- Маучы! - прошептал Дениска. - Можа, не зауважыць.
И медленно, в такт движениям незнакомца, попятился вглубь чердака.
Скрипнула, открываясь, дверца.
Ухватилась за проем рука, вымазанная в чем-то темном.
Земля?
Кровь?!
Ударил прямо в глаза яркий свет фонарика.
- Дык от вы дзе!
8
Опрос местных жителей, похоже, имело смысл начинать только ближе к вечеру, когда повозвращаются с работы мужики. Женское население Каменя, как уже понял Игорь, было абсолютно некоммуникабельным.
Правда, он, по наивности своей, попытался пообщаться с матерью Журского. Отыскал ее на огороде и в очередной раз удивился: неужели других дел нету, что она только и сидит на корточках между грядками, поливает, что-то выкапывает.
- Настасья Мацвеяуна! Можна з вами пагаварыць?
Она выпрямилась, оперлась на сапку, внимательно поглядела на него:
- Чаго ж неможна? Можна. Гавары.
- Што тут адбываецца?
Пожала плечами:
- Хиба не бачыш?
- Я не пра гэта. …Хоць, бачу, безумоуна. Таму и пытаю, бо зразумець не магу.
- А ты не думау, што и не патрэбна табе разумець? Непатрэбныя гэта веды ды занадта небязпечныя. И што бачыш ты зусим не то… Мяж иншым, а што ты бачыш?
Он объяснил. Про круги. И про все остальное, что успел заметить (а было ли этого «остального» слишком мало или слишком много, Игорь еще и сам понять не мог).
Старуха покачала головой, шевельнула пальцами - и он впервые за эти дни обратил внимание на ее руки, похожие, скорее, на два каменных обломка, бугристых, неровных, цветом тоже больше походивших на камень, нежели на человеческую кожу.
- Бачыу ты багато, - сказала Настасья Матвеевна. - Дык и ехау бы дадому. Стаццю напишыш. А тут… Што табе тут рабиць? Прауду узнаць хочаш - так не скажэць табе нихто прауды. Ты, хлопчык, тут чужый. Вось, па суци, табе уся твая прауда. Иншай не будзе.
Игорь только головой покачал да извинился. А что будешь говорить? Что не уедешь - и так ясно.
Вместо того, чтобы бить баклуши, журналист решил еще разок сходить к кругам у реки: Игорю все время казалось, что он что-то упускает из виду, некую важную деталь, которая помогла бы ему разобраться в происходящем.
Добравшись до Струйной, пошел вдоль берега, припоминая дорогу к кругам.
И вот тут-то наткнулся на свежий холмик земли.
9
Фотоальбом.
Юрий Николаевич медленно листал его - старый потрепанный фотоальбом, в котором во многих местах карточки уже отваливались. Желтые прямоугольники, словно кругляши-спилы с дерева Времени, призванные засвидетельствовать, напомнить, укорить, заставить скатиться по щеке слезу… впрочем, для кого-то они - всего лишь помятые куски бумаги.
А что - для него?
Вопрос Макса задел Журского, зацепил по-настоящему, так что оставшись в комнате один, Юрий Николаевич решил переглядеть снимки. Их здесь не так уж много, во-первых, потому что в деревне заниматься фотографией некому и некогда, во-вторых же, семья у них, по сельским меркам, небольшая, откуда взяться карточкам? Но кое-что все-таки имеется.
Вот, например, эта, на которую сегодня обратил внимание Макс. И как деда узнал? - здесь отец совсем на себя нынешнего не похож, лет ему восемнадцать или девятнадцать, молодой, веселый: саму Войну, как-никак, победил! А то, что мизинца на правой не хватает, так даже незаметно, если не приглядываться.
…Бате давно уже пора на пенсию, но уходить с работы он не намерен, даже ругался дважды, когда пытались спровадить. В конце концов никуда не делись, позволили. Да и, по правде сказать, такого специалиста, как он, еще поискать надо! Мастер!
А на карточке он - сама молодость, задору через край… только в уголках глаз тревога просверкивает. Тогда он еще не знал, что Стаячы Камень уцелел, а вот про то, что немцы проходили как раз по тому району, методично выжигая перед собой деревню за деревней - это тогда каждый знал…
И значит…
Потом оказалось, уцелели. Как?! Благодаря чему?! Это поначалу - «радости через край», а потом власти прислали дознатчиков, слишком уж подозрительной показалась кому-то там наверху подобная удачливость.
Копали дознатчики, копали - да многого не раскопали. А местные партизаны, чья зона захватывала в военные годы и Камень, - так те вообще на дыбы встали, мол, нашли где предателей искать, кр-рысы тыловые! (Ну, про крыс, понятное дело, сказано не было, но жаловаться собирались, и жаловались - и в конце концов копание прекратилось).
И тайна Каменя так и не выплеснулась наружу, не позволила чужакам проникнуть в себя…
«Интересно, - подумал Юрий Николаевич, - если бы отыскать нужные архивы фашистов - что там пишется о случившемся в Стаячем?» Но архивы были далеко (если вообще уцелели), в фотоальбоме же карточки сороковых-пятидесятых закончились быстро; несколько страниц, отведенных шестидесятым-семидесятым в основном были заклеены снимками Семена и Юрася. Потом отыскалось даже несколько цветных карточек, сделанных в райцетровском фотоателье.
Правда, все это уже волновало Юрия Николаевича не так. Его сейчас больше занимали проблемы сегодняшние.
10
Фонарик Игорь одолжил у Журского, хотя не сказал зачем. Отбрехался, мол, для неких опытов.
Если рассудить, то в чем-то Остапович был прав.
Теперь он светил фонариком в лица двух сорванцов и размышлял, как же с ними поступить.
- Гэта тут ляжала ци прынясли з сабой? - он указал на сумку и разложенные рядом с ней инструменты (любопытный, кстати, комплект!).
- З сабой, - угрюмо протянул Дениска.
- И навошта ж вам, дазвольце запытаць, стольки усяго?
Молчат. Оно и понятно - сам бы в подобной ситуации тоже молчал.
И что с ними теперь делать?
- Дзядзя ж прасиу цябе ня йци далека.
- Он говорил, чтобы я не сбегал. Но я ведь не сбежал!
У мальчика недюжинные задатки адвоката, это факт.
- Думаю, ты яго не зусим правильна зразумеу. Але пра гэта - пагаворице з им… можа быць. Цяпер паслухайце-ка, хлопцы…
Он выключил фонарик (зачем батарейки зря расходовать?) и сел у выхода из чердака, поскольку и дальше стоять полусогнувшись было бы неудобно. Опять-таки, авторитет - в глазах мальчишек Игорь выглядел серьезнее сидящим, а не скорчившимся в три погибели.
По крайней мере, ему так казалось.
Он смотрел на них, а думал о самом себе, когда-то бывшем точно таким же шалопаем из города. Понимал их желание нарушать запреты, вообще не признавать их.
Поэтому и начал рассказывать о своей идее.
Кажется, поначалу они не поверили. Нет, то, что «корреспондент» хочет устроить на этом чердаке пункт наблюдения за полем, понятно и объяснимо. Но зачем ему сдались помощники, тем более такие… непослушные?
Да, признавал Игорь, с дисциплиной, конечно, надо что-то делать, он не потерпит самодеятельности. Но и один с постоянным наблюдением не справится, поэтому…
Короче, согласны?
Согласны.
- Скажице, - неожиданно подал голос Дениска, - а чаму у вас руки у зямли?
Вот так! Один - будущий адвокат, второй - будущий следователь.
- Падняцца хацеу, а берег крутый - вымазауся.
Не рассказывать же, в самом деле, про тот холмик-могилку! Поначалу-то решил, какую-нибудь вещь закопали, а когда разрыл (благо, неподалеку отыскался подходящий камень) - ахнул.
Свежий трупик щенка: не повезло зверенышу, сверзился откуда-то и сломал себе позвоночник.
И можно подумать, наткнулся на беднягу случайный прохожий да и закопал…
- но нет! И не то, чтобы там лапа у щенка отгрызена или… короче, трупик целый.
Вот только полностью выпитый, досуха. Ни капельки крови в теле не осталось.
Бедная девочка, она еще, наверное, долго будет искать песика!
Конечно, может, она его нашла и закопала… хотя вряд ли.
А ведь явно могилку рыл человек!
…Впрочем, об этом Игорь мальчишкам рассказывать не стал.
11
- Уф! Добра банька! - Хворостина, загорелый, немного обрюзгший, шлепнулся голым задом на пенек, утер широкой ладонью лоб, стряхнул капли на землю. - А што ж сваих не пакликау, га, Карасек?
- А я им воды помог наносить, тоже, небось, сейчас топят, - Юрий Николаевич устроился на соседнем чурбачке и махнул рукой. - Да и городские они, Витюха. С непривычки в чужую баню…
- Ну да, асобныя ванны, цывилизация. Разумеем. А можа, - добавил он, помолчав, - и правильна ты гэта зрабиу, што адзин прыйшоу. Размова есць.
- Вот видишь, - они немного выпили, хоть и под плотную закуску, а все равно после первого пара говорить было тяжеловато. И соображать. - Кстати, я бы тоже с тобой поговорил кое о чем. Но это - попозжее.
- Ну - тады давай па другому разу и у хату.
Так и сделали.
В доме у Хворостины было уютно, так что хотелось утонуть в кресле, вяло цедить из кружки крепкий чай и ни о чем не думать. Жена Витюхи, приятная толстушечка - Вольга из Мховищ, поняла, что разговор намечается серьезный, мужской - и, убедившись, что на столе царит порядок, ушла куда-то по своим делам. Кажется, телевизор смотреть (Хворостина с теплой смешинкой жаловался, мол, «кины слезные любит, спасу нет»!).
А мужики, значит, принялись за разговор.
Поначалу он не клеился: Витюха, тоже «утомленный» выпитым, все никак не мог толково начать, говоря о вещах малозначительных, вспоминая какие-то приключения их давней, мальчишечьей поры. Юрий Николаевич терпеливо слушал и не перебивал, поскольку и сам не был склонен сегодня к серьезным беседам.
- …А памятаеш, як Рыжань… - захлебываясь от восторга, заливисто хохотал Хворостина, - …Рыжань-та…
И вот тут умолк.
- А знаешь, Юрась, я ведь гэта пра Рыжаня и хацеу пагаварыць. Памятаеш, што з им здарылася?
Помнить, в общем, особенно было нечего. Хотя история печальная - пропал зверь, искали-искали да не нашли.
Гуляли тем летом всей командой у Струйной, далеко, за лес ходили. Уже возвращались по-над берегом, почти до кладбища добрели, когда Рыжань сорвался с места и с лаем умчался куда-то вперед. Ну, никто особенно по этому поводу переживать не стал, поскольку пес был хоть и непослушный, но после всех своих «самоволок» домой неизменно возвращался.
Дошли до моста - нету собаки. Решили, что побежал на подворье, хозяина не стал дожидаться (мог и такое учудить). Или череду отправился встречать - вон она, уже виднеется на горизонте…
Одним словом, искать не стали.
А на второй день явился к Семенке с Юрасем Хворостина, бухнулся на лавку под окном, дрожащей пятерней зарылся в растрепанные волосы: «Прапау, хлопцы, Рыжань!» Утешали, искали, уговаривали, мол, блажь песья напала на зверя, погуляет и вернется.
Хотя почему-то каждый уже знал в душе: не вернется.
Не вернулся.
Вот и вся история, таких в каждой деревне - пучок на любом подворье расскажут.
Хотя говорить, в общем-то, и не о чем.
Кряхтит Витюха, лицом краснеет, мучается своей «историей», словно встала та поперек горла хлебной коркой - и ни туда, ни сюда. Но главное начать, потом будет легче. Хворостина вслух вспоминает, как пропал Рыжань - и вдруг, неожиданно оборвав себя, впивается в Юрия Николаевича треснувшим взглядом:
- А знаешь, Карасек, я яго знайшоу тады. Пазней, дзен праз пяць…
Журский слушает - и отказывается верить! Выходит, некоторое время спустя после пропажи Рыжань еще оставался жив. А потом…
Витька наткнулся на тело пса у самой кромки леса; сначала показалось: спит, мерзавец, набегался где-то, нахулиганился вволю и дрыхнет! Свистнул
- не слышит. Подошел поближе (а в груди - дурацкие мысли и черные предчувствия), посмотрел.
Мертв был Рыжань, о том говорили и перебитая шея, и вывалившийся потемневший язык. Крови, правда, не осталось, ни капельки.
Отмахнувшись от ленивых, словно разжиревших после знатного пиршества, мух, паренек опустился на колени перед телом друга. И лишь тогда заметил две дырочки в свалявшейся шерсти, у горла…
- Я тольки потым дагадауся, што той, хто зрабиу гэта, мог быць непадалек!
- Хворостина, хоть с тех прошло много лет, зябко потирает руки.
Юрий Николаевич наблюдает за тем, как тянется приятель, чтобы налить себе еще чарчину домашнего вина; он ждет и не торопит Витюху, потому что догадывается: все, только что услышанное им, лишь прелюдия.
Так и есть! «Накатив», Хворостина принимается рассказывать о вчерашних событиях, когда у дочки Оксанки потерялся щенок.
И снова Журский не перебивает друга, не спрашивает, с чего тот решил, будто давняя пропажа и странная смерть Рыжаня связаны с бедолагой-щенком.
Через пару минут Витюха объясняет сам.
Другой бы рассказал - ни в жизнь не поверил бы Хворостина… так видел ведь «на власны очи». Утречком, у речки наткнулся на трупик.
- Я яго и закапау - навошта дзяцю такое бачыць! Ды й даросламу…
В принципе, ничего особенного: может, щенок упал где-нибудь, сломал себе хребет, дополз до берега и испустил дух. А что крови в теле не осталось, так это еще, наверное, не каждый и заметит. Равно как и две дырочки в районе песьего горла…
- Што гадаеш, Карасек? Што скажаш? - напряженно спрашивает Хворостина.
- Хреновы наши дела, старик. Но ты сам знаешь, как себя вести.
- А ты? Ты и плямяш твой, и гэтый, карэспандэнт. Чаго вам тут заставацца? Ехали б, ад граха далей…
Юрий Николаевич тянется к чарке и с рассеянным удивлением отмечает, что та уже опустела: «Что ж так быстро-то?»
- А вот ты бы, Витюха, как бы поступил на моем месте?
- Так то я…
- А то - я, - невесело усмехается Журский. - Да и много тут разных причин: Остапович, братан и вообще… Ничего, как-нибудь переживем. Прошлый ведь раз на том и закончилось, правильно?
«А позапрошлый, - добавляет про себя Юрий Николаевич, - позапрошлый - он ведь когда был…»
12
Воду таскали в большом, высотой по колено, металлическом бидоне. Раз двенадцать довелось отправляться к колонке, подсовывать неширокое горлышко под прозрачную струю, слушать, как с глухим журчанием наполняется прохладное чрево.
Сначала Игорю помогал Макс, потом - приехавший с работы Николай Михайлович. И если мальчишка носил бидон неровно, рывками, часто останавливаясь передохнуть, то старик напротив, оказался очень выносливым, ровно двужильный! При его-то возрасте до сих пор трактористом работать - уже кое-что. А тут еще тягает воду играючи, прибаутками сыплет, усмехается.
Юрий Николаевич носил воду в двух ведрах, один. Потом, когда залили ее в бак, отправился к своему приятелю - а старик Журский принялся за растопку бани.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29