https://wodolei.ru/catalog/mebel/shkaf/
После такой находки он начал клянчить фотоаппарат, пока кто-то из офицеров не принес старую добрую «Смену».
Об агитационной затее СИЗО заговорили в облУВД. Корреспондент городской газеты наведался в тюрьму и потратил почти всю фотопленку. Он заставлял Сердюка встать рядом с газетой, вдумчиво склониться над очередным плакатом, таскать по двору фотоувеличитель, вешать на стену новый лозунг «Грубая пища – путь к здоровью» и тому подобное. Администрация тюрьмы с умилением взирала на инициативного редактора «Служить и охранять». Ему выделили кладовку, купили пленку и реактивы. Стенгазета посвежела. Ее стали украшать портреты некоррумпированных офицеров и сержантов, фоторепортажи с праздничных мероприятий, моменты вручения гуманитарной помощи. Бурная редакционная деятельность Леонида Сердюка продолжалась три месяца и прервалась с появлением в СИЗО нового сотрудника – младшего лейтенанта внутренней службы Коника.
О появлении на тюремном КПП новичка Сердюк узнал одним из первых. Для газеты как раз готовился материал о молодом пополнении. На редакторском столе даже нашли черновой вариант заметки со свежим незатасканным заглавием «Доверим вахту молодым». Как только новость о кадровом вливании коснулась ушей Сердюка, он начал спешно готовиться к побегу. Прежде всего он занялся «служебным удостоверением». Отыскав в красном уголке материалы партийной конференции, он содрал красный переплет и за час склеил добротную книжицу, где с внешней стороны красовался золоченый герб СССР, вырезанный с обложки Конституции СССР. Под гербом имелся золоченый текст «Свод директивных материалов…», в котором издали должно было угадываться совсем иное. Сложней оказалось с вклейками. Среди обширной агитационной литературы Сердюк едва нашел бумагу с бледно-зелеными знаками. Это был форзац книги «В помощь районному лектору».
На вырезанных прямоугольниках Леонид Семенович аккуратно вывел тушью все, что вызубрил на документе старшего брата. Затем он попросил одного из «шнырей» (тюремной обслуги) сфотографировать его на фоне свежевыбеленной бетонной стены. Из полученного снимка редактор вырезал свою физиономию и поместил ее в удостоверение. Последним ударом кисти была темно-красная печать. Поставив свою работу на стол, Сердюк отошел на некоторое расстояние. По его мнению, «ксива» имела эффект на расстоянии не ближе двух метров.
Потом наступила очередь униформы. Неделю назад удалось достать комплект тюремной одежды. Зек вывернул казенную куртку и задумался. Пришлось слегка изменить покрой. Пригодились курсы кройки и шитья. Края материи были прихвачены не нитками, а клеем. Разведя в ванночке темно-синюю гуашь, зек выкрасил робу и повесил ее сушиться в кладовке, в которую никто почти не заходил. К утру она высохла. Та же участь постигла и брюки, но в этот раз был выбран радикально черный цвет. Словно папа Карло, бывший портной выкроил из ватмана верх белой рубашки с воротником и рубашечной планкой. Из черного книжного переплета родился приличный галстук. Не остались без внимания и ботинки, также получившие черный цвет. Последним появился темный берет, перешитый из тюремной кепки. Под конец зек вынес из штабного клуба папку с поздравительным адресом в бордовой коленкоровой обложке. Все было готово к побегу.
Утром осужденный Сердюк как всегда вышел из камеры и двинулся на хоздвор. Через несколько часов молодой офицер Коник должен был заступить на вахту у тюремных ворот. Уединившись в мастерской, редактор местной газеты приступил к маскараду. Он продел голову в бумажный ворот и закрепил на нем коленкоровый галстук. Поверх была надета довольно симпатичная куртка, от соприкосновения с которой на руках оставались пятна краски. Куртка предательски шуршала и слегка обсыпалась, но откладывать операцию не хотелось. Как назло, осеннее небо затянуло тучами. В любой момент мог сорваться дождь, и модному одеянию пришел бы конец. Представив мутные потоки, стекающие с робы, галстука и, главное, берета, зек вздрогнул. Он собрался с мыслями, надвинул на глаза берет, вымыл руки, сжал в руке милицейское удостоверение и вышел из мастерской. Сердюку удалось незаметно выбраться с хоздвора. Впереди лежал контрольнопропускной пост № 1. В это время с неба упали первые капли дождя. Зек заспешил.
Чем ближе он подходил к дежурке, тем уверенней себя чувствовал. Возможно, потому, что играл ва-банк. Думы о последствиях провала таяли, уступая место наглости, граничащей с отчаянием. Когда до поста оставался десяток метров, сердце Сердюка остановилось, сперло дыхание. Зеку показалось, что на вахте кто-то из старой команды, которая отменно знала неформального идеолога в лицо. Но в следующую секунду вырвался вздох облегчения. У «главной кнопки» дежурил незнакомый младший лейтенант, уши которого напоминали прямоугольные трапеции. Крашеный зек резко замедлил шаг, небрежно развернул «ксиву» и лениво пробасил:
– Следователь Забирко. Чепурной проходил или нет?
Взгляд офицера упал на книжечку и слегка заострился. Выждав мгновенье, зек сложил документ. Коник вопросительно уставился на Сердюка. Тот повторил вопрос.
– Кто такой Чепурной? – спросил дежурный.
– Адвокат, мать его так. Уже час его жду.
Осыпая бранью непунктуального адвоката, Сердюк пошел прочь. Он так же тайком вернулся на хоздвор и быстро переоделся в старую форму. Помаячив минут двадцать среди местной публики, он вновь закрылся в кладовке. Черед десять минут к посту № 1 вновь вальяжно шагал «следователь Забирко» с папкой в руке.
– Не было адвоката?
– Не было.
– Во мудак, а?
С минуту Сердюк бродил возле поста. Уже начинал моросить дождь. Зек решительно подошел к зарешеченной двери:
– Ладно, открывай калитку. Посмотрю на улице. Может, пропуск потерял.
Дежурный офицер колебался. Сердце зека вновь сжалось. Поместив несколько секунд, Коник положил руку на кнопку. Щелкнул электронный замок решетки. Чуть позже открылась наружная дверь. Сердюк был свободен.
Эта свобода длилась чуть больше часа. Дождь усилился. Чтобы не вызывать подозрений, беглый редактор должен был имитировать поиски адвоката. Проклиная все на свете, он походил туда-сюда вдоль тюремных стен и заспешил прочь. Можно было укрыться под козырьком одной из контор, расположенных возле СИЗО, но Сердюк рвался подальше от тюрьмы. Лишь психически больной позволил бы себе после побега пережидать внезапный дождь в сотне метров от осточертевших застенков. В любую минуту Сердюка могли хватиться, обыскать тюремные дворы и наконец сделать запрос на пост № 1.
Небо расколола молния, и хлынул ливень. Пробежав еще десяток метров. Сердюк сорвал берет и бросил в мусорную тумбу. На руках остался темно-коричневый след. Зек был уверен, что такой же след красуется на его стриженой голове, и надежда была лишь на дождь. Он не рискнул сесть в автобус, чтобы не пачкать пассажиров направо и налево. Темно-синие потеки залили белый ворот. Сердюк остановился, чтобы перевести дух, и нырнул под навес остановки. Под его ногами сразу же растеклась цветная лужица. Какая-то бабка во все глаза уставилась на него и открыла рот. Сердюк показал ей кукиш и побежал дальше. Через десять минут дождь прошел так же неожиданно, как и начался. Но это беглеца уже не радовало.
Леонид Семенович представлял из себя в лучшем случае странное зрелище. Короткостриженая голова с коричневыми пятнами на лбу и затылке, «облысевшая» куртка с отклеившимся рукавом, грязные клочья воротника, поверх которых свисал вздувшийся от воды галстук. В таком виде можно было продвигаться лишь глубокой безлунной ночью, да и то проселочными дорогами. К своему проигрышу Сердюк вдруг отнесся философски. Он побрел в подворотню, еще надеясь укрыться в какомто подвале. Навстречу ему бодро вынырнул милицейский патруль, прятавшийся от дождя под аркой. Все три сержанта вытаращили глаза и на мгновенье остановились. Где-то на ремне трещала рация. После краткого замешательства патруль обступил Сердюка, который был ко всему равнодушен.
– Вы здесь живете? – поинтересовался тот, что с рацией.
Леонид Семенович тупо смотрел перед собой. В его душе вдруг оборвалась невидимая нить, и, распахнув промокшую «ксиву», которую еще держал в руке, он истерически завопил:
– Я следователь Забирко! Я вынужден вас арестовать! Не трогать меня, не имеете права! Менты поганые, гады, гады, гады…
Сердюка вели под выкрашенные руки. Беглый зек изрыгал проклятия и твердил, что он редактор газеты и что он заставит всю областную милицию подать в отставку. Дежурный отделения, где истекающему краской субъекту выделили угол в коридоре, вначале сделал запрос в психиатрическую лечебницу. Офицер с интересом рассматривал мокрую книжицу, озаглавленную «Свод директивных материалов». На ней еще пробивалось «Забирко Михаил Дементьевич» и «..ель по особо важн…» Лучше всего сохранилась фотография три на четыре, с которой уверенно смотрел подозрительный тип.
Задержанного Сердюка попросили встать с пола и отойти от стены. Тот покинул загаженный угол и безучастно стал снимать холодную мокрую куртку. На свет явилась голая грудь в клочках грязного ватмана. Заодно дежурный попросил снять и странные брюки. Через минуту Леонид Семенович стоял в характерных казенных трусах. Ждать ответа из психбольницы офицер не стал. Он снял телефонную трубку, набрал номер следственного изолятора и передал дежурному сообщение о странном субъекте. В тюрьме об участи Сердюка даже не подозревали. Когда прозвучало слово «Забирко», дежурный Коник напрягся. Его трапециевидные уши в момент налились кровью. На его служебной карьере был поставлен крест.
В тюрьме забили тревогу. Оказалось, что бесследно исчез агитатор и пропагандист Сердюк. Его не нашли ни в кладовке под звучным названием «фотолаборатория», ни в красном уголке, ни в мастерской. На его рабочем столе валялись засохшие кисти, пакетики из-под химикатов, баночки с краской, обрывки ткани. Их хозяин словно растворился. Забрать голого художника-оформителя приехали лишь после обеда.
Поездка в автозаке
Приемка этапа
Прием этапников из ИВС в автозак (и далее – в СИЗО (тюрьму) осуществляется конвоем внутренних войск. Начальник конвоя буквально осматривает передаваемых ему «граждан» на предмет побоев, ярко выраженных болезней (температуры и т.п.). Может и не принять кого-то, если неправильно оформлены документы, есть жалобы (отобрали вещи, не вызвали врача). Это не нравится работникам ИВС (КПЗ), им обязательно нужно разгрузить камеры, отправить в тюрьму всех, кому положено там быть. Впрочем, обычно договариваются все три заинтересованные стороны: работники ИВС возвращают, скажем, отобранные незаконно сигареты (или дают из своих запасов), гражданин – зек – берет назад претензии, а начальник конвоя дает «добро» на погрузку. Автозак – специальная машина-фургон, разгороженный внутри решетками плюс по бокам два т.н. «стакана» для одиночных заключенных, которых по той или иной причине нужно изолировать от общей массы. Иногда это просто женщины.
Как сельди в бочке
1 0–1 5 пассажиров в автозаке – достаточно просторно; но бывает, экономя бензин на ездках, набивают под сорок человек; ну, держитесь, сердечники, астматики и просто пожилые преступники!
Вперед в таком случае лучше не лезть (по возможности); последнему, у решетки, легче дышать. Были случаи: придавливали в жаркую погодку сердечников – во двор тюрьмы они мешками вываливались из автозака.
Иногда придавливают нарочно: какого-нибудь извращенца (особенно неумолима зековская братва, если преступление совершено в отношении ребенка). Часто менты сами помещают подобную сволочь не в отдельный «стакан», а в общую массу. «Задохнулся на этапе, сердце слабое, ничего не поделаешь». Тюрьма спишет, а суду – работы меньше; или зоне – забот…
Многие из подобных случаев – легенды, обросшие красочными подробностями, но родились-то они из реальных фактов…
Раскачка
Фургоны некоторых автозаков делятся надвое перегородкой вдоль – едут две группы заключенных. Это делается для того, чтобы обезопасить конвой от раскачки автозака. Раскачка (с последующим переворотом и падением автозака) – один из способов борьбы бесправного зека за свои малые права.
Овчарки
При погрузке в автозак используются служебные овчарки. Скажем, фургон уже полон, а остается еще человек десять. При помощи команды «Фас!», кулаков и прикладов «солдатиков» и эти десять вбиваются в плотную массу «пассажиров». Хорошо, если тюрьма находится в этом же городе: 2 0–3 0 минут езды в сдавленном состоянии выдержать все-таки можно. Но могут везти и далеко – например, в областной центр из района, километров сто…
Конвоиры
Многое зависит от начальника конвоя и от самого личного состава.
В застойные времена зеков-россиян частенько сопровождали «русофобы» – прибалты или жители среднеазиатских республик. Если с азиатами еще можно было договориться, то прибалты, особенно литовцы, просто свирепствовали. Один из таких «солдатиков» аргументировал свою ненависть так: «Рюский, сволотшь, отнял у меня свободную Литву!» При этом его не смущал комсомольский значок на собственной гимнастерке и присутствие среди этапников двоих «антисоветчиков».
Да и со «своими», русскими, договориться было тоже нелегко. Известная поговорка «вологодский конвой шутить не любит» часто получала реальное воплощение в виде битья прикладами в самые неожиданные места.
Но все же как бы ни было велико расстояние от ИВС (КПЗ) до ворот СИЗО (тюрьмы), – это один из самых кратких периодов жизни подозреваемого, обвиняемого, подсудимого или уже осужденного гражданина. Часто главный путь – от тюрьмы до зоны – длится месяцами тряски в «столыпинском» вагоне – например, по разнарядке из Питера в Амурскую область. Но это уже другая история, другая глава.
Побеги
«Черный ворон»
15 сентября 1994 года в Москве из автозака – автомобиля для перевозки заключенных – сбежало четверо подследственных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
Об агитационной затее СИЗО заговорили в облУВД. Корреспондент городской газеты наведался в тюрьму и потратил почти всю фотопленку. Он заставлял Сердюка встать рядом с газетой, вдумчиво склониться над очередным плакатом, таскать по двору фотоувеличитель, вешать на стену новый лозунг «Грубая пища – путь к здоровью» и тому подобное. Администрация тюрьмы с умилением взирала на инициативного редактора «Служить и охранять». Ему выделили кладовку, купили пленку и реактивы. Стенгазета посвежела. Ее стали украшать портреты некоррумпированных офицеров и сержантов, фоторепортажи с праздничных мероприятий, моменты вручения гуманитарной помощи. Бурная редакционная деятельность Леонида Сердюка продолжалась три месяца и прервалась с появлением в СИЗО нового сотрудника – младшего лейтенанта внутренней службы Коника.
О появлении на тюремном КПП новичка Сердюк узнал одним из первых. Для газеты как раз готовился материал о молодом пополнении. На редакторском столе даже нашли черновой вариант заметки со свежим незатасканным заглавием «Доверим вахту молодым». Как только новость о кадровом вливании коснулась ушей Сердюка, он начал спешно готовиться к побегу. Прежде всего он занялся «служебным удостоверением». Отыскав в красном уголке материалы партийной конференции, он содрал красный переплет и за час склеил добротную книжицу, где с внешней стороны красовался золоченый герб СССР, вырезанный с обложки Конституции СССР. Под гербом имелся золоченый текст «Свод директивных материалов…», в котором издали должно было угадываться совсем иное. Сложней оказалось с вклейками. Среди обширной агитационной литературы Сердюк едва нашел бумагу с бледно-зелеными знаками. Это был форзац книги «В помощь районному лектору».
На вырезанных прямоугольниках Леонид Семенович аккуратно вывел тушью все, что вызубрил на документе старшего брата. Затем он попросил одного из «шнырей» (тюремной обслуги) сфотографировать его на фоне свежевыбеленной бетонной стены. Из полученного снимка редактор вырезал свою физиономию и поместил ее в удостоверение. Последним ударом кисти была темно-красная печать. Поставив свою работу на стол, Сердюк отошел на некоторое расстояние. По его мнению, «ксива» имела эффект на расстоянии не ближе двух метров.
Потом наступила очередь униформы. Неделю назад удалось достать комплект тюремной одежды. Зек вывернул казенную куртку и задумался. Пришлось слегка изменить покрой. Пригодились курсы кройки и шитья. Края материи были прихвачены не нитками, а клеем. Разведя в ванночке темно-синюю гуашь, зек выкрасил робу и повесил ее сушиться в кладовке, в которую никто почти не заходил. К утру она высохла. Та же участь постигла и брюки, но в этот раз был выбран радикально черный цвет. Словно папа Карло, бывший портной выкроил из ватмана верх белой рубашки с воротником и рубашечной планкой. Из черного книжного переплета родился приличный галстук. Не остались без внимания и ботинки, также получившие черный цвет. Последним появился темный берет, перешитый из тюремной кепки. Под конец зек вынес из штабного клуба папку с поздравительным адресом в бордовой коленкоровой обложке. Все было готово к побегу.
Утром осужденный Сердюк как всегда вышел из камеры и двинулся на хоздвор. Через несколько часов молодой офицер Коник должен был заступить на вахту у тюремных ворот. Уединившись в мастерской, редактор местной газеты приступил к маскараду. Он продел голову в бумажный ворот и закрепил на нем коленкоровый галстук. Поверх была надета довольно симпатичная куртка, от соприкосновения с которой на руках оставались пятна краски. Куртка предательски шуршала и слегка обсыпалась, но откладывать операцию не хотелось. Как назло, осеннее небо затянуло тучами. В любой момент мог сорваться дождь, и модному одеянию пришел бы конец. Представив мутные потоки, стекающие с робы, галстука и, главное, берета, зек вздрогнул. Он собрался с мыслями, надвинул на глаза берет, вымыл руки, сжал в руке милицейское удостоверение и вышел из мастерской. Сердюку удалось незаметно выбраться с хоздвора. Впереди лежал контрольнопропускной пост № 1. В это время с неба упали первые капли дождя. Зек заспешил.
Чем ближе он подходил к дежурке, тем уверенней себя чувствовал. Возможно, потому, что играл ва-банк. Думы о последствиях провала таяли, уступая место наглости, граничащей с отчаянием. Когда до поста оставался десяток метров, сердце Сердюка остановилось, сперло дыхание. Зеку показалось, что на вахте кто-то из старой команды, которая отменно знала неформального идеолога в лицо. Но в следующую секунду вырвался вздох облегчения. У «главной кнопки» дежурил незнакомый младший лейтенант, уши которого напоминали прямоугольные трапеции. Крашеный зек резко замедлил шаг, небрежно развернул «ксиву» и лениво пробасил:
– Следователь Забирко. Чепурной проходил или нет?
Взгляд офицера упал на книжечку и слегка заострился. Выждав мгновенье, зек сложил документ. Коник вопросительно уставился на Сердюка. Тот повторил вопрос.
– Кто такой Чепурной? – спросил дежурный.
– Адвокат, мать его так. Уже час его жду.
Осыпая бранью непунктуального адвоката, Сердюк пошел прочь. Он так же тайком вернулся на хоздвор и быстро переоделся в старую форму. Помаячив минут двадцать среди местной публики, он вновь закрылся в кладовке. Черед десять минут к посту № 1 вновь вальяжно шагал «следователь Забирко» с папкой в руке.
– Не было адвоката?
– Не было.
– Во мудак, а?
С минуту Сердюк бродил возле поста. Уже начинал моросить дождь. Зек решительно подошел к зарешеченной двери:
– Ладно, открывай калитку. Посмотрю на улице. Может, пропуск потерял.
Дежурный офицер колебался. Сердце зека вновь сжалось. Поместив несколько секунд, Коник положил руку на кнопку. Щелкнул электронный замок решетки. Чуть позже открылась наружная дверь. Сердюк был свободен.
Эта свобода длилась чуть больше часа. Дождь усилился. Чтобы не вызывать подозрений, беглый редактор должен был имитировать поиски адвоката. Проклиная все на свете, он походил туда-сюда вдоль тюремных стен и заспешил прочь. Можно было укрыться под козырьком одной из контор, расположенных возле СИЗО, но Сердюк рвался подальше от тюрьмы. Лишь психически больной позволил бы себе после побега пережидать внезапный дождь в сотне метров от осточертевших застенков. В любую минуту Сердюка могли хватиться, обыскать тюремные дворы и наконец сделать запрос на пост № 1.
Небо расколола молния, и хлынул ливень. Пробежав еще десяток метров. Сердюк сорвал берет и бросил в мусорную тумбу. На руках остался темно-коричневый след. Зек был уверен, что такой же след красуется на его стриженой голове, и надежда была лишь на дождь. Он не рискнул сесть в автобус, чтобы не пачкать пассажиров направо и налево. Темно-синие потеки залили белый ворот. Сердюк остановился, чтобы перевести дух, и нырнул под навес остановки. Под его ногами сразу же растеклась цветная лужица. Какая-то бабка во все глаза уставилась на него и открыла рот. Сердюк показал ей кукиш и побежал дальше. Через десять минут дождь прошел так же неожиданно, как и начался. Но это беглеца уже не радовало.
Леонид Семенович представлял из себя в лучшем случае странное зрелище. Короткостриженая голова с коричневыми пятнами на лбу и затылке, «облысевшая» куртка с отклеившимся рукавом, грязные клочья воротника, поверх которых свисал вздувшийся от воды галстук. В таком виде можно было продвигаться лишь глубокой безлунной ночью, да и то проселочными дорогами. К своему проигрышу Сердюк вдруг отнесся философски. Он побрел в подворотню, еще надеясь укрыться в какомто подвале. Навстречу ему бодро вынырнул милицейский патруль, прятавшийся от дождя под аркой. Все три сержанта вытаращили глаза и на мгновенье остановились. Где-то на ремне трещала рация. После краткого замешательства патруль обступил Сердюка, который был ко всему равнодушен.
– Вы здесь живете? – поинтересовался тот, что с рацией.
Леонид Семенович тупо смотрел перед собой. В его душе вдруг оборвалась невидимая нить, и, распахнув промокшую «ксиву», которую еще держал в руке, он истерически завопил:
– Я следователь Забирко! Я вынужден вас арестовать! Не трогать меня, не имеете права! Менты поганые, гады, гады, гады…
Сердюка вели под выкрашенные руки. Беглый зек изрыгал проклятия и твердил, что он редактор газеты и что он заставит всю областную милицию подать в отставку. Дежурный отделения, где истекающему краской субъекту выделили угол в коридоре, вначале сделал запрос в психиатрическую лечебницу. Офицер с интересом рассматривал мокрую книжицу, озаглавленную «Свод директивных материалов». На ней еще пробивалось «Забирко Михаил Дементьевич» и «..ель по особо важн…» Лучше всего сохранилась фотография три на четыре, с которой уверенно смотрел подозрительный тип.
Задержанного Сердюка попросили встать с пола и отойти от стены. Тот покинул загаженный угол и безучастно стал снимать холодную мокрую куртку. На свет явилась голая грудь в клочках грязного ватмана. Заодно дежурный попросил снять и странные брюки. Через минуту Леонид Семенович стоял в характерных казенных трусах. Ждать ответа из психбольницы офицер не стал. Он снял телефонную трубку, набрал номер следственного изолятора и передал дежурному сообщение о странном субъекте. В тюрьме об участи Сердюка даже не подозревали. Когда прозвучало слово «Забирко», дежурный Коник напрягся. Его трапециевидные уши в момент налились кровью. На его служебной карьере был поставлен крест.
В тюрьме забили тревогу. Оказалось, что бесследно исчез агитатор и пропагандист Сердюк. Его не нашли ни в кладовке под звучным названием «фотолаборатория», ни в красном уголке, ни в мастерской. На его рабочем столе валялись засохшие кисти, пакетики из-под химикатов, баночки с краской, обрывки ткани. Их хозяин словно растворился. Забрать голого художника-оформителя приехали лишь после обеда.
Поездка в автозаке
Приемка этапа
Прием этапников из ИВС в автозак (и далее – в СИЗО (тюрьму) осуществляется конвоем внутренних войск. Начальник конвоя буквально осматривает передаваемых ему «граждан» на предмет побоев, ярко выраженных болезней (температуры и т.п.). Может и не принять кого-то, если неправильно оформлены документы, есть жалобы (отобрали вещи, не вызвали врача). Это не нравится работникам ИВС (КПЗ), им обязательно нужно разгрузить камеры, отправить в тюрьму всех, кому положено там быть. Впрочем, обычно договариваются все три заинтересованные стороны: работники ИВС возвращают, скажем, отобранные незаконно сигареты (или дают из своих запасов), гражданин – зек – берет назад претензии, а начальник конвоя дает «добро» на погрузку. Автозак – специальная машина-фургон, разгороженный внутри решетками плюс по бокам два т.н. «стакана» для одиночных заключенных, которых по той или иной причине нужно изолировать от общей массы. Иногда это просто женщины.
Как сельди в бочке
1 0–1 5 пассажиров в автозаке – достаточно просторно; но бывает, экономя бензин на ездках, набивают под сорок человек; ну, держитесь, сердечники, астматики и просто пожилые преступники!
Вперед в таком случае лучше не лезть (по возможности); последнему, у решетки, легче дышать. Были случаи: придавливали в жаркую погодку сердечников – во двор тюрьмы они мешками вываливались из автозака.
Иногда придавливают нарочно: какого-нибудь извращенца (особенно неумолима зековская братва, если преступление совершено в отношении ребенка). Часто менты сами помещают подобную сволочь не в отдельный «стакан», а в общую массу. «Задохнулся на этапе, сердце слабое, ничего не поделаешь». Тюрьма спишет, а суду – работы меньше; или зоне – забот…
Многие из подобных случаев – легенды, обросшие красочными подробностями, но родились-то они из реальных фактов…
Раскачка
Фургоны некоторых автозаков делятся надвое перегородкой вдоль – едут две группы заключенных. Это делается для того, чтобы обезопасить конвой от раскачки автозака. Раскачка (с последующим переворотом и падением автозака) – один из способов борьбы бесправного зека за свои малые права.
Овчарки
При погрузке в автозак используются служебные овчарки. Скажем, фургон уже полон, а остается еще человек десять. При помощи команды «Фас!», кулаков и прикладов «солдатиков» и эти десять вбиваются в плотную массу «пассажиров». Хорошо, если тюрьма находится в этом же городе: 2 0–3 0 минут езды в сдавленном состоянии выдержать все-таки можно. Но могут везти и далеко – например, в областной центр из района, километров сто…
Конвоиры
Многое зависит от начальника конвоя и от самого личного состава.
В застойные времена зеков-россиян частенько сопровождали «русофобы» – прибалты или жители среднеазиатских республик. Если с азиатами еще можно было договориться, то прибалты, особенно литовцы, просто свирепствовали. Один из таких «солдатиков» аргументировал свою ненависть так: «Рюский, сволотшь, отнял у меня свободную Литву!» При этом его не смущал комсомольский значок на собственной гимнастерке и присутствие среди этапников двоих «антисоветчиков».
Да и со «своими», русскими, договориться было тоже нелегко. Известная поговорка «вологодский конвой шутить не любит» часто получала реальное воплощение в виде битья прикладами в самые неожиданные места.
Но все же как бы ни было велико расстояние от ИВС (КПЗ) до ворот СИЗО (тюрьмы), – это один из самых кратких периодов жизни подозреваемого, обвиняемого, подсудимого или уже осужденного гражданина. Часто главный путь – от тюрьмы до зоны – длится месяцами тряски в «столыпинском» вагоне – например, по разнарядке из Питера в Амурскую область. Но это уже другая история, другая глава.
Побеги
«Черный ворон»
15 сентября 1994 года в Москве из автозака – автомобиля для перевозки заключенных – сбежало четверо подследственных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82