А у нее никого из родственников нет.
- Фу, какая глупость, - отозвалась я, - намного проще развестись и разделить квартиру.
- Не знаю, - развела руками Ирочка, - просто передаю ее слова.
- А ключик при чем?
- Настя просила, если с ней что-либо случится, открыть ячейку в “Мапобанке”.
- Зачем?
- Забрать оттуда что-то, очень просила, даже плакала. Так вот я и подумала. Мне из больницы еще месяца два не выйти, может, сходите и посмотрите?
- Так с Настей вроде все в порядке.
- А откуда вы знаете? - серьезно спросила Ирочка, вкладывая мне в руку ключик, - ее же увезли…
- Ладно, - согласилась я, - спрошу у Козы, куда перевели Настю, навещу ее и отдам ключ. Ирочка повеселела:
- Спасибо, вы прямо камень с души сняли.
Глава 3
Но ни завтра, ни послезавтра я не смогла заняться обещанными поисками Насти, потому что в нашей палате произошло страшное несчастье. Утром Ирочка не проснулась, как всегда, раньше всех. Не откинула она одеяло и во время обхода. Дежурный врач, рассердившись на сонную больную, резко потряс девушку за плечо и окаменел. Ирочка была мертва. Оля и Юля в ужасе закричали. Анна Ивановна, пожилая женщина с поломанной рукой, выскочила, голося, в коридор…
Когда я пришла в палату, Ирочкина кровать сияла чистым бельем, а Оля с Юлей категорично просили забрать их под расписку домой.
- Не останусь тут ни минуты, - всхлипывала Юля, - ничего не лечат, просто лежишь в гипсе. Это и дома можно. Лампочка, забери меня.
- Господи, - забормотала я, неловко запихивая в пакеты вещи, - конечно, конечно, только к доктору зайду.
Мрачный Станислав Федорович что-то сосредоточенно писал в пухлой тетради.
- Какой кошмар, - дала я волю чувствам, - такая молодая, и всего-то нога сломана была, ну что могло случиться?
- Тромбоэмболия легочной артерии, - сурово ответил Коза, - такое изредка происходит. Грубо говоря, сгусток крови оторвался и закупорил сосуд.
- Ужас! - Я не могла прийти в себя. - Я хочу забрать Юлю домой.
- Глупо, - отозвался Станислав Федорович, - в смерти Сапрыкиной никто не виноват, судьба, карма. Разве вы сумеете дома обеспечить надлежащий уход?
- Ну, честно говоря, - обозлилась я, - у вас тоже не слишком ухаживают, нянечку не дозовешься, медсестру не допросишься. Только деньги берут, по пятьдесят рублей за смену, а ничего не делают…
Коза возмущенно фыркнул, но возразить ему было нечего.
- Все равно я целый день у кровати сижу, - неслась я дальше, - лучше уж дома. Кстати, Настю-то забрали, а ее случай похуже нашего будет.
- Звягинцеву перевели в ЦИТО, - пояснил Коза - Зачем бы это, если у вас такой отличный уход, - поддела я его.
- Ей требуется поставить искусственный сустав, - спокойно пояснил Станислав Федорович, - он стоит тысяча четыреста долларов, очень дорого, не каждому по карману, а в ЦИТО у них родственник работает, вроде обещали сделать бесплатно.
- Странно, что сначала ее в Склиф привезли, - протянула я.
- Так ее на улице подобрали, - пояснил Коза и велел:
- Пишите расписку.
К обеду 717-я палата опустела полностью. Сначала отец забрал Олю, потом за Анной Ивановной примчался внук, а около двух прилетел Сережка, и мы отвезли Юлечку домой.
Оказавшись в родной спальне, Юлька блаженно откинулась на подушки и вздохнула.
- Хорошо дома! В палате ужасно воняло.
- Да уж, - согласилась я, - пахло не розами.
- Какой все-таки ужас, - пробормотала Юлечка, - молодая, здоровая, только-только девятнадцать исполнилось, и, пожалуйста, умерла.
- Блинчики с мясом будешь, - я попробовала переменить тему разговора, - или лучше оладушки с вареньем?
Юлечка облизнулась.
- Если честно сказать, Лампушечка, больше всего хочется жареной картошечки на сале с зеленым луком.
- Не вопрос, - пообещала я, - как раз в морозильнике лежит отличный кусок сальца с прожилочками. Давай, погляди пока телик, картошка враз изжарится.
- Да, - завопил из коридора Кирюшка, - Юльке картошечки, а мне?
- Ты уже вернулся, - удивилась я, - на тренировку не пошел?
Кирюшка мрачно протянул записку:
- Вот.
Мои руки быстро развернули бумажку: “Кирилл Романов лишен права занятий на десять дней”.
- За что? - возмутилась я. - А ну, колись, чего натворил.
- Ага, - заныл Кирка, - он первый начал, пришлось ответить, кто же знал, что у него нос такой нежный, сразу кровь потекла. А уж вопил! Будто я убил его!
- Кого?
- Никиту Фомина.
- За что? - продолжала интересоваться я.
- Ну, - вновь завел Кирка, - говорю же, Кит первый полез, он меня, а я его, а нас тренер…
Поняв, что никогда не узнаю правды, я со вздохом спросила:
- В школе как?
Кирюшка совсем поскучнел и вытащил дневник. Я быстренько его пролистала и обомлела. В графе “математика” стояло восемь двоек.
- Ничего себе, как ты ухитрился в один день столько “неудов” нахватать?
Мальчишка начал загибать пальцы:
- Одна за домашнее задание, другая по контрольной, третья за самостоятельную, потом у доски отвечал, работа в классе, решение задачи, выученное правило…
- Только семь получается… Кирка забормотал:
- Домашнее задание, контрольная, самостоятельная, ответ, работа, решение, правило… Что-то еще было…
- Конечно, - вздохнула я, - раз восемь “лебедей”, а не семь.
- Вспомнил! - обрадовался мой “Эйнштейн”. - Учебник дома забыл! Последняя пара за него!
Я не знала, как реагировать. Однако какая странная учительница, вполне хватило бы одной двойки, ну двух, ладно, трех, но не восемь же!
- Она сегодня всем неудов вломила, - пояснил Кирка, - злая, жуть!
- Небось довели! - посочувствовала я. - Болтали или жеваной бумагой стрелялись.
- Не-а, - ухмыльнулся Кирка, - от нее муж улизнул. Другую нашел, молодую. В общем, неудивительно. Адель Петровна страшная дура и скандалистка, ну какой мужик выдержит? Вот она и бушевала! В девятом всех с урока повыгоняла, в седьмом контрольную на два часа закатила, ну а нам пар навтыкала! Говорю же, дура! Другая б на ее месте спокойненько объяснила: горе, ребята, развожусь! Ее еще бы пожалели! Вон историчка забеременела, да неудачно, выкидыш случился. Так она всем все объяснила, и тишина у нее на уроках - могила. Лишний раз волновать не хотели. Мы же люди, все понимаем. А эта - тьфу!
И он, сопя от возмущения, принялся стаскивать джинсы. Я молча стояла рядом. До чего странные нынче учителя! Когда я училась в школе, мы никогда ничего не знали о личной жизни педагогов. Все преподавательницы были строги, вежливы и держали дистанцию. Наверное, в учительской они рассказывали друг другу о своих бедах и радостях, но на уроках сохраняли непроницаемое выражение лица, словно боги с Олимпа. Невозможно было даже представить себе, что они ссорятся с мужьями, готовят обеды и стирают белье…
А теперь! Рассказывать детям о выкидыше! Может, я становлюсь ханжой?
- Лампушечка, - залебезил Кирюша, - а мне картошечки?
- Ладно, иди мой руки, - вздохнула я, - не морить же тебя голодом, Лобачевский.
- С салом, зеленым луком и чесноком, - уточнил Кирюшка и с гиканьем понесся в ванную.
Я ухмыльнулась. У Кирюшки самый счастливый возраст, забот никаких, и если в школе плохо, то пусть хоть дома будет хорошо, иначе зачем человеку семья?
Не успела пожариться картошка, как прибежал Сережка, потом Катя. Вечер пролетел незаметно, в домашних хлопотах. На следующий день пришлось сначала улаживать дела в школе, потом сходить к тренеру… Словом, о Насте я вспомнила только в субботу, собираясь на рынок. Вытряхнула на диван сумку в поисках кошелька и наткнулась на ключик. Делать нечего, придется ехать в ЦИТО, мало ли что хранится в ячейке, насколько я знаю, без ключа к ней и близко не подпустят.
В Центральном институте травматологии приветливая женщина в безукоризненно белом халате принялась методично перелистывать большую книгу. Минут пять она внимательно вчитывалась в страницы и наконец заявила:
- Такая не поступала.
- Проверьте еще разок, - попросила я. - Звягинцева Анастасия, с переломом шейки бедра, переведена из Склифа.
- У нас не пишут, откуда больной, - вежливо возразила служащая и опять принялась изучать пухлый том.
- Нет, не было.
Я страшно удивилась:
- Как же так! Говорили, к вам отправили, сустав искусственный собрались ставить. Женщина развела руками.
- Может, передумали или в другое учреждение определили. Сейчас пластику многие делают, на самом деле ничего сложного, цена, конечно, кусается…
В глубоком изумлении я вышла на Садовое кольцо и решила доехать до Склифосовского, не так уж и далеко было.
Коза был в ординаторской. Увидев меня, он хмыкнул и ехидно спросил:
- Небось назад хотите…
- Ни за что, - успокоила я его, - скажите, куда увезли Настю Звягинцеву?
- Звягинцева, Звягинцева, - начал чесать в затылке хирург.
- Перелом шейки бедра из 717-й, - напомнила я.
- Ах, эта, - обрадовался Станислав Федорович и потянулся к толстым историям болезни.
Нет, все-таки у врачей омерзительная привычка запоминать не человека, а его хворобы. В прежней жизни я часто посещала гинеколога, все надеялась родить ребенка, да видно, не судьба. На прием ходила только к профессору Карымышинскому. Так вот, милейший Михаил Федорович никогда меня не узнавал. Я появлялась в кабинете, и доктор сухо бросал:
- Раздевайтесь.
Но стоило влезть на кресло, как добряк-врач расплывался в радостной улыбке.
- Фросенька, детка, как дела? Узнавал он меня не по лицу. Вот и Коза припомнил Настю, лишь услышав про диагноз.
- Ее свезли в ЦИТО, - пояснил хирург, - вот черным по белому записано: родственники пожелали дальнейшее лечение проводить в НИИ травматологии.
- Но там Насти нет, - пробормотала я, - разве вы не ответственны за больных?
- Только пока они в моей палате, - хмыкнул Станислав Федорович, - вышли за ворота, и привет!
- Дайте ее домашний адрес, - попросила я.
- Красноармейская, дом 27, - охотно пошел навстречу Коза, - и телефон есть.
Я быстренько записала данные, но тут хирург неожиданно насторожился:
- Погодите, вам зачем?
Секунду я поколебалась, а потом соврала:
- Она случайно наш чайник прихватила, “Тефаль” с золотой спиралью.
- А, - успокоился врач, - конечно, нехорошо, ну ничего, позвоните, и все устроится.
На улице стояла немыслимая стужа. Постанывая от мороза и клацая зубами, я понеслась по проспекту Мира к метро. Навстречу бежали прохожие, укутанные, по самые брови. Уличные торговцы, все как один в гигантских валенках и армейских полушубках, резво подпрыгивали на месте, хлопая себя по бокам рукавицами.
Я влетела в просторный вестибюль, чувствуя, что желудок превратился в кусок льда. В тепле щеки защипало, а нос начал безостановочно чихать.
- Ходит тут, заразу распространяет, - прошипела тетка лет шестидесяти, торгующая газетами, - сиди дома, коли грипп подцепила.
Решив не обращать внимания на хамство, я подошла к телефонам-автоматам и набрала номер, полученный от Козы. Мерные гудки спокойно падали в ухо, на десятом рука потянулась к рычагу, но тут раздался щелчок и сердитый мужской голос:
- Кого надо?
Однако можно ведь и повежливей.
- Анастасию Звягинцеву.
- Она больна, к телефону не подходит, - отрезал голос и уточнил:
- Лежит в клинике.
- В какой?
- Кто вы? - еще более сердито произнес мужик. - Чего хотите?
Я даже не успела подумать, как язык сболтнул:
- Медсестра из Склифосовского беспокоит. Мы обязаны указать в карте, куда перевели больную.
- В 1269-ю клинику, - пояснил нелюбезный собеседник, делаясь почти учтивым.
- Да? - изобразила я удивление. - А говорили, в ЦИТО…
В трубке что-то хрустнуло, и парень пояснил:
- Правда, думали туда, только очень дорого, в 1269-й бесплатно делают. Так что не волнуйтесь, отметьте, где надо, и оставьте меня в покое.
Потом, очевидно, чтобы смягчить свое хамство, добавил:
- Извините, хлопот полон рот, Настя в больнице, а тут еще мать заболела.
Я повесила трубку и стащила варежки. Интересно, где это 1269-я больница? Оказалось, в Перово, причем в двух шагах от метро, я даже не успела замерзнуть, только вдохнула пару раз ледяной воздух.
И снова женщина в окошке с табличкой “Справочная” принялась ворчать:
- Звягинцева, Звягинцева… Палец с обломанным ногтем медленно скользил по строчкам.
- Нет такой, - вздохнула служащая. Я удивилась и обозлилась до крайности. Ехала черт знает куда и совершенно зря. Ну нет, я так просто не отстану.
Войдя в здание метро, я опять принялась названивать Насте домой. И снова трубку сняли лишь на пятнадцатый гудок, и вновь злой голос рявкнул:
- Что надо?
- Простите, недавно звонила вам, я медсестра из Склифа.
- Что еще? - пробормотал мужчина.
- Боюсь, не правильно записала номер клиники, куда перевели Звягинцеву.
- 1269-я, - гавкнул мужик.
- Ее там нет, - спокойно парировала я. Воцарилось молчание. Потом парень, сбавив тон, пробормотал:
- Вы что, интересовались в больнице?
- Конечно.
- Зачем?
- Мы несем ответственность за больную и обязаны удостовериться, что она госпитализирована надлежащим образом.
- Подождите, - буркнул мужик. Пару минут спустя в трубке зажурчал сладкий дамский голос:
- Ax, дорогая, простите великодушно. Сын окончательно растерялся. Настенька больна, я захворала, вот он все и путает. Лежит она в 874-й больнице, на Варшавском шоссе, в третьем корпусе, палата 213. Не беспокойтесь.
- Спасибо, - пробормотала я и повесила трубку. 874-я больница! Каким же идиотом следует быть, чтобы перепутать два таких непохожих номера, как 1269 и 874!
Кипя негодованием, я поехала домой. Замерзла и проголодалась я ужасно, а Варшавское шоссе так далеко от дома.
Приехав, я быстренько выпила подряд три чашки чая и почувствовала, что начинаю согреваться. Потом покормила Юлю, сунула в духовку сляпанный наскоро кекс и решила чуть-чуть отдохнуть у телевизора. Программа обещала обожаемых мной “Ментов”, и я в предвкушении удовольствия устроилась в кресле. Милый детектив, чашечка ароматного кофе, пара шоколадных конфет… Ну что еще надо человеку для счастья? Только одно - чтобы его не трогали, и, честно говоря, я не ожидала неприятностей. Сережка уехал на два дня в Петербург, Катя дежурит, Юлечка спит, а Кирюшка корпит над уроками…
Но не успела на экране появиться знакомая заставка, как в комнату всунулась растрепанная голова, и Кирюшка трагическим шепотом произнес:
1 2 3 4 5 6