— Пока Борисов был жив? Определенно нет. Да и по поводу их нынешних отношений Изида сказала, что они только друзья.
— Вы часто встречали Брайта в ее обществе? — Дугич тщетно искал путь к спиритическому сеансу, на котором Спиноза, точнее, его дух, назвал пять карт таро.
— Всего раза два или три. А почему вы вдруг заговорили о Брайте?
— Двое мужчин, одна женщина. Один мужчина погиб. По-моему, это повод, чтобы поговорить о втором.
— Но вы же сами сказали, что этот, как его, Кремп погиб от несчастного случая.
— Так заведено: проверять все возможности. В этом детективы похожи на ученых. С Брайтом вас познакомила Изида?
— Ох, точно не помню. Она или Борисов. Давно это было.
— И как он вам показался?
— Что вам сказать… На самом деле, он не произвел на меня никакого впечатления, как и на него — то, чем я занимаюсь. Однако впоследствии он стал нашим спонсором, чего, кстати говоря, я никак не ожидал. Возможно, на него повлияла Изида, что, впрочем, тоже странно.
— Почему?
— Он слегка подтрунивал над Изидиной магией.
— А она пыталась ее продемонстрировать?
— В некотором роде.
— Наверное, вызывала какого-нибудь духа?
Эйтвед с подозрением покосился на детектива.
— Да, верно. Сдается мне, вы это знали. Мы установили трансцендентальную связь с одним философом, жившем в семнадцатом веке.
— Боюсь вас обидеть, но я никогда не верил в это столоверчение. Философ в самом деле вам отвечал?
— Да, отвечал. Причем, на неплохой латыни.
— Вы знаете латынь?
— Увы, нет. Чтобы Спиноза меня понял, мы заранее перевели вопросы на латынь, и по ходу сеанса я зачитывал их по бумажке. Чего у Изиды не отнять, так это способности к языкам. К сожалению, языковой барьер лишал меня возможности переспрашивать или уточнять.
— Как же вы его понимали?
— Записали, потом перевели.
— Можно было воспользоваться синхронным переводчиком.
— С латыни и на латынь?! Да они рецепт не переведут толком!
— Это верно, — согласился Другич, хотя не понимал, зачем переводить рецепты. — А о чем говорил Спиноза? Спрашиваю из любопытства, к моему делу это вряд ли относится.
— Всеми силами на это надеюсь, — кивнул Эйтвед. Подумав, он отчетливо проговорил: — У меня нет стопроцентной уверенности в том, что со мной разговаривал именно он.
Другич сделал наивные глаза:
— А кто же?
— За разъяснением механизма этого явления вам следует обратиться к другому специалисту.
— К психиатру?
Эйтвед строго взглянул на собеседника.
— Я этого не говорил.
— Безусловно. Но что же говорил тот, кто выдавал себя за Спинозу?
— Я спросил его, нашел ли он того бога, существование которого он доказал. Он сказал, что да, нашел, но мы, то есть я и мои современники, называем его не Бог, а как-то иначе. Он употребил греческое слово «нус», то есть «разум». Как я потом понял, он имел в виду внеземной разум. Путь к нему укажут пять карт таро: Мудрец, Башня, Колесо Фортуны и… знаете, я уже запамятовал… кажется, Повешенный и сколько-то Динариев. Затем я задал вопрос о внеземных цивилизациях. Он снова назвал те же пять карт. Следовательно, и в первом случае речь шла не о Боге в его традиционном понимании, а о внеземном разуме. Как же нам поступить, спросил я. И он в третий раз ответил: «Ищите пять карт таро».
— Спиноза не пояснил, как следует расположить эти карты? В линию, по кругу или каким-то иным способом?
— Нет. Он их назвал, и всё.
Другич сделал очевидное умозаключение, которым он мог бы и не делиться с собеседником.
— Изида знала ваши вопросы заранее. Вам не кажется, что она сообщила их Борисову, и тот подговорил ее разыграть перед вами представление.
Собеседник же хранил верность спонсорам:
— Я не хочу думать о ней так плохо. Кроме того, Борисов заставил бы Спинозу говорить о нейросетях и роботах. Нет, кто бы ни говорил устами Изиды, он явно хотел указать на какие-то события, которые либо уже произошли, либо произойдут в будущем. Иными словами, это не было похоже на розыгрыш.
— Вы спрашивали Спинозу об инопланетянах. С какой стати Борисову отвечать вам роботами?
— Знаете, — Эйтвед прищурился на один глаз, — ваша манера подцеплять ногтем одно слово и вытаскивать за него целый рассказ меня настораживает и, признаюсь вам, немного пугает. Я бы примирился с этим, если бы вы были репортером, но вы детектив, и я… и я даже не знаю, что сказать…
Перестав щуриться, Эйтвед похлопывал глазами.
Следующей на повестке дня стояла Гретта. Поэтому, вместо того чтобы успокоить профессора, Другич вцепился:
— Вы часто общаетесь с репортерами?
— Ну, знаете ли! Часто или нет, это уж точно не имеет никакого отношения к вашему расследованию!
— Как знать… — Пожав плечами, Другич протянул профессору снимок Гретты. — Эта женщина вам знакома?
— Да, это Гретта Вайнберг, репортер из «Вестника миров». Почему у вас ее снимок?
— Переверните его. Что вы там видите?
Эйтвед посмотрел на оборотную сторону фотографии.
— Какой-то номер…
— Это номер редакции «Вестника миров». Позвоните туда и спросите, на какой адрес послать цветы по случаю пятидесятилетия их сотрудницы, госпожи Вайнберг.
— Что вы хотите этим сказать?
— Сделайте, как я прошу.
Три минуты спустя Эйтвед выключил комлог и в растерянности посмотрел на Другича.
— Мне показалось, что Гретта выглядит моложе. Не хотите ли вы сказать, что Гретта — не Гретта, а…
— Да. Неизвестная женщина, выдающая себя за сотрудницу «Вестника миров». Будем по-прежнему назвать ее Греттой. Я предполагаю, что между нею и смертью Кремпа существует связь. Она брала у вас интервью на Лагуне. О чем вы беседовали?
— Но это были невиннейшие вещи!
— Может быть. Тем не менее, если вас не затруднит…
— Хорошо. Ее вопрос прозвучал довольно наивно. Она спросила, могли бы сапиенсы принять за мыслящих существ не людей, а роботов.
— С чего бы им так ошибиться?
— Из-за различий в логике мышления. Может статься, что логика мышления сапиенсов не совпадает с человеческой. Сапиенсы не увидели в людях братьев по разуму, зато нашли взаимопонимание с роботами.
— Роботы созданы человеком. Не следует ли отсюда, что их логика должна совпадать с человеческой?
— Конечно, не следует. На самом деле, нельзя делить объекты на искусственные и естественные. Человек создает какие-то вещи и, оглядываясь назад в историю, начинает думать, что и он и окружающий его мир так же порождены кем-то разумным. Креацизм имеет своих сторонников, и с годами их не становится меньше. Но давайте обратим рассуждения креацистов, отталкиваясь, при этом, от эволюционизма. Если человек — порождение эволюции, то все что он создал своими руками не более искусственно, чем, к примеру, динозавр. Просто при создании динозавров эволюция обошлась без человека. При создании роботов человек понадобился как промежуточный этап. То есть, конечно, не понадобился, — ибо не существует того, у кого бы возникла необходимость в роботах, — а, так сказать, создался сам, а роботы создались потом, по ходу эволюции, которая, не имея цели, тем не менее, никогда не останавливается. Короче говоря, либо мы полностью принимаем креацизм, либо должны последовательно придерживаться эволюционизма.
— Пускай мы его придерживаемся, и пускай мы верим, что роботы — продукт эволюции. Какая же у них может быть «другая» логика? Гретта приводила какие-нибудь примеры?
— Да, она упомянула квантовую логику. Но я не верю, что сапиенсы могут быть чисто квантовыми объектами. В середине двадцатого века Эуген Вигнер, нобелевский лауреат по физике, попытался доказать, что квантовые существа не способны размножаться. Не знаю, найдено ли теперь строгое этому доказательство. Я не специалист в подобных вопросах.
— Почему же Гретта обратилась к вам? Почему ее заинтересовали роботы?
— У меня возникло ощущение, что это Изида ее ко мне направила. Изида наговорила ей что-то о роботах и о Космическом Разуме, который их вроде бы опекает.
— А он их опекает?
— Я верю, что кто-то опекает законы, по которым развивается все в этом мире. Я верю, что в законах природы есть предустановленный смысл. Строго говоря, больше сказать мне нечего, — этим я, пожалуй, отличаюсь от Изиды. Гретта поняла так, что Изида повторяет что-то вслед за покойным мужем, поэтому придала значение ее словам. Вот она и спрашивала, какая у роботов логика, если не человеческая.
— Помимо квантовой, она не приводила еще какие-нибудь примеры возможных логик?
— Нет.
— Вы уверены?
Эйтвед покачал головой.
— Ну и ну! Начали с того, что Гретта имеет отношение к смерти этого Кремпа, а теперь спрашиваете, какой логикой она интересовалась. Если связь между Греттой и смертью Кремпа идет через исчисление предикатов, то я, ей богу, горд за последних.
Другич не знал что такое «исчисление предикатов», но надеялся, что для расследования они не понадобятся. Забегая вперед, скажу, что он не ошибся. Он поблагодарил Эйтведа за беседу и пообещал, что доставленный Греттой моральный ущерб будет компенсирован: мы опубликуем интервью с профессором в «Секторе Фаониссимо».

33
Я закончил читать письмо Другича. Стало быть, Гретта не добралась до «исключенного третьего». Примечательная вещь: и Брайт и Эйтвед сошлись во мнении, что Космический Разум занял в жизни Изиды место Борисова — в духовном плане, конечно. Изида — редкий случай, когда тараканы в голове ползут в одну сторону. Но в какую? И не от Борисова ли они стартовали?
К остальными фигурантам нет никаких вопросов. Брайт озаботился роботами, поскольку перетрусил за свою репутацию. Я ищу роботов, чтобы уберечь людей и немного заработать. Гроссман готов душу продать за борисовский нейросимулятор, но жертвы ему нужны примерно как мне. Конфликт интересов отсутствует, зато налицо полное взаимоуважение. Вот пример. Всем известно, что билеты на премьеру «Гигантропоса» исчезли из касс еще в прошлом году. Гроссман купил два приглашения у спекулянтов, бессовестно пририсовавших лишний нуль в графе «цена». Передавая мне приглашение, он сказал:
— У меня была шальная мысль купить его только для себя. Но потом я подумал, что вы ведь все равно проберетесь, поэтому, зачем портить отношения.
Я подтвердил, что отношения портить незачем, и обещал при первой же возможности чем-нибудь ему отплатить. До сего момента — а сейчас я сижу в челноке, следующем с Терминала 1183 к «Трамплину-2» — подходящего случая не представилось. На Терминале я вызвался было сбегать на почту за адресованной ему посылкой, но он от моей помощи отказался. Гроссману прислали какие-то железки, которыми он модернизирует планшет до уровня роботов. Что уж говорить, технологии против технологий, на долю детективов остался розыск домашних животных…
Стюардесса притащила что-то поесть. Хвала Вираджу, что есть люди, занятые мирным делом. Расчищая место для лотка, я убрал с откидного столика комлог и рекламный буклет, открытый на странице с описанием корабля-деформатора. Сосед от еды отказался. Соседом был не Гроссман — того усадили где-то впереди салона — а некий неизвестный мне господин с умным лицом и простеньким ноутбуком, экран которого занимала программа для редактирования маргинальных тестов. Он, собственно, тем и занимался: буквы и символы, сводя с ума spellchecker, выстраивались в загадочном порядке. Когда я открыл ячейку с жареной курицей, он, привлеченный, надо полагать, ее запахом, спросил:
— Вы не одолжите салфетку?
Отчего же нет? Когда это я жалел салфетки? В порыве услужливости, кроме обычных салфеток, которыми снабдила меня стюардесса, я предложил ему пачку антисептических.
— Спасибо, но эти не подойдут, — отверг он нераспечатанную пачку, — они скользкие.
— Признаться, я всегда считал, что в этом их преимущество.
— К сожалению, не в моем случае.
Мужчина разложил салфетку возле ноутбука, достал ручку и начал что-то быстро записывать.
— Блокнот остался в сумке, — пояснил он, подняв глаза на багажную полку.
За полминуты салфетка полностью покрылась математическими формулами. Видимо, с математикой он был «на ты», чего нельзя было сказать обо мне и курице.
— Пространства шинкуем, — ворчал я, — а птица, даже в жареном виде, все еще создана для полета.
Сосед отвлекся от формул:
— Простите, вы что-то сказали?
— Угу. Я бы никогда не стал комплексовать от того, что не понял, как деформируется пространство. Но когда я не понимаю, как справиться с этой тварью, я первый в очереди к психоаналитику.
— Пожалуй, я бы смог решить часть ваших проблем.
— Какую именно? Извините, но на повара вы не похожи.
— И на том спасибо, — рассмеялся он, — вас не затруднит достать мою сумку?
— Ага! — осенило меня, — у вас там бутерброды.
— Нет, не совсем.
Еще больше заинтригованный, я выполнил его просьбу. Затруднений это не вызвало, поскольку мое кресло находилось у прохода.
— Сейчас, — говорил он, копаясь в сумке, — я объясню вам принцип работы корабля-деформатора.
— А это не опасно? — Я склонился к версии, что он везет с собой небольшой деформатор пространства.
— Нисколько. Где же они… вот!
Если бы он не сказал «вот!», я бы подумал, что вещь, которую он держал в руках, является своего рода промежуточным финишем в том смысле, что, не достав ее, нельзя было добраться до деформатора. Однако он сказал «вот!», и это могло означать только одно: найденная в сумке деталь мужского белья послужит подспорьем в деле объяснения, что такое «всюду плотная сингулярная деформация». Лишь по случайности, а именно, из-за того, что встречался одно время с историчкой, я знал оригинальное название этой детали: «trusi semeinie», что в приблизительном переводе означает «трусы фамильные». Еще одна подробность: трусы были без резинки. Резинку — узкую, белую, длинную — он извлек из кармана сумки.
«Бинарный заряд, — подумал я, — что-то будет, когда они соединятся».
К моему ужасу соединить трусы и резинку он предложил мне.
— Смотрите, — объяснял он, отложив в сторону резинку и взяв трусы так, что бы их видели в задних рядах салона, — верхний край ткани подвернут и образует нечто вроде мягкой трубы. В ней имеется отверстие, через которое следует вставить резинку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57