как точно знали выезды, как хо
роша была кухаркой Ивановская, как смело вышли метальщики, как мчались к
они, как лежал на мостовой Сазонов, как Савинков не знал, убит ли Плеве, как
узнал, как уехал, как в Варшаве его не узнала Ивановская.
Ц Вы были загримированы?
Ц Нет.
Ц Так почему же?
Ц Не знаю. Помню однажды спрашивал я Егора Сазонова, как вы, говорю, думае
те, что мы будем чувствовать после убийства Плеве? Он говорит, Ц радость.
И я ответил, Ц радость. А вот…
Ц А вот?
Брови Гоца сошлись.
Ц А вот, кроме радости пришло что-то новое, люди не узнают на улице.
Ц Не понимаю, Ц резко сказал Гоц, Ц этого я не слыхал ни от Каляева, ни от
Доры, ни от Швейцера, ни от Ивана Николаевича. Что же вы чувствуете? «Грех у
бийства?»
Ц Нет.
Ц Так что же?
Ц Так «что то», Ц засмеялся Савинков, Ц неопределенное весьма.
Ц Опять декаданс, опять ваша героиня, бросившаяся в окно? Ц заволновалс
я Гоц, ударяя костлявой рукой по ручке кресла. Ц Что ж вы не хотите работа
ть в терроре?
Савинков не сразу ответил, смотрел в блестящие глаза Гоца, сказал с расст
ановкой, не стирая улыбки.
Ц Нет, Михаил Рафаилович, вы меня не поняли, напротив, я хочу и буду работа
ть только в терроре. Едучи по Германии, я уже думал об убийстве
великого князя Сергея. Как вы думаете, это нужно партии?
Ц Конечно. Только это трудное дело.
Ц Дальше в лес, больше дров. У нас уже есть опыт, Ц улыбнулся Савинков мон
гольскими глазами. Ц Я хочу предложить следующим именно это дело.
Ц Об этом поговорим еще, Ц остановил Гоц. Ц Но дело то в том, что скрипка
Страдивариуса так и остается надломленной. Боюсь за вас, Павел Иванович,
ох, боюсь! Многое можете сделать, только не пошла бы трещина дальше, не лоп
нула бы скрипка.
Ц Сам ломать не буду, Михаил Рафаилович, ну, а если уж она когда-нибудь сло
мается, хотя не думаю, так что ж поделать, такая уж никчемная стало быть бы
ла скрипка и жалеть о ней нечего.
Ц Жалеют тех, кого любят, Павел Иванович. Ну, да, ладно, Ц отмахнулся Гоц,
Ц заходите завтра, а теперь «мне время тлеть, а вам цвести», Ц сказал он, п
оказывая на парализованные ноги. Ц Идите к Виктору, у него вечеринка, пор
азвлечетесь, вам нужен отдых.
Ц Чернов всё там же, на рю де Каруж?
Ц Всё там же. Все мы здесь, «всё там же».
Ц Я не про то, Ц смеялся Савинков, Ц я очень уважаю Виктора Михайловича
, как теоретика, очень ценю его эрудицию, только скучно, знаете, жить на рю д
е Каруж.
Ц Ну-ну ладно, зазнались.

7

В квартиру Чернова Савинков вошел в полночь. Женевцы видели третий сон. Н
о даже возле квартиры было шумно. В коридор из-за приотворенной двери нес
лись столбы синего дыма, шумы, крики сплетшихся голосов. Сквозь них выгов
аривала балалаечная барыня. И кто-то пляшущий выкрикивал: Ц «Скыгарки, м
отыгарки, судыгарки, падыгарки».
Савинков увидел стремительно опускающегося в присядке Чернова, с необы
кновенной легкостью выкидывающего короткие ноги.
Забористо наяривала русская балалайка. Пьяный, наголос кто-то закричал
неповинующимся голосом:
Ц Да здравствует партия социалистов-революционеров!
Вдруг оборвались пляс, музыка, крики. Все бросились к Савинкову. Первый, за
дохнувшимся от пляса телом, бросился Чернов с криком. Ц Кормилец наш, дор
огой! Ц Савинков почувствовал, как силен Чернов, обнявший стопудовыми р
уками, целовавший в небритые щеки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44