Она всегда одевалась модно и со вкусом, где бы ни появлялась, — на премьере новой пьесы, на открытии оперного сезона или на обеде в Белом доме. Ни одна газета не упускала случая описать, как она выглядела; иногда там же печатались ее материалы из светской хроники, — читатели всегда ждали их с нетерпением.Когда путешественницы сели на английский корабль, направлявшийся в Европу, интервью прессе давала Нэнси Спарлинг. Она шутила и болтала с репортерами, многих из которых знала, затем проплыла по палубе, словно примадонна.Вада прокралась на корабль по другому трапу, сопровождаемая только Чэрити; она сразу же укрылась в каюте и не выходила из нее, пока корабль не отошел от причала.— Твоя мать осталась бы мной довольна, — самоуверенно сказала мисс Спарлинг, зайдя к Ваде. — Ни один репортер не усомнился в том, что я путешествую одна.Она слегка посмеивалась.— Вот бы они все разозлились, если б узнали, какую сенсацию упустили!— Не говорите так, прошу вас! — умоляла Вада. — Я не хочу, чтобы хоть кто-то догадался, зачем я еду в Англию.— Я не виню тебя. Ничто так не снижает остроту и страсть любовного романа, как предание его огласке еще до того, как он состоялся, — съязвила мисс Спарлинг.— Может быть, он действительно не состоится, — тихо произнесла Вада.— Лучше не произноси это вслух в присутствии мамы. Она уже настроилась на то, что ты будешь герцогиней.— Да, я знаю, — ответила Вада, — и все же… Мисс Спарлинг взглянула на нее и тут же заметила:— Давай не будем расстраиваться и заглядывать вперед. Наша первая остановка — Париж; этот город доставит тебе много незабываемых, волнующих мгновений.— Да, конечно, — согласилась Вада. Они говорили в основном о Париже. Ваду очаровали рассказы Нэнси о людях, которых она там встречала во время своих предыдущих поездок.— Они действительно такие веселые и греховные, как о них говорят? — спросила Вада. Нэнси Спарлинг рассмеялась.— В последний раз, когда я была в Париже, меня сопровождал мой отец, который очень хотел увидеть Нотр-Дам до своей кончины. Он потом говорил, что эта поездка была великолепной и очень обогатила его духовно.— Я понимаю, что вы имеете в виду, — произнесла Вада. — Разным людям Париж представляется по-разному.— Как и все прочее в этом мире, — заметила Нэнси Спарлинг. — Но у тебя, Эммелин, есть одно огромное преимущество перед большинством путешествующих, особенно американских девушек.— Какое же? — заинтересовалась Вада.— Ты не только умна, смышлена, прекрасно духовно развита, ты еще и очень начитанна.Она увидела удивленное лицо Вады и продолжила:— Ты даже не представляешь, насколько поверхностны знания большинства девушек. Проблема образования очень остра в Америке, где мужчины боготворят женщин и хотят, чтобы их жены были любезны, услужливы и почтительны, тогда как в Англии…Она на мгновение умолкла.— А что в Англии? — спросила Вада.— Английским девушкам фортуна улыбается, если им дают уроки гувернантки, которые кроме Библии и «Журнала для женщин» читали что-нибудь еще.Вада с интересом слушала Нэнси Спарлинг.— Деньги в английских семьях тратятся на образование мужчин: сыновья во всем имеют преимущество. И только жалкие крохи, которые остаются от того, что затрачено на сыновей, — а это действительно мизерная часть, — идут на несчастных сестер тех молодых людей.— Ваш рассказ вызывает сочувствие к ним, — проговорила Вада.— Их есть за что жалеть, — заметила Нэнси, — уверяю тебя, они заслуживают сострадания. В то же время, как ни странно, многие английские девушки сообразительны, остроумны, обворожительны и очень привлекательны.— Думаю, у меня должно быть много конкуренток, — улыбнулась Вада.— Да, но красотой и деньгами они тебя не превзойдут.Увидев, как Вада поморщилась, Нэнси добавила:— Спустись на землю и не смущайся, подобно нервному жеребенку, всякий раз, когда речь заходит о деньгах. Ты богата, и этим нужно гордиться. А почему бы и нет?— Я презираю деньги! — выпалила Вада.— Это единственное глупое замечание, которое я от тебя услышала, — ответила Нэнси Спарлинг. — Деньги всегда можно использовать на благое дело. Но когда они омрачают жизнь или губительно влияют на характер, — вот тогда они, безусловно, становятся злом.— Но что же мне делать? — В голосе Вады слышалось легкое волнение, которое тут же уловила опытная женщина.— Держи выше свою решительную маленькую головку! — произнесла она. — И гордись этим так же, как тем, что ты американка! Будь сильной! Будь самостоятельной! Мы, женщины, способны пройти трудный путь, чтобы завоевать мир, если только этого захотим!Вада вздохнула.— Вы смелая! А меня тревожит, — что преподнесет мне будущее?— Я тоже с тревогой об этом думала, когда была в твоем возрасте, — заметила Нэнси. — У меня не было и половины твоих возможностей, но я сказала, что достигну того, чего хочу, и, за некоторым исключением, своего добилась.— А чего вы хотели? — спросила Вада. На какое-то время Нэнси задумалась.— Если я скажу: увидеть мир, это прозвучит банально, — ответила она. — Я хотела и добилась другого. Я стремилась познать жизнь. Я хотела жить полной жизнью. И все это у меня есть.— Я завидую вам, — совершенно искренне сказала Вада.— Если ты мне это скажешь лет через пять, я тебе поверю, — произнесла мисс Спарлинг. — Сейчас же ты только проклевываешься из яйца — удобного, закутанного в вату; в нем ты надежно защищена с той минуты, как появилась на свет. Внешний же мир иногда бывает холодным и коварным, но он таит в себе много интересного и разнообразные приключения.«Мир действительно интересен и загадочен», — сказала себе Вада на следующий день, когда их пароход, сопровождаемый гудящим буксиром, медленно входил в бухту Шербурга.Девушка вышла на палубу, любуясь естественной красотой залива, открытого к морю с севера.Она увидела мощный волнорез, который начали строить еще во времена Людовика XIV и заканчивали при Людовике XVI и Наполеоне Бонапарте.«Я ступаю по страницам истории», — сказала себе Вада в приподнятом настроении.Из-за бурного моря плавание из Нью-Йорка оказалось не легким, поэтому многие пассажиры почти все время оставались в каютах.Нэнси сказала, что среди попутчиков не заметила сколько-нибудь интересных людей.В большинстве своем это были богатые американцы, бизнесмены, которые постоянно пребывали в курительной комнате, разговаривая до рассвета на своем, только им понятном языке. Какие-то честолюбивые господа, принадлежащие к высшему свету, пытались завязать знакомство с Вадой, но тут же были безжалостно отшиты Нэнси Спарлинг.— Этот тип людей меня никогда не волновал, — сказала она девушке, — пусть и тебя они не беспокоят. Как личности мы их совершенно не интересуем. Им только нужно по возвращении рассказать своим друзьям в Бруклине, какими близкими друзьями мы стали во время плавания в Европу.Произнося это, Нэнси обворожительно имитировала светский тон тех, кто безуспешно добивался их расположения, и Вада хохотала от души.Когда подошло к концу их морское путешествие, девушка твердо знала, что никогда еще у нее не было такой интересной и забавной спутницы.Дома центром внимания гостей и всех разговоров обычно была ее мать. Ее присутствие мешало Ваде быть уверенной в себе и не позволяло во время беседы переключить интерес на себя.В ее тихой, уединенной жизни никогда не было таких людей, как Нэнси Спарлинг. Иметь такую собеседницу дома, среди гостей для Вады было бы огромным удовольствием: можно было бы спросить ее мнение по любому вопросу и с удовольствием выслушать ответ.Нэнси не одобряла воспитание Вады.— Твои родители, оба презирали популярность, однако ничего плохого в этом нет: за нею кроется здоровая американская любознательность. Никакого вреда она не приносит. Конечно, газеты время от времени задевают знаменитостей, а почему бы и нет? Легкая критика еще никому никогда не приносила зла.— Хорошо, если бы вы сказали это моей маме, — произнесла Вада. — И все-таки испытываешь облегчение, когда о тебе не пишут так, как о некоторых девушках. Я это заметила.— Но они же выплачут все глаза, если о них не будут постоянно упоминать, — едко возразила Нэнси.Почти все время они говорили о Париже, и очень много — о художниках-импрессионистах;Нэнси Спарлинг знала о них очень много.В отличие от большинства американок Нэнси приложила немало усилий, чтобы понять, что эти художники пытались передать в своих полотнах.— Я уже приобрела пару таких картин, — сказала она, — и в эту поездку постараюсь купить еще что-нибудь. У нас, к сожалению, не будет для этого достаточно времени, поскольку мы еще должны обеспечить тебя туалетами — едва ли не половиной приданого, — так хочет твоя мама.— Давайте не будем покупать много! — умоляюще произнесла Вада. — Я не выношу примерки. Это так скучно! Мне бы хотелось получше узнать Париж. Увидеть Елисейские поля, Эйфелеву башню, Нотр-Дам и, конечно же, кафе, а может быть, и… — Она из-под ресниц взглянула на Нэнси. — Мулен Руж!— С твоей мамой случился бы разрыв сердца, если бы она тебя сейчас слышала, — сказала Нэнси, но не ответила, поведет ли туда Ваду.Глядя на Нэнси Спарлинг и слушая ее, Вада спрашивала себя, может ли женщина быть по-настоящему счастлива, не имея ни семьи, ни мужа.Раньше она никогда об этом не задумывалась.«Предположим, — размышляла Вада, — я никогда не выйду замуж. Но я смогу путешествовать и иметь много друзей во всем мире».Однако она знала, что этого ей будет не достаточно. Она хотела выйти замуж, но больше всего мечтала любить и быть любимой.К сожалению, она так мало знала об этом!Вада наблюдала за своей матерью и отцом, когда они были вместе, но ей почему-то трудно было представить их страстно влюбленными, хотя отец, очевидно, и питал нежные чувства к своей супруге.Каково же оно, это чувство, о котором пишут романы? Вдохновляющее художников, и из-за которого короли, например, властитель Баварии Людвиг I, отрекаются от престола?Вада была очень целомудренна. Миссис Хольц сама заботилась об этом. Нагота считалась отвратительной, а страсть — чем-то таким, о чем девушке вообще не положено знать. Тайны деторождения обсуждать запрещалось.«Хорошо, если бы кто-нибудь рассказал мне о любви», — подумала Вада, приближаясь к Парижу.Париж — город любви! L'amoure зажигала сердца повидавших жизнь мужчин; их глаза начинали блестеть, когда они произносили это слово, вспоминая о Париже. Почему? Какое колдовство таило это чувство, символом которого, казалось, был Париж?У женщин, замечала Вада, все секреты, связанные с любовью, вращались вокруг мужчин.Но каких мужчин? Каким он должен быть, ее герой? Способен ли герцог подарить ей то необузданное, неистовое, всепоглощающее чудо, которое для одних подобно чаше Грааля, а для других — только низменно и развратно. Вада даже не могла себе представить, что же это такое.Тут была какая-то тайна, она не могла ее понять и все-таки о ней мечтала.Любить… Но кого?
Поезд, который должен был доставить их в Париж, уже стоял на набережной, у причала. Тяжелые кожаные сундуки и саквояжи были сданы в багажное отделение, а Чэрити суетилась из-за маленькой сумочки, которая, как она полагала, где-то затерялась. Железнодорожный служащий, сверкая золотой тесьмой мундира, проводил их в купе, заранее забронированное на имя мисс Нэнси Спарлинг.Наконец они взобрались в вагон — это, пожалуй, самое подходящее здесь слово: до этого Ваде не приходилось слышать, что вход во французские вагоны намного выше железнодорожных платформ.Путешественницы устроились на удобных мягких сиденьях, и вдруг Нэнси Спарлинг воскликнула:— Как глупо с моей стороны! Я забыла свои перчатки в книжном киоске, где мы просматривали журналы.— Я сбегаю и принесу их, — вызвалась Вада.Но ее любезное предложение последовало слишком поздно.Нэнси, разговаривая с Вадой, стала поспешно, несмотря на грузную комплекцию, пробираться к выходу, стремительно открыла дверь и ступила на платформу. То ли забыв, что ступенька вагона здесь выше, чем в Америке, то ли случилось что-то еще, но она оступилась и, пронзительно вскрикнув, упала.Вада вскочила и, подойдя к двери, увидела Нэнси Спарлинг, распластанную на платформе. Ее сумочка при падении открылась, все содержимое высыпалось и валялось вокруг.— Вы ушиблись? — в смятении спросила Вада. Она спрыгнула к Нэнси, которая почти лишилась дара речи.— Моя нога!.. — спустя некоторое время простонала Нэнси. — Я, должно быть, ее сломала.— О нет! Не может быть! — испуганно вскрикнула Вада.К ним сразу же подбежали железнодорожные служащие, носильщики и просто любопытные. Нэнси с жуткой болью доставили в зал ожидания.Отправление поезда задержали, послали за доктором, но было ясно, что спутницы не смогут продолжить путешествие, как намечалось, этим поездом.Из багажного отсека выгрузили их дорожные сундуки, из купе принесли все вещи.Чэрити и Вада сидели возле мисс Спарлинг и, как могли, ее успокаивали.Они принесли ей из буфета коньяк и больше уже ничем не могли помочь, пока не пришел доктор. Его лицо сразу стало озабоченным.— Мадам, вам срочно надо в больницу. Я не знаю, насколько серьезно повреждение, но вашу ногу нужно срочно осмотреть.— Ненавижу больницы! — сказала Нэнси на прекрасном французском языке. — А нет ли здесь поблизости женского монастыря, сударь? Там всегда намного удобнее, и монахини лучшие в мире сестры милосердия.— Да, мадам, у нас есть такой монастырь, — ответил доктор. — Я уверен, что монахини, как вы сказали, будут ухаживать за вами лучше, чем мы сможем это сделать в нашей не очень удобной больнице.— Прекрасно! Доставьте меня туда! — скомандовала Нэнси Спарлинг.На все это ушло не мало времени.Когда наконец в монастыре Нэнси осмотрел врач и ее уложили в постель в скромно обставленной; но приятной комнате с прекрасным видом на гавань, Вада с ужасом поняла, что поехать, как предполагалось, в Париж вряд ли удастся.— Положение не такое уж плохое, как я думал, — сказал врач. — У мадам небольшая трещина, которая должна срастись через две-три недели, если нога постоянно будет в гипсе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23