— Ты вообще не должна об этом говорить, Этель. Ни в коем случае, слышишь! — раздраженно ответил сэр Филипп.
— Хорошо, раз ты настаиваешь, — неохотно согласилась леди Гейдж. — Но эта девушка плохо кончит, попомни мои слова.
Карета уже останавливалась у дверей дворца.
— Тебе предстоит самой добираться до апартаментов леди Дарлингтон, — заметил сэр Филипп. — Мне надо нанести визит леди Каслмейн. Не думаю, чтобы это отняло у меня много времени.
Леди Гейдж возмущенно фыркнула.
— Надо надеяться! Хотела бы я знать, что этой женщине от тебя нужно. Могу сказать одно, Филипп: мне не нравится, что ты идешь в ее апартаменты один. Это… ну… небезопасно.
Сэр Филипп даже не сразу понял, на что намекала его супруга. А когда понял, горделиво выпрямился, словно мысль о ее подозрениях не была ему неприятна.
— Долг есть долг, милая! — напыщенно заявил он. — По работе мне часто приходится беседовать со странными людьми, и знатными, и простолюдинами. Но могу тебя заверить: я буду вести себя со всей возможной благопристойностью, не сомневайся.
— Хотела бы я не сомневаться, — сурово проговорила леди Гейдж. — Эта женщина абсолютно бесстыдна, и всем это прекрасно известно. Ты уверен, что обязан ей повиноваться? Я и внимания не обратила бы на ее распоряжения!
— Милая, если бы я рассуждал так же, мы в скором времени оказались бы дома, в Бедфордшире. Не забывай, что к миледи Каслмейн, что бы о ней ни думали другие, прислушивается сам король.
— Я и не забываю, — мрачно отозвалась леди Гейдж. — И единственное, что его извиняет, это то, что мужчины совершенно беспомощны перед этой особой. А она готова на все ради достижения своих целей. Но если даже король тает от улыбки этой шлюхи, то устоишь ли ты, Филипп?
Сэр Филипп расправил светлые усы и поплотнее надвинул на лысую голову парик.
Жизнь не должна ограничиваться только работой, подумал он про себя. И если работу можно сочетать с удовольствием, тем лучше. Нельзя, конечно, рассчитывать на то, что Этель поймет его. Она уже больше двадцати пяти лет была ему верной и преданной женой. Всего полгода назад они отпраздновали свой юбилей. Но она никогда не понимала его.
Конечно, он женился на ней потому, что ее отец был главой судебной и исполнительной власти в графстве Бедфордшир, а Этелфреда — единственной наследницей очень удобного дома и процветающего поместья. Но даже в юности Этелфреда была худой и угловатой, а сэру Филиппу всегда нравились пухленькие женщины с пышными формами. Он смирился с невозможностью иметь сразу все, но не мог не вспоминать откровенно открытые платья леди Каслмейн, которые почти не скрывали ее соблазнительную белоснежную грудь.
— Филипп, мы приехали! О чем ты замечтался? — окликнула его леди Гейдж. Голос супруги вернул его к действительности.
Они вышли из кареты, и леди Гейдж повернула налево, к апартаментам графини Дарлингтон, выходившим на реку, а сэр Филипп отправился на поиски покоев леди Каслмейн, выходивших в дворцовый сад.
При этом он с усмешкой отметил про себя, что ее светлость разместили неподалеку от королевских апартаментов.
Хотя сэр Филипп воображал, что у него первого хватило проницательности это заметить, весь двор только об этом и говорил, когда Барбара Каслмейн переехала в Уайтхолл.
У дверей леди Дарлингтон леди Гейдж встретилась с Рудольфом Вайном. Увидев ее, он снял шляпу и склонился в любезном поклоне, а леди Гейдж одарила его улыбкой, которую сама она считала очаровательной. На самом деле эта улыбка делала ее лицо еще более лошадиным.
— Вы сегодня обедаете у леди Дарлингтон, мистер Вайн? — спросила леди Гейдж.
— Да. И нужно ли говорить вам, насколько я счастлив видеть здесь и вас? — проговорил Рудольф своим самым обаятельным тоном.
Он уже очень давно взял за правило расточать любезности всем пожилым дамам. Это не раз приносило свои плоды, а теперь он особенно был заинтересован в том, чтобы завоевать расположение жены сэра Филиппа Гейджа.
В ожидании, пока им откроют, он окинул взглядом ее платье из шафранного узорчатого шелка и тихо сказал:
— Позвольте мне выразить восхищение вашим нарядом, леди Гейдж. Редко случается встретить умную женщину, которая к тому же умеет хорошо одеваться.
Он выбрал идеальный путь к сердцу леди Гейдж. Та давно считала, что прозябала в Бедфордшире среди скучных сквайров с их женами. Считая себя чрезвычайно начитанной, леди Гейдж полагала, что при благоприятном стечении обстоятельств могла бы устроить салон, куда стекались бы самые блестящие и остроумные люди. Выслушав комплимент Рудольфа, она заулыбалась, подошла поближе и устремила на него почти гипнотический взгляд.
— Нам с вами надо будет как-нибудь поговорить: я вижу, что у нас много общего.
— Я в вашем распоряжении, — заверил ее Рудольф, лихорадочно прикидывая, нельзя ли будет вытянуть у старухи денег взаймы.
Однако его размышления были прерваны: лакей открыл им дверь, и они вошли в освещенную прихожую. Когда они оставили там свои плащи, об их прибытии было громко объявлено хозяйке вечера, которая ждала их в гостиной.
Там уже стояли несколько человек. Как и предвидел Рудольф, все это были пожилые придворные. Тея стояла в противоположном конце комнаты и разговаривала с архиепископом Кентерберийским. Рудольф поспешил к ней.
Этим вечером она выглядела еще лучше, чем обычно. На ней было платье из серебряной парчи, расшитое крошечными жемчужинами, и нитка жемчуга на шее. Рудольф почувствовал, что, когда он смотрит в чудесные глаза Теи, ему даже трудно думать о деньгах. Девушка встретила его слабой улыбкой.
Он поднес к губам ее холодные пальчики и только теперь вспомнил, что она может сердиться на него за то, что произошло между ними днем. Впервые Рудольф испытывал совершенно новое для себя чувство — смесь симпатии, уважения, восхищения, граничащего с обожанием.
У него странно сжалось горло. Захотелось опуститься на колено, прикоснуться губами к краю платья Теи. А потом в нем жаркой волной поднялось желание, такое острое и непреодолимое, что он понял: какие бы препятствия перед ним ни встали, он их преодолеет, чтобы обладать Теей. Он во что бы то ни стало должен ею обладать.
Она была такая миниатюрная, такая хрупкая, что он мог бы схватить ее в объятия и силой заставить пообещать ему все, чего он так желает. Но несмотря на эти новые для него ощущения, Рудольф помнил, что должен произнести общепринятые слова приветствия. А потом еще выслушать какие-то банальные фразы в ответ.
— Мне необходимо увидеться с вами наедине! — удалось наконец сказать ему так тихо, что его могла услышать только она.
— Зачем? — удивленно спросила Тея.
В ее голосе был холод, который должен был бы дать ему понять, что дальше идти не следует.
— Мне необходимо сказать вам нечто, предназначенное только для вас. Я буду ждать вас в дворцовом саду или там, где вы пожелаете. Только бы мы могли быть одни!
— В ее глазах вспыхнул гнев.
— По-моему, вы забываетесь, кузен Рудольф. Я не имею привычки назначать свидания молодым людям ни в дворцовом саду, ни где бы то ни было еще.
Ее слова уязвили его, и, не сдержавшись, он ответил:
— Ну да! Вы предпочитаете встречаться с ними в Стейверли!
Его тон заставил Тею вспыхнуть, но она стойко выдержала его взгляд, а потом, не говоря ни слова, повернулась к нему спиной, прошла через всю комнату и встала рядом с графиней. Рудольф понял, что она сделала это специально, чтобы напомнить ему о том, что у нее есть защита. Однако он не смутился и не пожалел о сказанном. Его воспламеняло желание такое сильное, какого он прежде никогда не знал. Рудольф решил, что Тея будет принадлежать ему, и никакие ее слова и поступки этого не изменят. Он твердо намеревался сделать ее своей женой.
Не пытаясь следовать за ней, Рудольф остался стоять на прежнем месте. Он надеялся, что Тея чувствует его взгляд и что это ее тревожит. У него появилось то же чувство, какое он испытал на охоте, выслеживая дичь. Пока его не охватил охотничий азарт, ему казалось, что охота — довольно скучное занятие. А потом, когда он пробирался через пустошь, стараясь подойти поближе к благородному животному, он ощутил жажду крови и понял, что оленю от него не уйти.
Такое же чувство Рудольф испытывал сейчас, наблюдая за Теей. Она может сопротивляться, но он завоюет ее, она вынуждена будет сдаться. Рудольф так пристально наблюдал за Теей, что не заметил, как его тетка, переходя от одного гостя к другому, подошла к нему.
Ему показалось, что графиня Дарлингтон еще больше стала похожа на хищную птицу. Глубоко посаженные глаза делали еще заметнее нос, напоминавший клюв тукана. Ее седые волосы были переплетены фиолетовыми лентами в цвет платья.
Высохшая кожа приобрела желтоватый оттенок, как старинный пергамент. На шее и на запястьях блестели бриллианты. Взгляд графини, зоркий и проницательный, был устремлен на племянника с таким выражением, будто она видит его впервые.
Перед теткой он ни в чем не был виноват, но под ее взглядом Рудольфу почему-то стало неуютно. Казалось, графиня наблюдает за ним, стараясь прочесть на его лице какую-то тайну.
— Ну и что ты скажешь в свое оправдание, Рудольф? — спросила наконец леди Дарлингтон довольно резко.
Чувствуя себя неловким и неуверенным, словно мальчишка-школяр, Рудольф ответил тоже вопросом:
— А в чем мне надо оправдываться, тетя Энн?
— Ты это прекрасно знаешь! — заявила леди Дарлингтон.
Но, заметив, что он искренне недоумевает, добавила:
— После того, как ты ушел, Тея плакала. Чем ты ее расстроил?
Рудольф махнул рукой, словно стараясь отмести обвинения тетки, но потом решил говорить откровенно, не скрывая больше своих намерений.
— Я понятия не имею, почему мой визит расстроил Тею, тетя Энн. Но я просил ее — б который раз — стать моей женой. Вы не поможете ей принять наконец решение? Я люблю ее и уверен, что смогу сделать счастливой. К тому же наш брак явно будет выгодным для семьи. Мы вернем Стейверли его прежний блеск.
Рудольф так увлекся, что не сразу заметил, как потемнело лицо графини. Она смотрела на него с нескрываемой неприязнью.
— Тея может выйти замуж за кого пожелает. А что до выгоды, то это относится в первую очередь к тебе, Рудольф. Ты прекрасно знаешь, что у Теи богатое приданое.
— Но я могу вернуть ей Стейверли! — гордо заявил Рудольф.
— Поместье пока тебе не принадлежит. Когда ты его получишь, мы, возможно, еще подумаем. Но до той поры я не могу считать тебя подходящей партией для Теи.
Рудольф кусал губы, с трудом сдерживая резкие слова, которые рвались с его языка. В это мгновение он ненавидел графиню. Если бы сейчас она замертво упала к его ногам, он радостно захохотал бы, не скрывая своих истинных чувств. К тому же графиня была похожа на отца Рудольфа. А он хорошо помнил, как отец говорил с ним точно таким же требовательным тоном, а ему приходилось молча кипеть от возмущения и страстно мечтать о мести.
В эту минуту Рудольф говорил себе, что терпеть не может своих родственников: тетку Энн с ее проницательным взглядом, который словно сверлил его, обнаруживая мерзость и лукавство его мыслей; кузена Лусиуса, который стоял между ним и Стейверли. Он всегда ненавидел Лусиуса, даже когда они были детьми. Тот был на несколько лет старше, и при нем Рудольф чувствовал себя жалким и ничтожным.
Зато Лусиус дружил с Эдвином. Они всегда проводили часть каникул вместе, а какое-то время перед поступление в Итон у них даже был общий гувернер. Они всегда принимали Рудольфа в свои игры. Но именно их благородство приводило его в бешенство. Он не спал ночами, терзаясь ненавистью и придумывая способы продемонстрировать свое превосходство.
Всю жизнь он мечтал быть хозяином положения, быть самым старшим, самым значительным — человеком, на которого все смотрели бы снизу вверх, который обладал бы властью и богатством. Но жизнь не дала ему этого. Даже привязанность к матери была отравлена для Рудольфа мыслью о том, что брата она может любить больше.
Мать умерла, когда ее младший сын был еще совсем юным, а отец — Рудольф знал это — всегда предпочитал ему Эдвина. Ему хотелось быть любимым, но он был не в состоянии помешать своим бесплодным мечтам, гордости и злости разрушить любую привязанность, остудить любую дружбу. Те, кто плохо знал его, считали, что он красивый и добродушный молодой человек, но не блещет ни умом, ни жизненной энергией. Никто не подозревал, какие бури кипели в его душе. И только те, что становились свидетелями его безжалостности во время дуэли с оскорбившим его человеком или видели, с какой холодной расчетливостью он обхаживает женщину ради ее денег, догадывались, какая стальная решимость таится в нем.
Как раз в тот момент, когда тетка отвернулась от него, приветливо улыбаясь другому гостю, Рудольф понял, что ему необходимо предпринять. В его голове сложился план. Он решил, что удача наконец повернулась к нему лицом. Он перестанет быть попрошайкой и превратится в хозяина положения.
Только один раз в жизни он испытывал подобную уверенность а себе: когда встретился с Барбарой Каслмейн и понял, что легко может ее завоевать. Они встретились на Каменной галерее, куда вход был открыт для всех.
Здесь все слухи, скандалы и интриги обсуждались едва ли не раньше, чем о них начинали говорить в высшем свете. Постоянно бывая на галерее после приезда в Лондон, Рудольф узнал, кто есть кто при дворе, и вовсю использовал свое имя, чтобы завязывать новые знакомства.
— Разрешите мне представиться, милорд, — говорил он какому-нибудь титулованному аристократу. — Мой отец очень часто говорил о вас, и я уверен, что он хотел бы, чтобы я засвидетельствовал вам свое уважение.
— Дозволено ли мне поздравить вас, ваша светлость? — смиренно спрашивал он у какой-нибудь знатной дамы.
— С чем? — осведомлялась она, быстрым взглядом оценивая незнакомца и отмечая прекрасное качество костюма и изящество его поклона.
— С тем, что вы самая прекрасная из всех дам, которых я видел в Англии после моего возвращения из французского изгнания, — смело отвечал Рудольф, продолжая играть роль преданного сторонника Карла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32