— Ты абсолютно права, милая, — закивал дядя Антон, услыхав речи супруги. — Пусть шлепнется побольней, одумается и пойдет изучать ботанику, потом нам благодарна будет.
Полностью уверенные в своей правоте, старшие Каркины прекратили спорить с Милкой и начали ждать разгрома дочери на вступительных экзаменах.
Как же они ошиблись! Когда Мила выложила на стол перед приемной комиссией листы, щедро запачканные краской, преподаватели заломили от восторга руки, наговорили вчерашней школьнице кучу комплиментов и побежали договариваться с предметниками, чтобы те, не дай бог, не завалили юное дарование на сочинении или иностранном языке.
Надежда Каркиных заиметь в доме настоящего кандидата наук, увлеченно препарирующего цветочки, лопнула с оглушительным треском. Тете Ане и дяде Антону предстояло теперь жить с художницей, а люди искусства, как всем известно, безалаберны, бедны и пьют много водки.
Годы обучения в институте сильно изменили Милку. Педагоги в один голос твердили о ее невероятной талантливости и прощали студентке Каркиной все: пропущенные утренние лекции, двойки по научному коммунизму, не вовремя сданные курсовые проекты, отказ идти на практику… Любой другой учащийся мигом бы лишился стипендии и не был бы допущен к сессии, но в случае с Милкой нарушения оставались без наказания.
— Таланту свойственно отрицание норм, — вздыхала профессура, — Милочка самое яркое дарование в институте.
Вместо внушения безалаберной Каркиной мысли об ее уникальности преподаватели должны были бы донести до мозга «звезды» простую мысль — что без труда не вытянуть рыбку из пруда, что к способностям надо приложить бездну трудолюбия, иначе ничего не выйдет. Но о необходимости упорной работы Милочке рассказать забыли.
В отличие от учительствующего состава сокурсники Каркину не любили. Элементарная зависть тут смешивалась с негодованием, и большинство юношей и девушек задавалось вопросом: почему меня, опоздавшего на один день сдать курсовую, не допустили к сессии, а заносчивая Каркина, которая вообще не написала работу, преспокойно переведена на следующий курс?
Приятелей в институте Милка не завела, продолжала дружить со мной и Кирой Пулькиной, еще одной нашей одноклассницей. После получения диплома Мила осела дома и заявила родителям:
— Я гений, ходить на службу не могу: вставать в семь, а потом трястись в метро не для меня. Хочу писать нетленку на божественные сюжеты.
Тетя Аня и дядя Антон купили ведро валерьянки и принялись пить ее стаканами, закусывая всеми возможными успокаивающими таблетками.
В тот момент власть коммунистов, несмотря на уже начавшуюся перестройку, казалась еще нерушимой, и представляете, какая судьба ждала девицу, малюющую жутковатые полотна про побег древних евреев из Египта?


Глава 2

В 1991 году Каркины вместе со всей страной чуть не умерли с голоду. Одна радость — у них не имелось никаких накоплений на черный день, и реформы не обесценили запасов. Чтобы не впасть в библейскую нищету, тетя Аня и дядя Антон приняли историческое решение — перебрались жить на дачу. Поселились в крохотном домике, прихватив с собой двух нахлебников: болонку Бусю вместе с ее розовым матрасом и Милку с мольбертом. Впрочем, от Буси имелся кое-какой толк, собачонка исправно лаяла на чужаков, а вот Милка была абсолютно бесполезной. Свою квартиру Каркины сдали приятным молодоженам, пообещавшим платить за снятую жилплощадь два раза в год, в декабре и августе. Только наивные ботаники могли согласиться на подобные условия и не потребовать задатка.
   Тридцать первого числа последнего месяца лета тетя Аня явилась за арендной платой и обнаружила, что съемщики исчезли в неизвестном направлении, прихватив с собой немалое количество хозяйских вещей. Денег у Каркиных не имелось совсем. Сначала дядя Антон растерялся, но потом вдруг сообразил: на носу первое сентября, школьникам понадобятся букеты, а цветов на даче растет видимо-невидимо, причем потрясающей красоты — Каркины умеют и любят ухаживать за растениями, у них заколосится даже зарытая в землю старая лопата.
Рано утром ботаники встали у метро с ведрами свежесрезанных гладиолусов удивительных размеров и уникальной пестрой расцветки. Спустя полчаса тара опустела, а в руках несостоявшихся кандидатов наук приятно зашуршали бумажки с водяными знаками.
Вот так и начался могучий бизнес, который сегодня цепкими ветвями оплел не только Москву со столичной областью, но и многие города России. Дядя Антон превратился в богатого человека, тетя Аня в жену почти олигарха. Впрочем, оба до сих пор работают не покладая рук. В салонах с названием «Радуга мечты»2 продаются не только букеты и цветочные композиции, Каркины торгуют экзотическими растениями, помогают собрать коллекцию для зимних садов и оранжерей. Особо почетным клиентам сотрудники дяди Антона привозят всяческие стебли с листьями из разных стран, ведь многим людям хочется похвастаться перед соседями, ткнув пальцем в некий аленький цветочек и небрежно бросив:
— Это Аркадеус африканский, в России имеется лишь в единичном варианте, его доставили из Кении специально для меня.
Начав ездить по городам и странам, дядя Антон неожиданно увлекся коллекционированием. Теперь у Каркиных водятся немалые деньги, и ботаники способны позволить себе буквально все.
Дряхлая болонка Буся имеет с десяток ошейников, украшенных натуральными драгоценными камнями, а ест она из позолоченных изнутри серебряных мисок. Милка по-прежнему пишет картины ужасающего вида, но теперь дядя Антон покупает их у родной дочери и развешивает в своих салонах. Правда, в последнее время Мила вдруг стала хорошо продавать свои работы. Ее полотна понравились какому-то иностранцу, он забирает все, созданное Милочкой. Не так давно тетя Аня сказала мне:
— Мы недооценивали творчество дочери. Зря Антон говорил, что девочка у нас никчемная, Милочка начала великолепно зарабатывать.
Старшие Каркины выстроили дом в Подмосковье и зажили счастливо. Стоит ли упоминать, что их двор напоминает висячие сады Семирамиды? Растения тут везде, они заполняют и особняк, и три огромные оранжереи.
Приезжая к Каркиным в гости и оглядывая сие великолепие, я всякий раз мысленно задаю себе вопрос: откуда в тишайших и скромнейших тете Ане и дяде Антоне взялась железная хватка бизнесменов, каким образом без начального капитала и минимальной помощи со стороны они сумели организовать широкомасштабное дело? Где прятались их способности в прошлые времена? Внешне-то представители старшего поколения Каркиных не изменились — они не растопырили пальцы, не отвадили от дома прежних друзей, не стали высокомерными. Впрочем, одно изменение все же произошло.
Как я уже упоминала, дядя Антон, выискивая за границей редкие экземпляры флоры, стихийно превратился в коллекционера. На мой взгляд, он тащит в дом всякую дурь — статуэтки африканских божков, фигурки животных из черного дерева, ритуальные маски, жезлы жрецов, черепа, вырезанные из камней. И если в ботанике папа Каркин дока, обмануть его совершенно невозможно, то в деле собирательства он является восторженным новичком, которого аборигены ловко обводят вокруг пальца.
Прибыв в очередную африканскую страну, дядя Антон обязательно рулит на базар. Очевидно, весь характер написан у мужчины на лбу, потому что продавцы кидаются к россиянину и легко всучивают ему предметы культа, «самые настоящие, подлиннее не бывает, найденные в хижине умершего жреца».
Тетя Аня спокойно относится к чудачествам мужа. Ей, правда, не очень нравится ходить мимо страхолюдских масок и оскаленных черепов, но хорошая жена всегда найдет правильный подход к мужу и не станет устраивать семейных скандалов. Анна Семеновна подумала-подумала и сказала супругу:
— Коллекция будет выгодней смотреться в отдельном помещении. Да и сохранится она лучше — там можно поддерживать необходимый температурный режим.
Дядя Антон похвалил вторую половину за ум и сделал к особняку пристройку, куда стащил свои сокровища.
Самое любимое занятие папы Каркина (после разведения цветов, разумеется) — это водить экскурсии по «хранилищу», взахлеб повествуя историю каждого «раритета». Через подобное — прямо скажу, нелегкое испытание проходят все приезжающие в дом гости, независимо от того, сколько раз уже они осматривали витрины и стенды.
Милка же в отличие от мамы настроена крайне негативно по отношению к идиотским деревяшкам и кускам камня. На беду, моя подруга суеверна и боится несчастий, которые способны приманить чужие боги.

— Что случилось? — спокойно поинтересовалась я, включая кофемашину.
— Ты обязана мне помочь, — заныла Мила.
В этой фразе вся художница. Не в ее привычках произносить слова «пожалуйста», «будь добра», «сделай одолжение». Нет, она высказывается более чем конкретно — «ты обязана».
— Иначе всем плохо придется! — стенала ничего не подозревавшая о мыслях хозяйки дома Милка.
— Давай ближе к делу, — улыбнулась я и поставила перед подругой чашечку с ароматным кофе.
— Робуста? — подергала носом гостья.
— Нет, арабика, — ответила я.
— Воняет дешевым кофе.
— Покупала дорогой сорт.
— Тебя обманули, всучили дерьмо, смешали зерна! — констатировала Мила. — А ты, как чукча, поверила. Помнишь Степку?
Я отвернулась к окну. Забыла сказать: Милка пять раз выходила замуж, но все ее браки не просуществовали и полгода. Милке на жизненном пути встречались вполне нормальные парни, но они не понимали, по какой причине, придя домой после напряженного трудового дня, должны становиться к плите, чтобы пожарить для просидевшей безвылазно в четырех стенах супруги картошку. Заявления Милки о руках художницы, которыми нельзя ничего держать, кроме кисти и палитры, сначала удивляли представителей сильного пола, потом злили, а затем подвигали на побег. В конце концов Милка, заперев свою квартиру, перебралась под крыло к маме и папе. Кстати, разведясь, она не порывала отношений с экс-мужьями — перезванивается с ними, поздравляет с днем рождения, Новым годом и так далее. Милка хороший друг, и лишь в качестве жены она абсолютно неудобоваримый вариант.
Первый супруг моей бывшей одноклассницы, Степа, был летчиком. Один раз он отправился на Чукотку, где в магазине среди вечной мерзлоты на полках обнаружил мешки с зернами кофе — жуткого дефицита по голодным постсоветским годам.
Степа робко спросил у продавщицы:
— Сколько даете в одни руки? Полкило взвесите?
— Хоть все забирай, — махнула рукой аборигенка. — Только совсем плохой крупа, испорченный. Нам с Большой земли впервые привезли. Что это такое, и не понять — не рис, не гречка, не пшено. И, похоже, оно стухло. Наши брали, пытались суп варить, кашу делать, горько получается, даже с маслом в рот не лезет.
Степан прибыл домой с двумя мешками первосортной арабики и с тех пор рассказывал эту историю всем гостям, ставя джезву на огонь.
— Ты хочешь поговорить о сортах кофе? — прищурилась я.
— Нет, конечно, — слегка обозлилась Милка. — Слушай, случилась беда…
Подруга, художественная натура, принялась рассказывать с присущей ей экспрессией. Милке свойственно гиперболизировать любую ситуацию: маленькая царапина у нее превращается в «разверстую, кровавую рану»; головная боль, самая обычная неприятность, — «режет пилой с огромными зубьями со страшной силой»; громкие голоса слегка подвыпивших соседей принимаются за «ужасающий скандал с мордобоем и пальбой из ракетных установок». Милка не врет, она так воспринимает ситуацию, поэтому все исходящее из ее уст следует смело делить на два, а то и на три.
— Есть такие мерзогадостные Велигжановы, — зачастила Мила, — Кирилл и Филипп, владельцы турбюро. Кирилл страстный коллекционер и постоянно затевает обмены с папой. Я его не знаю, но наслышана о нем. Так вот, Кирилл Велигжанов продал папе жутчайшую вещь! Ужасную! Опасную! Отвратительную!
— Колчан с отравленными стрелами? — предположила я.
— Хуже!
— Засушенную человеческую голову?
— Ой, фу! Нет, намного гаже!
— Что тогда? — заинтересовалась я.
На мой взгляд, маленькая, сморщенная, пугающе натуральная голова, которую дядя Антон приволок из Африки, наимерзейшее пополнение его коллекции. Когда ботаник продемонстрировал мне экспонат, я, забыв о приличиях, скачками понеслась в туалет. Даже быстрый шепоток тети Ани: «Вилочка, не переживай, Антошу снова надули, головенка ненастоящая, сувенир, умело изготовленный для туристов. Я ее изучила — глаза пластмассовые, а кожа совсем не человеческая» — не помог. Весь съеденный ужин оказался в унитазе, и я поклялась никогда не входить в музей Каркина, пока там экспонируется сей непотребный сувенирчик.
— Крокодил! — вытаращила глаза Милка.
— Живой? — подпрыгнула я.
— Нет! Дохлый!
— Господи, зачем Антону труп?
— Это не труп!
— Аллигатор все же живой? — вновь подпрыгнула я.
— Сказала ведь, умерший.
— Значит, труп.
— Нет, — упорно твердила Милка.
— Послушай, так не бывает, — решила я воззвать к логике, которая есть у каждого, пусть даже в небольшом объеме у таких творческих натур как Милка. — Любое существо либо живо, либо отъехало в мир иной, среднего состояния не случается!
— А кома? — азартно воскликнула Милка. — Вспомни Юрку!
Я вздохнула. Последний муж Милы, тихий, безобидный математик Юра, заболел гриппом и впал в бессознательное состояние. Юрий пролежал почти три месяца, а затем умер.
— Кома и есть среднее состояние, — вещала Милка, — ни туда, ни сюда, застрял между жизнью и смертью!
Я вцепилась пальцами в край стола.
— Хочешь сказать, что Антон купил для своей коллекции водное пресмыкающееся, пребывающее в коме?
— Вилка, ты дура!
— А какой еще вывод следует сделать из твоих слов? — обиделась я.
1 2 3 4 5 6