– А мне не приходилось сталкиваться с ним в моей жизни.
– Тогда тебе есть чего пожелать самому себе.

* * * * *
Прошло меньше недели и Сергей привез ее в замок в первый и последний раз. У нее не было семьи и ее воспитанием занималась одна из местных церквей. Теперь она становилась подопечной леди Илоны. И я питал слабую надежду, что она научит девушку светскому этикету во избежание различных неприятных ситуаций при дворе.
Я предупредил придворных и слуг, что ее приезд должен пройти незамеченным; ее представят двору по всем правилам во время ужина, который Сергей давал в ее честь сегодня вечером. Те, кому дано было понять в чем дело, оценили мудрость такого решения. Если девица никуда не годится, то не поздно будет объявить ее заболевшей и отложить пиршество. Сергей, да хранят боги его невинное сердце, ничего подобного даже и представить не мог. Он выскочил из повозки и протянул ей руку, как будто она императрица, а не жалкая босячка рожденная от бедного ничтожества.
Я уже пришел к выводу, что мне отчасти повезло, что она сирота, по крайней мере, ее родственники не будут болтаться без дела по замку и путаться у меня под ногами. И тут Сергей подвел ее к ступеням, чтобы представить нас друг другу.
И тогда все мое презрение к ней отлетело прочь, как опадает зимой с деревьев мертвая листва. Она, несомненно, была самой красивой девушкой, которую я когда-либо встречал в своей жизни.
Своей красотой она превзошла саму Красоту, как превосходит по силе и мощи величественная полноводная река маленькую дождевую каплю. И я утонул в ней, захлебнулся ею, чтобы уже никогда не вынырнуть на поверхность. Ошеломленный, я не мог ни пошевелиться, ни произнести ни единого слова, и тогда сквозь грохот моего сердца и шум крови в ушах с трудом пробился голос Сергея:
– Страд, это Татьяна.
Девушка низко поклонилась. На ней было простое платье, сшитое из домотканого полотна, но оно сидело на ней, как на гордой королеве, а ее отливающие медью волосы показались мне короной на ее голове. Ни с того ни с сего она заставила меня поверить в деревенскую сказку о похищенной принцессе, которая в конце концов возвращается туда, где ей и положено быть – во дворец.
– Добро пожаловать, – еле-еле выдавив из себя ответ, прошептал я.
Она подняла ко мне лицо. Чистая кожа, огромные глаза, сверкающие ярче бриллиантов, и полные темно-вишневые губы – удивительное лицо, по сравнению с которым любое другое покажется просто безобразным.
Но сравнения быть не могло. Она была единственной в своем роде. Она была само совершенство.
Я чувствовал, как мое сердце прыгало и дрожало от одной только радости смотреть на нее. Она смутилась и покраснела, и мне надо было успокоить ее. Я взял ее руку и она распрямилась. Она была высокой и стройной, как сказочный цветок. С легким поклоном я поцеловал кончики ее пальцев.
– Добро пожаловать в замок Равенлофт, Татьяна. Добро пожаловать, и да будет замок твоим домом, отныне и во веки веков.
Казалось, слова проникли в самую ее душу, и она улыбнулась. Ее улыбка сверкнула, как первые солнечные лучи после холодной и суровой зимы. Все, что мне нужно было теперь, так чтобы эта улыбка вечно играла на ее губах.
И тут она посмотрела на Сергея.
И солнце, снизошедшее на меня с небес, как будто скрылось за тучкой, обратив все свое яркое сияние на него… на него одного.

* * * * *
Я не привык оповещать всех и вся о своих намерениях, но традиция требовала, чтобы я предупредил Сергея, что собираюсь взять Татьяну на небольшую прогулку перед ужином. Конечно, он не возражал. Он воспринял мой план как попытку узнать ее поближе и одобрить его выбор. Но она не нуждалась в моем одобрении. Можно одобрить или нет воздух, которым мы дышим, или чистую лазурь летнего неба, но необходимость одного и красота второго существуют без всякого высокопарного человеческого одобрения. Как и Татьяна. В ней соединились земля и небо, воздух и музыка, и рассвет без единого облачка.
Держалась она очень независимо, но передо мной испытывала благоговейный страх. Надо было помочь ей избавиться от него.
Убедившись, что она готова, я вошел в ее комнату. В сопровождении помощника леди Илоны, следующего за нами по пятам, мы спустились вниз и я повел ее в южный дворик. Она не выпускала моей руки, но за все время не вымолвила и слова. Возможно, она подготавливала себя к допросу, который я мог ей учинить.
На улице я спросил ее, как она находит свою комнату, удобно ли ей, и как ей нравится одежда, которую она там нашла. Она переоделась к ужину в золотистое, под цвет ее волос, платье свободного покроя, которое леди Илона в конце концов разыскала для нее.
– Все прекрасно, Старейший, – сказала Татьяна. – Все были очень добры ко мне.
Такая форма обращения вполне годилась для меня, если учесть наше различное происхождение и, к несчастью, огромную разницу в возрасте. В Баровии это было выражением высочайшего уважения; она не решалась звать меня по имени Страд. Я не поправил ее, чтобы не смутить. Больше всего на свете я хотел, чтобы она чувствовала себя со мной свободно.
Я приостановился и посмотрел на нее.
– Рад слышать это. Ты должна запомнить, что если ты чего-нибудь хочешь или в чем-нибудь нуждаешься, тебе надо только попросить. Этот замок и все его обитатели – твои покорные слуги, я в том числе.
Вместо того, чтобы ободрить ее, мои слова, похоже, повергли ее в еще большее смущение.
– Что-нибудь не так?
– Все хорошо. Я думаю, вы лучше всех, что говорите мне такое. До того, как мы встретились, я немного боялась вас.
– Боялась?
Она сложила руки на груди.
– Всю мою жизнь это место было непостижимым и недосягаемым, вселяя ужас в деревенских жителей. Когда Дориан правил здесь, страх жил в нас, как живет боль в костях стариков. Пришли твои войска и мы боялись, что станется с нами, хотя мы и радовались нашему освобождению. Но годы твоего правления протекают спокойно и мирно. Ты избавил нас от страха и мы благодарны тебе за это.
Я никогда не получал таких признаний от своих гонцов, привозящих свежие новости из деревень, однако воины, шатающиеся по тавернам, всегда слышат нечто противоположное тому, что внушают бедной сироте, живущей под защитой церковных стен.
– А твои страхи?
– Исчезли как дым. Я вижу красоту, которую ты создал здесь, а значит, я вижу кусочек твоей души. Это хорошее место. Возможно, ты и безжалостный воин, но от тебя веет теплом, иначе ты не смог бы сотворить это чудо.
Я засмеялся и мне стало приятно. Без особого усилия она выпустила на волю накопившийся во мне за долгие годы радостный смех. – Надо отдать должное ремесленникам. Не мне, а им скажи спасибо. Она улыбнулась. О боги, как она улыбалась!
– Теперь я понимаю, почему Сергей так сильно любит тебя.
При упоминании его имени мое хорошее настроение сразу испортилось. Чтобы скрыть дурное расположение духа, я двинулся вперед.
– Пойдем, я хочу показать тебе кое-что. Их красота мне неподвластна.
Через центральные ворота мы прошли во дворик часовни. С приближением сумерек ветер стих и в воздухе сладко пахло розами. Она бросилась к ним и, приседая то у одного то у другого розового куста, наслаждалась их красотой, вдыхая свежий аромат нежных лепестков. Кинжалом я срезал один цветок и, очистив его от шипов, подал ей. Наградой мне была такая улыбка, что мне захотелось сделать этот сад в тысячу раз больше и дарить ей розы, сотни, тысячи роз. – Есть еще кое-что, – сказал я, беря ее за руку.
Через ворота мы вышли на смотровую площадку и остановились у низкой стены.
– Это не мое творение, каждый может придти сюда и любоваться природой.
Робея от высоты, Татьяна тем не менее приблизилась к самому краю. За нашими спинами солнце неуклонно валилось за пики Баликонских гор. Далеко внизу, у подножия скал лежала позолоченная последними солнечными лучами долина. Пока мы стояли у края смотровой площадки, тень от замка Равенлофт стала постепенно наползать на нее, словно укрывая землю темным одеялом. В деревне вспыхивали один за другим огоньки: в домах начали зажигать свечи и разводить огонь в каминах.
– Вон церковь, мой дом, – сказала она, вытянув вперед руку. Я не оглянулся. Видеть восторг и счастье на ее лице – вот чего я так страстно желал. Все остальное не имело значения. – Твой дом здесь, – сказал я.
Она повернулась ко мне.
– Благодарю тебя, Старейший.
Я не поправил ее.
– Конец страхам?
– Да. Находясь здесь, я ощущаю какую-то завершенность. Раньше я была счастлива, но так, словно только одна моя половина жила настоящей жизнью, не подозревая, что существует еще что-то. Встретив Сергея, я вдруг осознала, что в этом мире есть множество удивительных вещей.
Мне стоило огромного усилия воли, чтобы не перестать улыбаться.
– Я чувствую, что сама жизнь переполняет меня. Теперь я знаю, все, что было раньше, было лишь ожиданием. Ожиданием встречи с ним.
Последний солнечный лучик спрятался за горными вершинами, и замок и вся долина погрузились в темноту.
Язык не слушался меня, и мой голос прошелестел еле слышно, как сухой ветер в пустыне:
– Ты его любишь?
– Больше Бога, больше себя, больше всего, что я знала, видела во сне или могла когда-нибудь вообразить. Надеюсь, ты не подумаешь, что плохо с моей стороны так сильно любить его.
– Нет, конечно, нет.
Она выразила словами то, что я чувствовал по отношению к ней. Я отвернулся, чтобы она не разглядела в свете появившихся звезд мое лицо. Один на один с мучительной радостью любви, я раздирался на части от полнейшей безнадежности, будучи не в силах справиться со своими переживаниями.
Это было похоже на агонию, как будто меня ударили мечом, как будто сама зима дыхнула холодом на мою обнаженную кожу.
Мне не выжить с этой болью в голове и теле. Я должен или сказать ей или погибнуть тут же на месте от такой нечеловеческой муки. Мое сердце грохотало, как барабан, зовущий в бой. Я посмотрел на нее и опять поцеловал ее пальцы.
Что сказать? Как сказать?
Слова застряли у меня в горле. В темноте из матерого, закаленного невзгодами воина я превратился в оробевшего мальчишку. Я смотрел ей в глаза, и вдруг мне почудилось, что не надо ничего говорить, она и так все знала; и в то же время я понимал, что они ни о чем не догадывалась. Здравый смысл боролся с эмоциями и не мог ни уступить, ни одержать над ними верх, и мне показалось, что этот длинный до бесконечности вечер не кончится никогда.
Безумие сменилось ощущением невозможности произнести хотя бы слово. Внутри у меня все бурлило, готовое взорваться и выплеснуться наружу, но проснулся тихий голос сомнения, который есть у всех и который трусам приказывает спасаться бегством, а умным – ждать. Я считал себя кем угодно, но не трусом; видимо, некая врожденная мудрость настояла на молчании. Заговорить сейчас – значит смутить и испугать ее и потерять шанс заставить ее забыть Сергея и обратить свой взор на меня.
Сергей…
Нет.
Я вытряхнул из головы эту мысль, прежде чем она успела принять законченную форму. Даже позволить ей проскочить в самых отдаленных уголках моего сознания было верхом бесчестья, верхом безнравственности.
– Старейший?
Ее нежный голос вырвал меня из объятий дьявола.
– Ты хорошо себя чувствуешь?
– Конечно, – солгал я.
Сергей…
Я передернул плечами.
– Пора возвращаться, не правда ли?

Двенадцатое полнолуние, 350
Та первая ночь, следующий день и все остальные дни летели друг за другом быстрее коршуна, парящего в поднебесье. Каждый обнаруживал новые достоинства Татьяны, и сердце мое заходилось от нестерпимой боли. Каждый день напоминал мне, что, как бы страстно я ее не желал, она мною не интересовалась.
Сначала мне пришло в голову, что в ее глазах я был слишком стар, чтобы претендовать на роль ее любовника, но, посмотрев на себя в зеркало, я начал сомневаться в этом. Ежедневные упражнения с мечом в руках сделали мое тело стройным и крепким, а грубые черты моего лица и сеть морщин нравились мне гораздо больше, чем дряблые мышцы и свисающая кожа. В прошлом не одна женщина, гостившая при дворе, давала мне понять, что я возбуждал любые чувства, кроме отвращения, и отлично отвечал всем требованиям физического искусства любви. Но это невинное создание, похоже, не воспринимало меня так, как мне хотелось. Она не разу не назвал меня по имени и, подчеркивая свое уважение ко мне и прожитым мною годам, обращалась ко мне «Старейший» или «Старший». Ежедневное доказательство того, что мои сомнения были всего лишь самообманом.
Я пытался предстать в глазах Татьяны ее обожателем, одаривая ее драгоценностями и дорогими нарядами и заказав ее портрет. Я даже играл для нее на клавесине. Она все принимала с глубокой благодарностью и радостью, но я понимал, что она не видела во мне соперника Сергея, только его брата. Грустно и унизительно для меня, но я радовался любым знакам внимания с ее стороны.
Все же лучше, чем ничего. С наступлением холодов я все реже выходил на улицу и все больше времени проводил в библиотеке со своими книгами. Раньше мои занятия магией ограничивались двумя-тремя интересными экспериментами; теперь же я рассчитывал найти некое магическое заклинание, которое помогло бы мне овладеть Татьяной. Но так как я постоянно отвлекался на государственные и прочие дела, моих знаний и умений оказалось недостаточно, чтобы разобрать некоторые особенно трудные фокусы. Те же, с которыми я справлялся, были для меня бесполезны. Я читал от корки до корки каждую книгу в надежде обнаружить хоть что-нибудь…
Человеческие желания просты, и, казалось бы, любовные заклинания и рецепты любовных напитков должны были бы встречаться через страницу, однако в моих книгах мне ничего такого не попалось, за исключением одной небольшой главки на интересующую меня тему. Автор доказывал, что магии не одолеть чудо любви и бесполезно пытаться воспроизвести ее при помощи волшебства. От его заключения так и несло самодовольством и глупостью, и это разозлило меня. Я вырвал страницу и, смяв ее, швырнул в камин.
– Жжем книги, чтобы теплее было, мой господин?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29