https://wodolei.ru/catalog/smesiteli/bronzovye/
Лизбет в ужасе прижалась спиной к столу, а Человек в Черном надел ей на шею кулон.
– Когда ты вырастешь, – сказал он, – ты станешь самой великой женщиной в мире и все будут поклоняться тебе. Это украшение – первый холодный камень взамен отнятого у тебя сердца.
На серебряной цепочке тускло поблескивал камень – ониксовое сердечко не больше ногтя на большом пальце Лизбет. Сердечко было заключено в стекло.
– Оно такое маленькое, – всхлипнула Лизбет. – Это сердце ребенка.
– Другого тебе никогда не будет дано.
– Лучше бы вы вернули меня домой, – вдруг разозлилась Лизбет. – Хозяин Андерсон разыщет меня и заставит вас заплатить за все.
Но Человек в Черном только рассмеялся сухим безжалостным смехом.
– Да? А ведь это Картер Андерсон организовал твое похищение.
Затем он исчез во мраке. В комнату вошли другие анархисты, увели Лизбет, накормили безвкусным ужином, а потом уложили спать в серой тусклой комнате, и она плакала, пока в тоске и изнеможении не уснула…
Вот так вышло, что Лизбет стала жить в Обманном Доме. Ей было позволено беспрепятственно ходить по дому, запрещалось только наведываться в запертую комнату на самом верху, где жил Человек в Черном. Заперты были все двери, что вели из дома наружу. Лизбет не нашла в доме ни одного окошка, не обнаружила даже витража в двери, который заметила, когда ее привели, а холодные серые анархисты разговаривали с ней только в случае необходимости.
После того как девочка провела в доме почти неделю, ее вывели в огороженный забором сад, вымощенный серым кирпичом, с некрасивым фонтаном в центре.
– Можешь посадить тут что захочешь, – сказали девочке анархисты и дали ей семена, но из семян выросли только ежевика да репейник.
Другой бы на месте Лизбет отчаялся, да и она какое-то время горевала, но шли недели, а она все не верила в ложь своих похитителей и решила притворяться паинькой, но все время думала о побеге. Лизбет стала ухаживать за ежевикой и репьями так, словно это были розы, и хотя только она находила свой сад красивым, для нее он был самым настоящим. За годы сад разросся и стал больше, хотя девочка ни разу не видела здесь никого с молотком или пилой, никогда не слышала стука топора плотника,
И вот как-то раз, подслушав разговор анархистов о том, что ручей, бегущий за садом, течет до самого Эвенмера, Лизбет придумала план. С этого дня, как только ей удавалось украсть бутылку из-под вина или еще от чего-нибудь – главное, с пробкой, она писала записки, вкладывала их в бутылки и опускала в ручей. Она всегда адресовывала свои записки Даскину Андерсону. Она думала о том, что раз уж теперь у нее нет сердца, которое она могла кому-то отдать, то пусть она хотя бы сосредоточит на ком-то свой разум. Может быть, Даскин когда-нибудь узнает о том, что ее похитили, и спасет ее – прекрасный Даскин Андерсон со сверкающими глазами и блестящими светлыми волосами. Спасет и вернет ее к графу и Саре в Малый Дворец, где она будет жить до конца своих дней.
ФОНАРЩИК
За стенами Высокого Дома завывали ветра. Они стонали в дымоходах, свистели под кровлями, порывами налетали на каменных горгулий, грифонов, ангелов и монахов, осыпали их снегом, отчего скульптуры становились бесформенными. Зимняя вьюга стенала непрерывно, тянулась к добыче холодными, острыми клыками. Поля были погребены под толстым снеговым покрывалом, пруды замерзли на уснувших деревьях повисли снежные бороды.
Картер слушал ветер и тревожился из-за его злобы. Стоны вихрей были подобны воплям неупокоенных мертвецов. Однако тревожиться из-за ветра, а также из-за отсутствия Чанта не стоило. Картер сидел у камина в глубине большой беломраморной ниши. Пламя согревало узорчатые изразцы на стенах и персидские ковры королевского пурпурного цвета с рисунком в виде золотых подсолнухов, лежащие у него под ногами. На столе перед Картером лежал открытый том «Лилит» Макдональда, а он разглядывал дубовую доску, стоявшую на камине и изображавшую замок с тремя башнями. Из самой высокой башни высовывалась рука в латах, державшая меч, внизу были выбиты слова: «Горе тому, кто посягнет». Картер сидел так, что ему была видна только часть надписи, но резной барельеф стоял на этом месте испокон веков, и Картер с детства помнил эти слова.
– А вот буря посягнула, – негромко пробормотал он, думая о бескрайних просторах Эвенмера, о его башнях и крышах, погребенных под снегом. – И кто посягнет на нее?
– Ты сам с собой разговариваешь или призываешь духи предков? – послышался голос неподалеку.
Картер улыбнулся Саре, вошедшей в столовую и вставшей у камина. Сара грела руки у пламени. На ней были зеленая блузка и простая юбка, а также короткий жилет с богатой вышивкой, отороченный и подбитый мехом персидской овцы. Волосы цвета воронова крыла были стянуты на затылке в пучок, и из-за этого глаза Сары казались больше. Она улыбалась, но Картер заметил, что глаза у жены заплаканные.
– Ни один дух не подкрадется так незаметно, как ты, – сказал Картер. – Посиди со мной.
Он отодвинул книгу, чтобы Сара села с ним рядом на скамью с мягкой обивкой. Она взяла его за руку и спросила:
– О чем ты думал?
– Мысли у меня просто очаровательные… Отчаяние, темнота, страх. Особенно – страх. Ты сказала о духах предков. Слышишь, какой ветер?
– Буря разгулялась не на шутку.
– Да. На Террасах падеж скота, там не хватает еды, одно это плохо. Но сидя здесь, я слышу глас вызова и власти. Это неестественно, Сара. Я понял это сразу, в одно мгновение.
– Анархисты? Картер пожал плечами.
– Вполне вероятно. Мои раздумья возвращаются к сокровищу Иннмэн-Пика. Вот я и гадаю, нет ли здесь связи.
– Может быть, есть. А может быть, ты вспомнил о том, что сегодня – день рождения Лизбет. Картер запрокинул голову.
– Вот как? Неужели я забыл?
– Ты не виноват. Я не всегда напоминаю тебе об этом. Ведь тебе ни разу не довелось праздновать дни рождения. Сегодня ей исполнилось бы восемнадцать. Если бы я знала, что она жива, и даже если бы я точно знала, что она погибла, мое сердце успокоилось бы. Не стоит ли нам еще раз спросить о ней у динозавра?
Картер покачал головой.
– Уж этот мне старый дракон! Думаю, он все знает, но он такой задавака. «Как одна из ушедших душ» – так он сказал о ней. Что это значит? Загадками он говорит тогда, когда хочет обмануть. Только раз я видел его расстроенным – когда спросил о сокровище Иннмэн-Пика. Но мы должны смириться с тем, что Лизбет для нас потеряна. Давным-давно я сказал тебе о том, что Дом смиряет своих Хозяев. Он заставил меня смириться с этой потерей. В том году, когда я унаследовал вещи отца, стал Хозяином, победил Полицейского и сделал тебе предложение, я считал, что я непобедим. Но я не смог разыскать потерявшуюся девочку. Однако даже теперь, когда прошло столько лет, всякий раз, когда брожу по Дому, я невольно прислушиваюсь и приглядываюсь нет ли где ее.
– Ты сделал все что мог. – Сара погладила руку Картера и вздохнула: – Мне она была и сестрой, и дочерью. А у нас нет своих детей… Я знаю, что тебя это печалит. Прости…
– Т-с-ссс, – проговорил Картер и уложил голову жены себе на плечо. – Это наша общая печаль. Быть может, Господь откликнется на наши молитвы, хотя врач нам ничего не обещал.
Они молча сидели рядом, а в груди Картера усилилась тупая боль. Наконец он сказал:
– Сегодня я снова отправлюсь на поиски. Чанта нет слишком долго.
– Чант ходит куда пожелает, и его часто не бывает по нескольку дней.
– Да, и я так думал, но так я думал, пока не услышал голос на фоне ветра. Есть кое-что, что понятно только Хозяину. Равновесие нарушено, Сара. Равновесие между Хаосом и Порядком. С пор как я увидел Леди Порядок в Иннмэн-Пике, я ощущал это как боль в затылке, но сегодня… Сегодня я знаю это наверняка. Перемены чудовищны. Силы пришли в движение, и я боюсь за Чанта.
– Куда ты отправишься?
– Это вопрос. Я должен поговорить с Хоупом и Енохом.
– Я думала, ты меня утешишь. Почему же и мне невесело? Картер торопливо поцеловал Сару в губы.
– Я далеко не весельчак, Сара. Я на тебе женился в надежде, что стану более радостным. А почему ты вышла за меня замуж, я не понимаю.
– Может быть, из-за того, о чем говорил народ в Иннмэн-Пике, – чтобы ты одарил нас башмаками и зерном. Но у меня были другие запросы, повыше.
– Ты ранила меня.
– Не вижу крови. И зерна, кстати, тоже. Пойдем, вместе поищем Еноха и Хоупа.
Они встали и вышли из каминной ниши. Картер оглянулся на барельеф, украшавший арку: десятки белок в ветвях клена, а по краю – виноградные грозди. В столовой царил полумрак. Потолок и стены здесь были забраны темным дубом, посередине стоял массивный стол, обитый кожей, с ножками в форме когтистых лап. Над столом висела хрустальная люстра. Ободок ее плафона украшала резьба в виде маленьких мышек.
Рука в руке, супруги вышли из столовой и пошли по боковому коридору, мимо панелей красного дерева, тускло поблескивавших багровыми отсветами в полумраке, мимо контрфорсов с резьбой в виде котят, играющих с клубками шерсти. Справа располагалась главная лестница, вся сделанная из темного дуба. Столбики перил были выполнены в форме когтистых лап, а над верхней площадкой разместился вырезанный из железного дерева орел с размахом крыльев в шесть футов, сверху взиравший на добычу. Под лестницей коридор сворачивал к западу у выхода в сад и заканчивался двумя дверями, одна из которых вела в зал для джентльменов, а вторая – в картинную галерею.
Дверь в зал для джентльменов была полуоткрыта, оттуда слышалось негромкое немелодичное пение. Хоуп имел привычку проводить целые часы в небольшом кабинете, который устроил для себя в этом зале. Картер открыл дверь нараспашку, и они с Сарой вошли в мрачноватую комнату. Высокое и глубокое окно было отделано дубом, в темной нише стояла длинная, обитая кожей кушетка, бледно-розовый доломитовый камин был покрыт дубовой доской, по обе стороны от него располагались углубленные в стены панели. Потолок и бордюр здесь были нежно-белые, с лепниной в виде висящих колокольчиков. Торшер из кованого железа в форме буквы «Н», увенчанный четырьмя лампами в гофрированных абажурах, освещал дубовый бильярдный стол. Вокруг стола лежал восточный ковер, красный и зеленый с золотом. Ножки стола прочно стояли на паркете. Около одной из луз на бортике бильярдного стола было вырезано имя «Каваганс».
Рабочий стол Хоупа стоял у стены. Эту часть комнаты он занял целиком, и на каждом столике, этажерке и книжной полке лежали всевозможные чудесные мелочи: книги, курительные трубки, деревянные инструменты, географические карты и пустые бутылочки, бесценные камни из дальних стран, гравюры шестисотлетней давности, древние благовония, крошечные куколки из слоновой кости. На письменном столе рядом со свитком, испещренным рунами, лежала большая лупа, а поверх свитка – карточка, на которой было написано: «Эррет-Акбе?». Потускневшее зеркало в тяжелой золоченой оправе стояло на уголке стола. Его поверхность была затерта сухим мылом.
Хоуп оторвал взгляд от толстенного фолианта на французском языке в красном кожаном переплете. На его переносице поблескивали очки.
– У тебя есть минутка? – спросил Картер. Хоуп привстал со стула – так он имел обыкновение изображать поклон Хозяину, и снова сел.
– Входите. Я тут читал занимательнейшие труды о древних соглашениях. Известно ли вам, что каждые три года мы обязаны посылать два медных яблока, изготовленных кидинскими мастерами, жителям Идрина в знак нерушимости нашей дружбы. В ответ они обязаны отправлять нам дюжину бутылок своего лучшего вина.
– И когда такое происходило в последний раз? – осведомился Картер.
Хоуп снова уткнулся носом в книгу.
– Гм-м-м… Мы опоздали на четыреста двадцать лет. Но поскольку в Кидине больше не добывают медь, а в Идрине уже нет виноградников, винить нам себя не в чем.
Сара рассмеялась.
– Вы на самом деле все время читаете о такой ерунде, или это только прикрытие? Правда, я время от времени заглядываю сюда, но ни разу не видела, чтобы вы играли в бильярд.
– Сударыня, я изучаю тонкости юриспруденции, а не аксиомы геометрии. Я не могу согласиться с глупым предположением о том, что числа неизменны, а углы постоянны. Знакомство с этим Домом утвердило меня в мысли о том, что моя интуиция меня не подводила: принципы существования Вселенной столь же изменчивы, сколь и судебные законы. С какой же стати мне увлекаться игрой, которая основана на ничем не поддержанных предположениях? Вот шахматы – это игра, сплошной хаос и смятение.
– Но уж конечно, в шахматах существуют четкие правила, – возразила Сара. – И я уверена, вы их соблюдаете.
– Совершенно верно, – отозвался Хоуп, и его округлое лицо озарилось улыбкой. – Но если бы нам пришлось решать вопрос о том, что играть надо по новым правилам, никто не стал бы утверждать, что это невозможно.
– Но, сэр…
– Пожалуйста, лучше не начинайте, – вмешался Картер. – Как только вы вступаете в спор, он раскручивается, словно смерч. Мы пришли потому, что я тревожусь за Чанта.
Взгляд Хоупа стал озабоченным.
– Что случилось?
– Не знаю. Я боюсь за него. Он редко докладывает мне, куда именно направляется, но я подумал, что, может быть, об этом знаешь ты или Енох.
– Гм-м-м. Вот они, издержки того, что ваши слуги лезут в дела Хозяина. Енох отправился заводить часы на Башнях. Думаю, он вернется не раньше пятницы. А вот обходы Чанта не связаны ни с какой таинственностью. В свое время я сопровождал его, как и Еноха, дабы изучить их маршруты, и я все записываю, как до меня делал Бриттл. Они сообщают о своих передвижениях, поскольку их работа слишком важна для того, чтобы допускать малейшие случайности. Минутку.
Хоуп вытащил из ящика стола серый блокнот и перелистал его.
– Сегодня среда. Чант ушел в субботу путем, ведущим к Аллее Фонарщика. Дорога в лучшем случае занимает два дня, учитывая, что по пути он проверяет все лампы. Вам логично отправиться прямо к этому переулку, и скорее всего вы встретите его на обратном пути, если предположить, что он просто задержался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
– Когда ты вырастешь, – сказал он, – ты станешь самой великой женщиной в мире и все будут поклоняться тебе. Это украшение – первый холодный камень взамен отнятого у тебя сердца.
На серебряной цепочке тускло поблескивал камень – ониксовое сердечко не больше ногтя на большом пальце Лизбет. Сердечко было заключено в стекло.
– Оно такое маленькое, – всхлипнула Лизбет. – Это сердце ребенка.
– Другого тебе никогда не будет дано.
– Лучше бы вы вернули меня домой, – вдруг разозлилась Лизбет. – Хозяин Андерсон разыщет меня и заставит вас заплатить за все.
Но Человек в Черном только рассмеялся сухим безжалостным смехом.
– Да? А ведь это Картер Андерсон организовал твое похищение.
Затем он исчез во мраке. В комнату вошли другие анархисты, увели Лизбет, накормили безвкусным ужином, а потом уложили спать в серой тусклой комнате, и она плакала, пока в тоске и изнеможении не уснула…
Вот так вышло, что Лизбет стала жить в Обманном Доме. Ей было позволено беспрепятственно ходить по дому, запрещалось только наведываться в запертую комнату на самом верху, где жил Человек в Черном. Заперты были все двери, что вели из дома наружу. Лизбет не нашла в доме ни одного окошка, не обнаружила даже витража в двери, который заметила, когда ее привели, а холодные серые анархисты разговаривали с ней только в случае необходимости.
После того как девочка провела в доме почти неделю, ее вывели в огороженный забором сад, вымощенный серым кирпичом, с некрасивым фонтаном в центре.
– Можешь посадить тут что захочешь, – сказали девочке анархисты и дали ей семена, но из семян выросли только ежевика да репейник.
Другой бы на месте Лизбет отчаялся, да и она какое-то время горевала, но шли недели, а она все не верила в ложь своих похитителей и решила притворяться паинькой, но все время думала о побеге. Лизбет стала ухаживать за ежевикой и репьями так, словно это были розы, и хотя только она находила свой сад красивым, для нее он был самым настоящим. За годы сад разросся и стал больше, хотя девочка ни разу не видела здесь никого с молотком или пилой, никогда не слышала стука топора плотника,
И вот как-то раз, подслушав разговор анархистов о том, что ручей, бегущий за садом, течет до самого Эвенмера, Лизбет придумала план. С этого дня, как только ей удавалось украсть бутылку из-под вина или еще от чего-нибудь – главное, с пробкой, она писала записки, вкладывала их в бутылки и опускала в ручей. Она всегда адресовывала свои записки Даскину Андерсону. Она думала о том, что раз уж теперь у нее нет сердца, которое она могла кому-то отдать, то пусть она хотя бы сосредоточит на ком-то свой разум. Может быть, Даскин когда-нибудь узнает о том, что ее похитили, и спасет ее – прекрасный Даскин Андерсон со сверкающими глазами и блестящими светлыми волосами. Спасет и вернет ее к графу и Саре в Малый Дворец, где она будет жить до конца своих дней.
ФОНАРЩИК
За стенами Высокого Дома завывали ветра. Они стонали в дымоходах, свистели под кровлями, порывами налетали на каменных горгулий, грифонов, ангелов и монахов, осыпали их снегом, отчего скульптуры становились бесформенными. Зимняя вьюга стенала непрерывно, тянулась к добыче холодными, острыми клыками. Поля были погребены под толстым снеговым покрывалом, пруды замерзли на уснувших деревьях повисли снежные бороды.
Картер слушал ветер и тревожился из-за его злобы. Стоны вихрей были подобны воплям неупокоенных мертвецов. Однако тревожиться из-за ветра, а также из-за отсутствия Чанта не стоило. Картер сидел у камина в глубине большой беломраморной ниши. Пламя согревало узорчатые изразцы на стенах и персидские ковры королевского пурпурного цвета с рисунком в виде золотых подсолнухов, лежащие у него под ногами. На столе перед Картером лежал открытый том «Лилит» Макдональда, а он разглядывал дубовую доску, стоявшую на камине и изображавшую замок с тремя башнями. Из самой высокой башни высовывалась рука в латах, державшая меч, внизу были выбиты слова: «Горе тому, кто посягнет». Картер сидел так, что ему была видна только часть надписи, но резной барельеф стоял на этом месте испокон веков, и Картер с детства помнил эти слова.
– А вот буря посягнула, – негромко пробормотал он, думая о бескрайних просторах Эвенмера, о его башнях и крышах, погребенных под снегом. – И кто посягнет на нее?
– Ты сам с собой разговариваешь или призываешь духи предков? – послышался голос неподалеку.
Картер улыбнулся Саре, вошедшей в столовую и вставшей у камина. Сара грела руки у пламени. На ней были зеленая блузка и простая юбка, а также короткий жилет с богатой вышивкой, отороченный и подбитый мехом персидской овцы. Волосы цвета воронова крыла были стянуты на затылке в пучок, и из-за этого глаза Сары казались больше. Она улыбалась, но Картер заметил, что глаза у жены заплаканные.
– Ни один дух не подкрадется так незаметно, как ты, – сказал Картер. – Посиди со мной.
Он отодвинул книгу, чтобы Сара села с ним рядом на скамью с мягкой обивкой. Она взяла его за руку и спросила:
– О чем ты думал?
– Мысли у меня просто очаровательные… Отчаяние, темнота, страх. Особенно – страх. Ты сказала о духах предков. Слышишь, какой ветер?
– Буря разгулялась не на шутку.
– Да. На Террасах падеж скота, там не хватает еды, одно это плохо. Но сидя здесь, я слышу глас вызова и власти. Это неестественно, Сара. Я понял это сразу, в одно мгновение.
– Анархисты? Картер пожал плечами.
– Вполне вероятно. Мои раздумья возвращаются к сокровищу Иннмэн-Пика. Вот я и гадаю, нет ли здесь связи.
– Может быть, есть. А может быть, ты вспомнил о том, что сегодня – день рождения Лизбет. Картер запрокинул голову.
– Вот как? Неужели я забыл?
– Ты не виноват. Я не всегда напоминаю тебе об этом. Ведь тебе ни разу не довелось праздновать дни рождения. Сегодня ей исполнилось бы восемнадцать. Если бы я знала, что она жива, и даже если бы я точно знала, что она погибла, мое сердце успокоилось бы. Не стоит ли нам еще раз спросить о ней у динозавра?
Картер покачал головой.
– Уж этот мне старый дракон! Думаю, он все знает, но он такой задавака. «Как одна из ушедших душ» – так он сказал о ней. Что это значит? Загадками он говорит тогда, когда хочет обмануть. Только раз я видел его расстроенным – когда спросил о сокровище Иннмэн-Пика. Но мы должны смириться с тем, что Лизбет для нас потеряна. Давным-давно я сказал тебе о том, что Дом смиряет своих Хозяев. Он заставил меня смириться с этой потерей. В том году, когда я унаследовал вещи отца, стал Хозяином, победил Полицейского и сделал тебе предложение, я считал, что я непобедим. Но я не смог разыскать потерявшуюся девочку. Однако даже теперь, когда прошло столько лет, всякий раз, когда брожу по Дому, я невольно прислушиваюсь и приглядываюсь нет ли где ее.
– Ты сделал все что мог. – Сара погладила руку Картера и вздохнула: – Мне она была и сестрой, и дочерью. А у нас нет своих детей… Я знаю, что тебя это печалит. Прости…
– Т-с-ссс, – проговорил Картер и уложил голову жены себе на плечо. – Это наша общая печаль. Быть может, Господь откликнется на наши молитвы, хотя врач нам ничего не обещал.
Они молча сидели рядом, а в груди Картера усилилась тупая боль. Наконец он сказал:
– Сегодня я снова отправлюсь на поиски. Чанта нет слишком долго.
– Чант ходит куда пожелает, и его часто не бывает по нескольку дней.
– Да, и я так думал, но так я думал, пока не услышал голос на фоне ветра. Есть кое-что, что понятно только Хозяину. Равновесие нарушено, Сара. Равновесие между Хаосом и Порядком. С пор как я увидел Леди Порядок в Иннмэн-Пике, я ощущал это как боль в затылке, но сегодня… Сегодня я знаю это наверняка. Перемены чудовищны. Силы пришли в движение, и я боюсь за Чанта.
– Куда ты отправишься?
– Это вопрос. Я должен поговорить с Хоупом и Енохом.
– Я думала, ты меня утешишь. Почему же и мне невесело? Картер торопливо поцеловал Сару в губы.
– Я далеко не весельчак, Сара. Я на тебе женился в надежде, что стану более радостным. А почему ты вышла за меня замуж, я не понимаю.
– Может быть, из-за того, о чем говорил народ в Иннмэн-Пике, – чтобы ты одарил нас башмаками и зерном. Но у меня были другие запросы, повыше.
– Ты ранила меня.
– Не вижу крови. И зерна, кстати, тоже. Пойдем, вместе поищем Еноха и Хоупа.
Они встали и вышли из каминной ниши. Картер оглянулся на барельеф, украшавший арку: десятки белок в ветвях клена, а по краю – виноградные грозди. В столовой царил полумрак. Потолок и стены здесь были забраны темным дубом, посередине стоял массивный стол, обитый кожей, с ножками в форме когтистых лап. Над столом висела хрустальная люстра. Ободок ее плафона украшала резьба в виде маленьких мышек.
Рука в руке, супруги вышли из столовой и пошли по боковому коридору, мимо панелей красного дерева, тускло поблескивавших багровыми отсветами в полумраке, мимо контрфорсов с резьбой в виде котят, играющих с клубками шерсти. Справа располагалась главная лестница, вся сделанная из темного дуба. Столбики перил были выполнены в форме когтистых лап, а над верхней площадкой разместился вырезанный из железного дерева орел с размахом крыльев в шесть футов, сверху взиравший на добычу. Под лестницей коридор сворачивал к западу у выхода в сад и заканчивался двумя дверями, одна из которых вела в зал для джентльменов, а вторая – в картинную галерею.
Дверь в зал для джентльменов была полуоткрыта, оттуда слышалось негромкое немелодичное пение. Хоуп имел привычку проводить целые часы в небольшом кабинете, который устроил для себя в этом зале. Картер открыл дверь нараспашку, и они с Сарой вошли в мрачноватую комнату. Высокое и глубокое окно было отделано дубом, в темной нише стояла длинная, обитая кожей кушетка, бледно-розовый доломитовый камин был покрыт дубовой доской, по обе стороны от него располагались углубленные в стены панели. Потолок и бордюр здесь были нежно-белые, с лепниной в виде висящих колокольчиков. Торшер из кованого железа в форме буквы «Н», увенчанный четырьмя лампами в гофрированных абажурах, освещал дубовый бильярдный стол. Вокруг стола лежал восточный ковер, красный и зеленый с золотом. Ножки стола прочно стояли на паркете. Около одной из луз на бортике бильярдного стола было вырезано имя «Каваганс».
Рабочий стол Хоупа стоял у стены. Эту часть комнаты он занял целиком, и на каждом столике, этажерке и книжной полке лежали всевозможные чудесные мелочи: книги, курительные трубки, деревянные инструменты, географические карты и пустые бутылочки, бесценные камни из дальних стран, гравюры шестисотлетней давности, древние благовония, крошечные куколки из слоновой кости. На письменном столе рядом со свитком, испещренным рунами, лежала большая лупа, а поверх свитка – карточка, на которой было написано: «Эррет-Акбе?». Потускневшее зеркало в тяжелой золоченой оправе стояло на уголке стола. Его поверхность была затерта сухим мылом.
Хоуп оторвал взгляд от толстенного фолианта на французском языке в красном кожаном переплете. На его переносице поблескивали очки.
– У тебя есть минутка? – спросил Картер. Хоуп привстал со стула – так он имел обыкновение изображать поклон Хозяину, и снова сел.
– Входите. Я тут читал занимательнейшие труды о древних соглашениях. Известно ли вам, что каждые три года мы обязаны посылать два медных яблока, изготовленных кидинскими мастерами, жителям Идрина в знак нерушимости нашей дружбы. В ответ они обязаны отправлять нам дюжину бутылок своего лучшего вина.
– И когда такое происходило в последний раз? – осведомился Картер.
Хоуп снова уткнулся носом в книгу.
– Гм-м-м… Мы опоздали на четыреста двадцать лет. Но поскольку в Кидине больше не добывают медь, а в Идрине уже нет виноградников, винить нам себя не в чем.
Сара рассмеялась.
– Вы на самом деле все время читаете о такой ерунде, или это только прикрытие? Правда, я время от времени заглядываю сюда, но ни разу не видела, чтобы вы играли в бильярд.
– Сударыня, я изучаю тонкости юриспруденции, а не аксиомы геометрии. Я не могу согласиться с глупым предположением о том, что числа неизменны, а углы постоянны. Знакомство с этим Домом утвердило меня в мысли о том, что моя интуиция меня не подводила: принципы существования Вселенной столь же изменчивы, сколь и судебные законы. С какой же стати мне увлекаться игрой, которая основана на ничем не поддержанных предположениях? Вот шахматы – это игра, сплошной хаос и смятение.
– Но уж конечно, в шахматах существуют четкие правила, – возразила Сара. – И я уверена, вы их соблюдаете.
– Совершенно верно, – отозвался Хоуп, и его округлое лицо озарилось улыбкой. – Но если бы нам пришлось решать вопрос о том, что играть надо по новым правилам, никто не стал бы утверждать, что это невозможно.
– Но, сэр…
– Пожалуйста, лучше не начинайте, – вмешался Картер. – Как только вы вступаете в спор, он раскручивается, словно смерч. Мы пришли потому, что я тревожусь за Чанта.
Взгляд Хоупа стал озабоченным.
– Что случилось?
– Не знаю. Я боюсь за него. Он редко докладывает мне, куда именно направляется, но я подумал, что, может быть, об этом знаешь ты или Енох.
– Гм-м-м. Вот они, издержки того, что ваши слуги лезут в дела Хозяина. Енох отправился заводить часы на Башнях. Думаю, он вернется не раньше пятницы. А вот обходы Чанта не связаны ни с какой таинственностью. В свое время я сопровождал его, как и Еноха, дабы изучить их маршруты, и я все записываю, как до меня делал Бриттл. Они сообщают о своих передвижениях, поскольку их работа слишком важна для того, чтобы допускать малейшие случайности. Минутку.
Хоуп вытащил из ящика стола серый блокнот и перелистал его.
– Сегодня среда. Чант ушел в субботу путем, ведущим к Аллее Фонарщика. Дорога в лучшем случае занимает два дня, учитывая, что по пути он проверяет все лампы. Вам логично отправиться прямо к этому переулку, и скорее всего вы встретите его на обратном пути, если предположить, что он просто задержался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49