Они направились к выходу.Служащий отеля вызвал экипаж, и Пьер Вальмон распорядился опустить у него верх.— Сегодня теплый вечер, — сказал он, — я хочу, чтобы вы увидели Париж, особенно ту его часть, которая откроется, когда мы будем проезжать через Сену.— Вы так хорошо понимаете меня и предвидите все, что мне хочется сделать, — проговорила девушка. — Как раз об этом я часто мечтала, но думала, что моя мечта никогда не осуществится.— Неужели Париж в самом деле так притягивает молодых американок?— Не только сам город, хотя я думаю, что и город тоже, — объяснила Вада. — Для каждого это символ свободы и отказа от всевозможных условностей, от того, что устарело, стало косным и надоедливо традиционным.Он повернулся к ней вполоборота.— Вы удивительная личность, исключение из правил. И разительно отличаетесь от других, похожих на вас юных особ. Я привык слышать подобные слова от молодых людей, которые едут в Париж черт знает откуда, надеясь, что здесь их ждет самоутверждение.Он замолчал и внимательно посмотрел на Валу. Затем продолжил:— Я ожидал услышать иное от молодой девушки, особенно от вас, с вашей внешностью.— Причем здесь моя внешность? — возмутилась Вада.— Вы очень красивы! Вероятно, сотни мужчин уже говорили вам об этом. Вада не ответила. Как она могла ему объяснить, что ни один мужчина не посмел бы сказать такие слова мисс Эммелин Хольц в присутствии ее матери.С тех пор, как Вада стала взрослой, практически не было случая, чтобы ее мать либо кто-то еще из их окружения не оказывался всегда поблизости.Вада избежала прямого ответа; вопрос Пьера заставил ее смутиться, она слегка покраснела. Но вокруг было такое множество исторических памятников и великолепных архитектурных ансамблей, что ими можно было бесконечно восхищаться, восклицая изумленно и радостно.Должно быть, по распоряжению Пьера Вальмона экипаж повез их по улице Риволи на площадь Согласия.Вода в фонтанах играла и взметалась высоко вверх, ловя последние отблески заходящего солнца.На Елисейских полях они ехали мимо цветущих бело-розовых каштанов, их соцветия смотрелись, словно свечи на рождественской елке. Огромной высоты обелиск Луксор вырисовывался на фоне темного неба.— А это площадь Революции, — проговорила Вада, едва переводя дыхание.— Здесь в 1792 году гильотинировали Людовика XVI, который перед смертью сказал: «Я умираю не виновным! Пусть моя кровь прольется во имя счастья французского народа», — добавил к ее возгласу Пьер Вальмон.Все выглядит так, подумала Вада, будто Пьер играет с ней в игру, которую она сама выбрала.— А сколько людей здесь казнили?— Более полутора тысяч, в том числе Марию-Антуанетту, мадам дю Барри, Дантона и Шарлотту Кордей.— Как вы думаете, их души еще витают здесь?— Нет, мы найдем их в более интересных местах.— Каких же?— В местах, которые я вам покажу, если вы еще некоторое время поживете в Париже.Вада вздохнула. Как за одну неделю осуществить все, что хотелось, даже с помощью Пьера Вальмона?В конце площади Согласия их экипаж свернул влево и покатил вдоль Сены, которая текла, словно расплавленное серебро, под бесчисленными мостами.— Какое завораживающее зрелище! — восхищенно воскликнула Вада. — Может ли быть что-то более чудесное!— Ничего, — согласился Пьер, не сводя глаз с девушки.Неожиданно прямо перед ними, когда они пересекали Сену, забрезжила таинственная и мрачная красота собора Нотр-Дам.— Еще со средних веков, — сказал Пьер, — поэты живут среди студентов на Левом берегу. Но так уж случилось: после того как барон Хауссманн прокатился по бульвару Святого Михаила через центр квартала, многие живописные старые улицы и дома были снесены.— Но это же вандализм! — протестующе вскрикнула Вада.— Мы тоже так считаем, — согласился Пьер. — Но ему не удалось уничтожить дух Латинского квартала. Он остался прежним — свободным, бунтарским, товарищеским и — вы скоро сами убедитесь — живым и веселым.Дома тут были старые, улицы узкие.Они подъехали к небольшому, ничем не примечательному ресторанчику, который, казалось, почти задавлен со всех сторон высокими соседними зданиями.Внутри он выглядел совсем не так, как ожидала Вада.На полу были рассыпаны опилки; столики стояли в небольших нишах, разделенных деревянными перегородками, — почти как стойла в конюшне.Полногрудая женщина, видимо, жена хозяина, хлопотала у небольшого бара в конце зала.За ней через приоткрытую дверь открывался угол кухни, где хозяин, красуясь в белом высоком поварском колпаке, хлопотал над огромной, как потом оказалось, говяжьей тушей.Пьер Вальмон помахал рукой хозяйке и, пропустив перед собой Ваду, последовал за ней к столику в углу.На чистой, в красную клеточку, скатерти, стиранной, очевидно, сотню раз, лежало меню, написанное корявым почерком, который Вада едва могла разобрать.— Пожалуйста, закажите что-нибудь для меня, — попросила она Пьера.— Хотите попробовать что-нибудь из здешних фирменных блюд?— С удовольствием, — согласилась девушка. Пьер сделал заказ немолодому официанту, обсудив с ним предварительно каждое блюдо, как будто то, что они собирались есть, имело какое-то значение.Наконец, после нескончаемых, как показалось Ваде, переговоров, Пьер заказал бутылку вина и, присев на скамью, посмотрел на девушку.— Конечно, это далеко не «Гран-Вефур» или «Лаперуз», но кормят здесь отлично. Господин Луи большой мастер своего дела.Вада оглядела ресторанчик: голые стены, примитивная мебель и многочисленные бутылки, расставленные за стойкой бара.Пьер наблюдал за ней.— Ну как?— Просто восхитительно!— Я ожидал, что вы именно так и скажете. Хозяева встают каждое утро в пять часов утра и отправляются на рынок, чтобы выбрать самые лучшие продукты для своих творений. Их посетители — люди небогатые, но все, кто сюда приходят, умеют по достоинству оценить их искусство и здешние блюда.Он обратил внимание Вады на кладовую с огромным кубом золотистого сливочного масла, недавно привезенного с молочной фермы, и прекрасными, выдержанными сырами.Пьер показал ей карту предлагаемых в ресторанчике вин, их перечень хоть и был недлинным, зато включал превосходные сорта.— Я думала, что все в этом районе очень бедны, — заметила Вада. — Как же они могут себе это позволить?— Дело в том, что для французов кухня — одно из важнейших искусств бытия. Француз пойдет хоть на край света в поисках вкусной еды. Гурманы со всего Парижа приезжают в Латинский квартал, чтобы отведать блюда, приготовленные господином Луи.Через несколько минут сам господин Луи вышел в зал.Пьер Вальмон пожал ему руку и представил Ваде.Зная, что так принято, Вада тоже пожала ему руку.— Мадемуазель американка, — объяснил Пьер, — это ее первый визит во французский ресторан.— Тогда это для меня большая честь! — ответил господин Луи. — Надеюсь, мадемуазель, вы не разочаруетесь.— Надеюсь, что нет, — ответила Вада. Хозяин направился в кухню. Пьер поставил локти на стол и положил на руки подбородок.— А сейчас я жду благодарности за обед, — сказал он, — не сомневаюсь, что он вам понравится.— В чем она должна заключаться?— Ну, положим, вы мне расскажете немного о себе. Я очень любопытный.— По-моему, это несправедливо, — возразила Вада. — Вы же прекрасно знаете, что я не хочу рассказывать ни о себе, ни о мисс Хольц. Мне трудно отказывать вам, потому что я ваша гостья.Она ненадолго умолкла, затем оживленно продолжила:— Не сочтите, что это бестактно с моей стороны, но вы в самом деле можете позволить себе пригласить меня сюда пообедать?— А если я отвечу, что не в состоянии? — спросил Пьер. — Как вы тогда поступите?— Я предложу вам самой за себя заплатить. Пьер засмеялся:— Услышать такое от француженки было бы оскорблением, но от самостоятельной американки, думаю, в порядке вещей.— Вы позволите мне это сделать?— Я не только рассержусь на ваше предложение, но сразу, как только закончим обедать, отвезу вас домой.— Это самая страшная угроза из всех, которые я могу от вас услышать, — сказала Вада. — Вы же знаете, с каким нетерпением я ждала этот вечер.— Сегодня днем вы спросили меня, пишу ли я стихи? Сейчас я хочу задать вам тот же вопрос. Вада опустила глаза.— Я пыталась, — произнесла она, — но делала это тайком.— Почему тайком?— Потому что моя мать и те, кто меня учил, не поняли бы.— А кто вас учил? Вы посещали школу?— Нет, конечно.— Ну, тогда у вас была гувернантка — увядшая старая дева, которая не имела ни малейшего представления о жизни за стенами классной комнаты, и занятия с ней превращались в невыносимую скуку.Вада рассмеялась:— Нет! Все было не так уж плохо. Но вы говорите так, будто вас самого учили гувернеры.— Я знаком с их братией, — признался Пьер. — Они одинаковы во всем мире — в Париже, Англии, Германии и, думаю, в Америке тоже.Вада молчала, и он продолжил:— Поэтому я удивлен, что вы так свободно говорите по-французски и так глубоко мыслите. Большинство девушек вашего возраста обходятся обычными стереотипами и как будто вылиты по одному шаблону.Замявшись, Пьер сказал:— Возможно, из-за того, что вам самой приходится зарабатывать на жизнь, вы совсем другая, хотя я надеюсь, что работа, которую вы сейчас выполняете, вам нравится.— Да, мисс Хольц моя подруга, — быстро проговорила Вада.Девушка сознавала, что обманывает Пьера, притворяясь бедной и потому вынужденной работать.— Все равно, вы же подчиненная, — заключил он. — Ваша госпожа хоть добра к вам?— Конечно, да.— Тем не менее она ваша госпожа и отдает вам распоряжения — сделать то, сделать это. Но, конечно, готова за все платить.— Неужели деньги так важны? — спросила Вада.— Безусловно, — в том случае, если вы мисс Хольц, — ответил Пьер Вальмон. — Попробуйте только себе представить, каково это — сознавать, что за миллион американских долларов вы можете себе позволить купить любого человека, который вам понравится, и сделать его своим мужем. Французского маркиза, немецкого принца, английского герцога, наконец!Вада играла вилкой, лежавшей на столе.— Вы думаете, что в ее положении… у мисс Хольц или любой другой женщины есть большой выбор? — спросила она, запинаясь.— Вы имеете в виду, что такие браки обычно устраивают родители? — уточнил Пьер. — Послушайте, что ожидает в этом случае бедняжек-француженок. Будущий муж пересчитает каждое су приданого, чтобы убедиться, стоит ли отдавать свой августейший титул какой-нибудь едва оперившейся птичке, только что выпорхнувшей из классной комнаты. Одновременно он должен быть полностью уверен, что его прелестная, но дорогая любовница сделает его предметом зависти окружающих.Вада сидела неподвижно.— И что, это обязательно для всех французских браков? — спросила она.— Ну конечно, — ответил Пьер. — Как правило, у француза есть любовница, так же как у него есть лошадь, экипаж, своя холостяцкая квартира. Это часть его жизни.— А… у англичанина? — Вада с трудом выговорила свой вопрос.Пьер Вальмон заметил, как напряглись ее пальцы, державшие вилку.— Вы беспокоитесь о «мисс Богачке»? — спросил он. — Смею вас заверить, что англичане обычно более осторожны и осмотрительны. Более того, совсем немногие английские мужчины могут позволить себе иметь и жену и любовницу одновременно.Вада испытала внезапное облегчение.— Мне только интересно было это узнать, — произнесла она.— Вы заставляете меня поверить слухам о том, что мисс Хольц добивается английского титула. Видимо, в них есть доля истины.— Но почему вы так думаете?— Потому что в ее положении совершенно естественно внимательно изучить рынок английских браков и купить наилучший вариант.— В ваших устах это звучит чудовищно, — раздраженно сказала Вада. Пьер пожал плечами:— Я подхожу к этому вопросу с практической точки зрения.— Вы во всем видите коммерческий расчет.— Но это так и есть на самом деле, — настаивал Пьер. — Между прочим, можете сказать своей подруге, что в Европе только два титулованных дворянства заслуживают внимания — немецкое и английское.— Почему? — Вада вспомнила, что подобный разговор состоялся у нее с матерью.— Потому что во Франции представители настоящих древних фамилий редко вступают в браки, заключенные вне кровных уз. И здесь, и в Италии все сыновья принца — принцы, или герцога — герцоги, — так что теперь их слишком много, и титулы мало что значат.— А в Германии и Англии иначе?— Да, там только старший сын или ближайший родственник по крови наследуют титул. Поэтому ваша подруга мисс Хольц будет искать себе мужа в этих странах, среди самых могущественных и достойных дворян.— Мне кажется, говоря так, вы слишком много себе позволяете, — резко заметила Вада.Затем, будто внезапно сообразив, с кем имеет дело, взволнованно сказала:— Обещайте мне, поклянитесь, что не продадите репортерам ничего из того, о чем мы с вами только что говорили.Пьер увидел страх в ее глазах и положил свою руку на руку девушки.— Послушайте, мисс Спарлинг, я обещаю вам следующее, если это доставит вам удовольствие. Я клянусь, что все, о чем мы с вами сегодня беседуем, никогда не появится в печати. Я здесь не при исполнении служебных обязанностей, — я свободен.Он улыбнулся, и Вада неожиданно для себя обнаружила, что тоже улыбается ему в ответ.— Благодарю вас, — сказала девушка. Его теплые сильные пальцы все еще касались ее руки и действовали успокаивающе.— И вот что еще, — он убрал свою руку. — Обещаю никогда ничем не смущать вас, не вовлекать ни в какие истории, за что вы могли бы получить нагоняи от вашей госпожи. Следуя моему кодексу поведения, это было бы непростительно.— Благодарю вас еще раз, — повторила Вада.— А теперь давайте развлекаться, — сказал Пьер Вальмон. — Поскольку мы с вами собираемся посетить совсем неофициальную вечеринку, предлагаю отбросить все формальности. «Мадемуазель»— звучит натянуто и напыщенно, «мисс Спарлинг» по-английски значит, как говорила моя няня, «глоток».Вада рассмеялась. Она вспомнила, что это выражение употребляла и Чэрити.— Кажется, не очень принято переходить на такие отношения после столь недолгого знакомства, — произнесла она, немного замявшись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23