Лист был очень удивлен таким чудесным явлением в подобном месте, таким п
риятным антрактом в этой дешевой мелодраме и разошелся. Он был не только
величайший артист, но и очень красноречивый собеседник. Он умел разговар
ивать с женщинами и, как они, переходил от одной идеи к другой, прямо проти
воположной. Он обожал парадоксы и касался то серьезных материй, то смешн
ых. Я не сумею вам описать, с каким искусством, с каким тактом, с каким безгр
аничным вкусом он вел с этой незнакомкой обычный, немного вульгарный и в
то же время чрезвычайно изящный разговор.
Они разговаривали так в продолжение всего третьего акта мелодрамы, а ко
мне обращались только раза два из вежливости. Я находился как раз в это вр
емя в том скверном настроении, когда человеческая душа не поддается ника
кому восторгу, и был уверен, что незнакомая дама считает меня очень скучн
ым и глупым, в чем она была совершенно права.
Зима прошла, прошло лето, а осенью на блестящем бенефисном спектакле в Оп
ере мы вдруг увидели, как шумно открылась большая ложа в бельэтаже и там п
оявилась с букетом в руках та самая красавица, которую я видел в бульварн
ом театре. Это была она! Но на этот раз Ч в роскошном туалете модной женщи
ны, сверкая блеском победы. Ее прекрасные волосы были переплетены брилли
антами и цветами и так грациозно зачесаны, что казались словно живыми; у н
ее были голые руки и грудь, и на них сверкали ожерелья, браслеты, подвески.
В руках у нее был букет не сумею сказать какого цвета: нужно иметь глаза мо
лодого человека и воображение ребенка, чтобы различить окраску букета, н
ад которым склоняется красивое лицо. В нашем же возрасте замечают только
щечки и глаза и мало интересуются всем остальным.
В этот вечер Дюпре начал борьбу со своим непокорным голосом, окончательн
ый бунт которого он уже предчувствовал, но он один это предчувствовал, ши
рокая публика этого и не подозревала. Только немногие любители угадывал
и усталость, скрытую под искусными приемами, и истощение артиста от коло
ссальных усилий лгать перед самим собой. По-видимому, прекрасная дама, о к
оторой я говорю, была такой ценительницей: послушав несколько минут очен
ь внимательно и не поддавшись общей очарованности, она энергично отодви
нулась в глубину ложи, перестала слушать и начала с лорнетом в руках изуч
ать публику.
Вероятно, она многих знала среди посетителей этого спектакля. Судя по дв
ижению ее лорнета, легко было заключить, что молодая женщина могла расск
азать многое о молодых людях с самыми громкими именами. Она смотрела то н
а одного, то на другого, без разбора, не выделяя никого своим вниманием, ра
внодушная ко всем, и каждый отвечал ей на оказанное внимание улыбкой, или
быстрым поклоном, или мимолетным взглядом. Из глубины темных лож и мест о
ркестра к прекрасной женщине направлялись другие взоры, пламенные, как в
улкан, но и их она не замечала. Но когда ее лорнет случайно останавливался
на дамах из настоящего общества, она внезапно принимала такой покорный и
жалкий вид, что было больно на нее смотреть. И наоборот, она с горечью отво
рачивалась, если по несчастной случайности взор ее падал на красавиц, по
льзующихся сомнительной известностью и занимающих самые лучшие места
в театре в большие дни. Ее спутник (на этот раз у нее был кавалер) был очень к
расивый молодой человек, наполовину парижанин, сохранивший еще некотор
ые остатки отцовского состояния, которые он приканчивал день за днем в э
том погибельном городе. Этот начинавший жить молодой человек гордился с
воей спутницей, достигшей апогея красоты, с удовольствием афишировал св
ое право собственности на нее и надоедал ей всевозможными знаками внима
ния, которые так приятны молодой женщине, когда они исходят от милого сер
дцу любовника, и так невыносимы, когда не встречают взаимности. Она его сл
ушала, не слыша, и смотрела на него, не видя… Что он говорил? Она не знала, но
старалась отвечать, и эти бессмысленные слова утомляли ее.
Таким образом, сами того не подозревая, они были не одни в ложе, стоимость
которой равнялась полугодичному пропитанию целой семьи. Между ней и ним
возник обычный спутник больных душ, уязвленных сердец, изможденных умов
Ч скука, этот Мефистофель заблудших Маргарит, павших Кларисс, всех этих
богинь, детей случая, которые бросаются в жизнь без руля и без ветрил.
Она, эта грешница, окруженная обожанием и поклонением молодости, скучала
, и эта скука служила ей оправданием, как искупление за скоро преходящее б
лагоденствие. Скука была несчастьем ее жизни. При виде разбитых привязан
ностей, сознавая необходимость заключать мимолетные связи и переходит
ь от одной любви к другой, Ч увы! Ч сама не зная почему, заглушая зарождаю
щееся чувство и расцветающую нежность, она стала равнодушной ко всему, з
абывала вчерашнюю любовь и думала о сегодняшней любви столько же, скольк
о и о завтрашней страсти.
Несчастная, она нуждалась в уединении… и всегда была окружена людьми. Он
а нуждалась в тишине… и воспринимала своим усталым слухом беспрерывно и
бесконечно всё одни и те же слова. Она хотела спокойствия… ее увлекали на
празднества и в толпу. Ей хотелось быть любимой… ей говорили, что она хоро
ша! Так она отдавалась без сопротивления этому беспощадному водовороту!
Такова молодость!… Как понятны становятся слова мадемуазель де Ланкло, к
оторые она произнесла с глубоким вздохом сожаления, достигнув сказочно
го благополучия, будучи подругой принца Конде и мадам Ментенон: «Если бы
кто-нибудь предложил мне такую жизнь, я бы умерла от страха и горя».
Опера кончилась, прелестная женщина встала, хотя вечер был еще в полном р
азгаре. Ждали Буффе, мадемуазель Дежазе и актеров из Пале-Рояля, не говоря
уже о балете, в котором должна была выступать Карлотта, прелестное и грац
иозное создание, переживающее первые дни восторга и поэзии… Она не хотел
а дожидаться водевиля, ей хотелось сейчас же уехать домой, хотя остальну
ю публику ожидали еще несколько часов удовольствия, под звуки музыки и п
ри свете ярких люстр.
Я видел, как она вышла из ложи и сама накинула на себя шубу на горностаевом
меху. Молодой человек, который ее сопровождал в театр, казалось, был недов
олен, и так как теперь ему не перед кем было хвастаться этой женщиной, то о
н и не беспокоился больше о ней. Помню, что я помог ей укутать белые плечи, и
она посмотрела на меня, не узнавая, с горькой улыбкой, которую перевела по
том на молодого человека, расплачивавшегося в это время с билетершей и т
ребуя у нее пять франков сдачи. «Сдачу оставьте себе», Ч сказала она ей, п
риветливо кивнув головой. Я видел, как она спустилась по большой лестниц
е с правой стороны, ее белое платье резко выделялось под красным пальто, а
шарф, покрывавший голову, был завязан под подбородком, ревнивое кружево
падало ей на глаза, но кого это трогало! Эта женщина уже сыграла свою роль,
ее рабочий день был окончен, и ей не к чему было думать больше о своей крас
оте. Наверное, в эту ночь молодой человек не переступил порог ее комнаты…

Должен отметить одну очень похвальную вещь: эта молодая женщина пригорш
нями разбрасывала золото и серебро, увлекаемая как своими капризами, так
и своей добротой и мало ценя эти печальные деньги, которые ей доставалис
ь так тяжело, но вместе с тем она не была виновницей ни разорений, ни карто
чной игры, ни долгов, не была героиней скандальных историй и дуэлей, котор
ые, наверное, встретились бы на пути других женщин в ее положении. Наоборо
т, вокруг нее говорили только о ее красоте, о ее победах, о ее хорошем вкусе,
о модах, которые она выдумывала и устанавливала. Говоря о ней, никогда не р
ассказывали об исчезнувших состояниях, тюремных заключениях за долги и
изменах Ч неизбежных спутниках потемок любви. По-видимому, вокруг этой
женщины, так рано умершей, создалось какое-то стремление к сдержанности,
к приличию. Она жила особой жизнью даже в том обособленном обществе, к кот
орому она принадлежала, в более чистой и спокойной атмосфере, хотя, конеч
но, атмосфера, в которой она жила, все губила.
В третий раз я ее встретил на освящении Северной железной дороги, на праз
днествах, которые Брюссель устраивал Франции, ставшей его соседкой и сот
рапезницей. Бельгия собрала на вокзале, этом центральном пункте всех сев
ерных железных дорог, все свои богатства: растения из своих оранжерей, цв
еты из своих садов, драгоценные камни своих корон. Невероятная смесь все
возможных мундиров и лент, бриллиантов и газовых платьев заполняла мест
о небывалого празднества. Французские пэры и немецкое дворянство, испан
ская Бельгия, Фландрия и Голландия, разукрашенные старинными драгоценн
остями, современными Людовику XIV, представители больших, солидных промыш
ленных фирм, масса изящных парижанок, похожих на бабочек в пчелином улье,
слетелись на этот праздник промышленности и путей сообщения, покоренно
го железа и огня. Здесь беспорядочно были представлены все силы и красот
ы творения Ч от дуба до цветка, от каменного угля до аметиста. Среди толпы
различных народностей, королей, принцев, артистов, кузнецов и европейск
их кокоток мы увидели, или, вернее, я увидел, эту прелестную женщину, еще бо
лее побледневшую, чем раньше, уже сраженную невидимым злом, которое влек
ло ее к могиле.
Она попала на этот бал, несмотря на свое имя, благодаря своей ослепительн
ой красоте. Она привлекала всеобщее внимание, ей выражали восторг. Льсти
вый шепот провожал ее на всем пути, и даже те, кто ее знал, склонялись перед
ней. Как всегда спокойная и презрительно замкнутая, она принимала эти во
сторги как нечто должное. Она спокойно ступала по коврам, по которым ступ
ала сама королева. Не один принц останавливался перед ней, и его взгляды л
егко могла понять любая женщина: я преклоняюсь перед вашей красотой и уд
аляюсь с сожалением. В этот вечер ее вел под руку новый незнакомец, белоку
рый, как немец, бесстрастный, как англичанин, изысканно одетый, очень корр
ектный, очень замкнутый. По-видимому, он считал свой поступок проявление
м большой смелости, в которой мужчины упрекают себя потом до самой смерт
и.
Вероятно, поведение этого человека было неприятно впечатлительной осо
бе, которую он вел под руку. Она угадывала его своим шестым чувством и удва
ивала свою надменность. Ее чудесный инстинкт подсказывал ей, что чем бол
ьше этот человек удивляется своему поступку, тем сильнее должна возраст
ать ее дерзость и презрение к угрызениям совести этого жалкого парня. Не
многие понимали страдания, которые переживала в этот момент она, женщина
без имени, которую вел под руку человек без имени. Казалось, он подавал си
гнал общему неодобрению и всем своим угрожающим поведением ясно выказы
вал свою беспокойную душу, нерешительное сердце и смущенный ум. Но этот а
нглонемец был жестоко наказан за свою скрытую тревогу: на повороте аллеи
, залитой светом, наша парижанка встретила своего друга, непритязательно
го друга, который получал время от времени кончики ее пальцев для поцелу
я и улыбку на ее губах.
Ч Вы здесь, Ч воскликнула она, Ч дайте мне руку, и пойдем танцевать!
И, бросив руку своего официального кавалера, она начала танцевать вальс
в два па, полный соблазна, когда его танцуют под музыку Штрауса, так, как ег
о танцуют на берегах немецкого Рейна, его настоящей родины. Она танцевал
а очаровательно, не особенно быстро, не особенно наклонялась, послушная
внутреннему ритму и внешнему темпу, едва касаясь легкой ножкой гладкого
пола, мерно кружась, не сводя глаз со своего кавалера.
Около них образовался круг, и то одного, то другого касались прелестные в
олосы, развевавшиеся в такт быстрого вальса, и легкое платье, пропитанно
е нежными духами. Мало-помалу круг становился все теснее и теснее, другие
танцоры останавливались, чтобы посмотреть на них, и само собой случилось
, что высокий молодой человек, который привел ее на бал, потерял ее в толпе
и тщетно искал ту, которой он с таким отвращением предложил свою руку… Не
льзя было найти ни этой женщины, ни ее кавалера.
На другой день после этого праздника она приехала из Брюсселя в Спа прек
расным утром, когда горы, покрытые зеленью, сверкают на солнце. В этот час
сюда стекаются все счастливые больные, которые стремятся отдохнуть от р
азвлечений прошлой зимы, чтобы лучше подготовиться к развлечениям буду
щей. В Спа знают только одну лихорадку Ч бальную, только одну тоску Ч раз
луки, только одно лекарство Ч болтовню, танцы, музыку и волнения игры веч
ером, когда укрепления сверкают всеми огнями, когда горное эхо повторяет
на тысячи ладов чарующие звуки оркестра. В Спа парижанку приняли с редки
м вниманием для этой немного дикой деревни, которая охотно уступает Баде
ну Ч своему сопернику. Все были чрезвычайно удивлены в Спа, когда узнали,
что эта молодая женщина серьезно больна, и опечаленные врачи признались
, что они редко встречали больше покорности, соединенной с большим мужес
твом.
Ее очень внимательно, старательно выслушали и после серьезного совещан
ия предписали покой, отдых, сон, тишину Ч одним словом, все, о чем она мечта
ла для себя. Услышав эти советы, она улыбнулась, недоверчиво покачав голо
вой, Ч она знала, что все было возможно, кроме этих счастливых часов, удел
а только некоторых избранных женщин. Она обещала, однако, слушаться в теч
ение нескольких дней и подчиниться этому спокойному режиму. Но тщетные у
силия! Через некоторое время ее видели пьяной и безумно веселой деланным
весельем, верхом на лошади, на самых опасных дорожках, удивляющей своим в
есельем ту самую аллею «Семи часов», которая так недавно ее видела мечта
тельно читающей в тени деревьев.
Скоро она стала львицей этих прекрасных мест.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5