А потом юнош
и мужают, становятся грузнее и сходят. Бегуны сходят к тридцати, борцы-бок
серы Ц к двадцати пяти. Женщины ставят рекорды по плаванию до восемнадц
ати, потом набухает грудь, раздаются бедра, сопротивление больше, скорос
ть меньше, прости-прощай рекорды. Подумай, какая трудная судьба: в восемна
дцать греметь на весь мир, а потом жить воспоминаниями, в тридцать чувств
овать себя бабушкой, взывать к слушателям: «Товарищи, напрягите память, к
огда-то мое имя твердили на всех языках…» Это же вынести надо, не сломатьс
я, не впасть в уныние на всю жизнь. А наш гидробег Ц такой же подростковый
спорт. Лучшие показатели у шестнадцатилетних. Потом прибавляешь килогр
аммы, оседаешь на миллиметры, и пропали твои километры. Все. Живи воспомин
аниями.
Ц Ну, тогда… тогда я стану тренером, как вы, Трофим Иванович.
Он помолчал, вглядываясь пытливо.
Ц А школьным учителем хочешь быть?
Ц Ни в коем случае, Ц возопил я в ту же секунду. Мысленно я вообразил себя
на месте математички. Я еще мог бы понять человека, которого занимают эти
самые телесные углы. Если нравится, сиди себе, считай в свое удовольствие
синусы и тангенсы. Но тратить жизнь на то, чтобы впихивать их в мозги сопро
тивляющемуся балбесу? Ну нет, увольте. Ц Ни в коем случае!
Ц Вот видишь, Ц сказал дядя Троя даже с некоторой грустью в голосе. Ц А
тренер тоже учитель. У нас, учителей, совсем иной взгляд на беговые дорожк
и жизни. Вы там бежите, а мы за вас переживаем, волнуемся, как родители за де
тишек, больше, чем за себя. Есть у тебя такой родительский взгляд? Едва ли. У
мужчин он редко бывает раньше тридцати. Так что, друг, не готов ты морально
к тренерству. Ц И закончил жестко: Ц Пятнадцатого февраля начинаются с
боры на Красном море. С тройками не поедешь. Понятно?

3. БУКВА О

Эти сборы на Красном море останутся у меня на всю жизнь. Такое не забывает
ся.
Я впервые попал в тропики. Что меня потрясло? Палитра. Разгул красок. Буйст
во красок. Хулиганство, я бы сказал. Крикливая пестрота, может быть, даже б
азарная, вульгарная красота. И детская непосредственность. Цветы алые, м
оре синее, небо тоже синее, откровенно синее.
Ведь для меня, «северянина», «синее море, синее небо» были литературными
выражениями, поэтическими гиперболами, как и «синие глаза», «черная тоск
а», «пустая голова». Я же знал, что синих глаз не бывает, встречаются серые
с голубоватым отливом. И знал, что синего неба не бывает, небо белесое, сер
ое, в солнечный день слегка голубоватое, акварелью его надо писать, краск
у водой разводить пожиже. А море на самом деле серое, разных оттенков Ц от
жемчужного до сизо-свинцового. В лучшем случае Ц цвета морской воды. Там
и зеленое, и бурое, и фиолетовое надо мешать, меньше всего имеешь дело с си
ней краской.
На юге же море было откровенно, бесстыдно синее, как на плохой открытке. Во
да же была прозрачная, до тех пор я думал, что прозрачна вода только в стак
ане. Мы ходили между островами, как по крыше аквариума. Под ногами висели н
оздреватые рифы, кораллы желтые, серые, красные, фиолетовые и ослепитель
но-белые, самые нарядные из всех. На каждом рифе клумба Ц водоросли, лист
ья и космы всех цветов, и темные колючки морских ежей, и актинии Ц хищные
подводные астры без стебля, и морские звезды Ц бывшие цветы, удравшие от
своих стеблей, цветы, поедающие червяков и ракушки. А над подводными клум
бами порхают подводные бабочки такой же клумбовой расцветки: рыбы-попуг
аи, разноцветные, как попугаи, и рыбы-ангелы, полосатые, как черти. Важно пр
оплывают манты Ц громадные скаты, этакие плакучие плащи. Иной раз и акул
ы суетятся, так и шныряют под пятками. К счастью, здешние не хватают то, что
на воде, не лезут в другую стихию. Но руки в воду не суй, если не хочешь лежат
ь полгода в хирургии, смотреть, как доктора измеряют твою третью ручонку,
растущую взамен оттяпанной.
«Не стать ли мне гидробиологом? Ц думал я тогда. Ц Кстати, и гидропробег
пригодится. Буду расхаживать над подводными садами».
А на Сюиссе не сады, целые подводные парки, ходишь как по крыше оранжереи.
И вода разного цвета: голубая, розовая, изумрудная, аметистовая. Как бы аме
тистовый, изумрудный, яшмовый зал подводного дворца.
Эх, удастся ли побывать?
Лишних часов не было на сборах, все расписали, от подъема до отбоя. Шесть ч
асов тренировка, шесть часов школьных занятий. Лекции слушали по телевид
ению, отвечали по телевидению своим же ленинградским учителям. И успевал
и, вот что удивительно. Учились шесть часов, а не в носу ковыряли. Искренне
посочувствовал я тогда своим одноклассникам. Сколько же часов теряют он
и, бедолаги, глядя, как какой-нибудь лодырь вроде меня мнется у доски, пыта
ясь в глазах учителя прочесть забытую формулу!
Шесть часов ученье, шесть часов тренировка: Р Ц Р Ц Р! А по выходным сорев
нования Ц то на базе у японцев, то на базе у румын, то у шведов, то у голланд
цев. Все, у кого море зимой холодное, собрались тут, на островах.
Там, на международных встречах, я и начал осваивать третью букву дяди Тро
и.
Буква О. Опыт спортсмена, ум спортсмена, уменье понимать свое тело, свой ха
рактер и чужой характер. Да, ум! И чем сложнее спорт, тем больше надо ума. Впр
очем, прошу прощения. Я вообще не знаю спорта, где не требуется ум. Недавно
я разговорился с одним борцом. Казалось бы, что ему нужно: мускулы, вес, сил
ища медвежья. Схватил противника, дави своей массой. А услышал я вдохнове
нную поэтическую лекцию о борьбе за центр тяжести. Оказывается, мешок с о
пилками труднее перевернуть, чем живого человека. Мешок безразличен, чел
овек помогает тебе, если ты завладел его центром тяжести. Лови этот центр,
хитри, забирай, перехватывай! А я-то думал, сопи и дави, как медведь.
Между прочим, тот борец учился на инженера. Так и сказал: «Думаю о будущем.
Косте-борцу с каждым годом цена все меньше. Косте-инженеру с каждым годом
цена все выше».
О чем приходится размышлять у нас в гидробеге?
О распределении сил прежде всего. Бежишь на дальнюю дистанцию, работаешь
23, 22 минуты. Редко кто укладывается в двадцать. Но двадцать минут подряд ра
ботать что есть силы человек не способен. Значит, мысленно делаешь раскл
адку: выбираешь темп на всю дистанцию, оставляешь запасец на рывки, на фин
иш в особенности. Новички обычно переоценивают себя, начинают резво, к се
редине сдыхают. Старички склонны к недооценке: резерв приберегают, рвут
финишную ленточку, а сил полно.
Ц А вы мне за финишем не нужны, Ц говорил дядя Троя. Ц Пусть вас на носил
ках уносят, с букетом я и без вас станцую. Все выдавайте на-гора. Надо знать
, что ты не можешь, и знать, что ты можешь.
Вот уменье выложить все и дается опытом.
И природу учитывает опытный гидрокроссист: солнце в глаза, солнце в спин
у, жару, прохладу, ветерок встречный, ветерок попутный, волны такие, волны
этакие. Опытному природа помогает, новичку только мешает.
И самое сложное: понимание соперника. Ты должен великолепно знать себя: ч
то ты можешь, чего не можешь. Должен не хуже знать соперника, что может и че
го не может он. Если заранее не узнал, почувствуй в борьбе, догадайся… и по
дложи ему свинью, или, говоря приличнее, навяжи свою волю. Пусть бег пойдет
, как тебе удобнее всего, а ему противнее всего.
Как это делается? Вот я, например, «маятник». Так называют у нас бегунов, ко
торые не любят менять темп. Раскатился и пошел-пошел-пошел, всю дистанцию
в одном ритме. Могу взять ритм почаще, еще чаще, но важно не менять. А москви
ч Вася Богомол (так его называют потому, что он на жука-богомола похож: гол
овка маленькая, а усы длинные, и держит он их всегда на весу) не «маятник», а
«дергун»: рванет и отдыхает, рванет и отдыхает. И что делает такой «дергун
», что делал бы Вася, попав со мной в пару? На старте вырвался бы, повел бы. Я п
остепенно пристроился бы в затылок, потому что по следам идти легче, возд
ух разорван, вода утрамбована, уплотнена чуточку его подошвами. И тут Вас
я потихоньку начал бы замедлять темп, придерживая меня. Я почувствовал б
ы, что темп не мой, обогнал бы его. Тогда Вася рванул бы и снова вышел бы пере
до мной, вышел бы и стал придерживать. Его рывок Ц мой рывок Ц его рывок
Ц мой рывок. И вот он, «дергун», навязал мне, «маятнику», свою волю. Ему хоро
шо, я выдыхаюсь. Это его «дергунская» тактика.
А какая тактика у меня? Мне надо от него оторваться на старте, уйти далеко
вперед, даже силы вложив лишние, так чтобы всю дорогу он видел мою спину, т
олько спину. Пусть рвет, но не достает, рвет, но не достает. Он волей-неволей
будет жать без отдыха… и выдохнется, потому что он не «маятник», не способ
ен на долгое равномерное усилие.
К счастью, сегодня все это не играет роли. Вася Богомол закончил свой забе
г, время его известно. Первый круг он прошел на три секунды резвее, но я эти
три секунды отберу как у миленького. А сюиссянин мне не соперник. Он вне ко
нкурса, его забег показательный. Ну и пусть показывает, как надо бежать, пу
сть ведет меня на веревочке. Пока что держусь… глядишь, что-нибудь и перей
му.

Второй круг был самым приятным. Идти стало легко, и я заметил природу. Заме
тил, как небо наливается голубизной (акварельной), как брызнуло солнце из-
за хмурого частокола елок. Все это отражалось на полированной глади зали
ва: ближе к берегу частокол, ближе к острову голубизна, а впереди искры, ка
к толченое стекло. Впрочем, это уже нежелательная красота. Лучше бы золот
ой коврик. Искры обозначали рябь. Даже мрачноватый корпус кенгуру заигра
л в лучах солнца, на серых гранитных боках обозначились ржавые и зеленые
пятна лишайника, в колючем хребте свечками загорелись стволы сосен.
Болельщики на берегу встретили нас шумом, шум я тоже услышал. И сюиссянин
услышал, резко сложился, как складной метр, и пошел вприсядку, выдвигая од
ну ногу за другой. Наверное, и он был из породы «маятников», предпочитал пр
ямые и гладкие дорожки, которые так хорошо мерить длинными шагами. Я не ст
ал ему подражать, присядка Ц лишнее утомление, пошел по-своему, левая рук
а за спиной, правая отгребает воздух. И опять с удовольствием отметил, что
не отстаю, держусь за веревочку, могу даже и на спину сесть.
На волнах клетчатый иноземец все-таки оторвался от меня, ловко управлял
ся с волнами, ничего не скажешь. Но ведь у него это в крови, моя мать не отпля
сывала с цветными фонариками на гребнях валов. Однако за хвостом кенгуру
я резко взял вправо, сразу вошел в штилевую тень и без особого напряжения
догнал его, мог бы и обойти. Но я уже говорил, что опасный участок приятнее
проходить вторым, ведущий как бы предупреждает тебя обо всех трудных пов
оротах. Так я и сделал, повторил все жесты сюиссянина под восторженные во
пли болельщиков. Сделал разворот, сделал перескок и на левой ноге в танце
вальном па скользнул мимо дяди Трои. Ну как?
Ц Хуже на тринадцать секунд! Ц крикнул он. И вдогонку: Ц Своим темпом, св
оим, своим, своим!
Тринадцать секунд проиграл? Когда же это? Выходит, Вася Богомол взял темп
резвее заморского гостя. А что же думает мой клетчатый? Силы бережет, все н
а финал оставил? Конечно, тринадцать секунд не трагедия, их можно и на фина
ле отыграть. Но все же риск. Видимо, пора нажимать. Дядя Троя говорит: «Свои
м темпом иди». Ладно, пойду своим, а клетчатый как хочет.
Все эти соображения я излагаю для читателей. Думаешь-то короче. Я подумал
только: «На Сюисс равняться нечего».
И снова исчез из поля зрения гудящий берег, пятнистые бока кенгуру. Есть т
емно-зеленая вода, скольжу я по вершине елок. Скольжение на ле-евой, сколь
жение на пра-авой. Нога колеблет воду, портит шишкинское полотно. Гул голо
сов отплывает за спину. Хорошо! Ну а где мой клетчатый? Вижу его правым гла
зом. Значит, не отстает. Тоже прибавил, по мне равняется. Или график у него б
ыл такой: темп нарастает с каждым кругом. Вот и прекрасно, я в этот график в
писываюсь.
Кркркркркркр… мелко зарокотало под ногами. Да, и мне правее надо было бра
ть, слишком рано въехал в рябь. А сюиссянин соображает, где надо срезать, а
где удлинять маршрут, недаром рожден на воде. Теперь я борюсь с рябью, а он
еще на тихой воде. А вот повернулся к ветру спиной, опять обгонит. И обгоня
ет. Коля, нечего глазами косить, смотри на гребешки, главное тут Ц равнове
сие не потерять. Шлеп-шлеп-шлеп! Ух ты, какую волну развело! Прощай скольже
ние, прыгать приходится. С этой на ту, с этой на ту. Ой, чуть не… Ничего, удерж
ался. Теперь на ту, гладенькую. А сюиссянин-то уже за хвостом кенгуру. Ладн
о, сейчас и я там буду, там дадим темп. Сюда… Сюда… А теперь вон туда. Метров
на пятнадцать отстал. Ну это пустяк, пятнадцать мы отберем назад. Главное,
не суетиться. Скольжение на ле-е-вой, скольжение на пра-а-вой. Чуть сильне
е толчок. Чуть сильнее толчок. Ну вот и порядок, веревочка поймана. Клетчат
ая спина все ближе, все ближе. Могу и обойти, но есть ли в этом смысл? А он не х
очет уступать, прибавлять темп. Не хочет, а я обойду. Или не стоит рвать пер
ед самыми скалами? Влетишь сгоряча в узкий проход, забудешь, где там ноги п
ереставлять, махать и отмахивать. Ладно, хочешь идти впереди, показывать,
иди и показывай! Входи, входи в скалы, дядя с планеты Сюисс, я тебе не мешаю.
Я даже отпущу тебя метров на пять, чтобы не столкнуться в скалах ненароко
м. Все равно я держу тебя за кушак.
Нечисто он проходил препятствия на этот раз, можно было подумать, что уст
ал. В одном месте чуть не выскочил на подводный камень, зашатался, руками в
змахнул. Если бы я ближе шел, мог бы и налететь на него. У нас на командных за
бегах иногда устраивают кутерьму нарочно: ведущий падает, загораживает
дорогу, следующие на него, барахтаются, разбирают, где чьи ноги. А своя ком
анда сторонкой обходит Ц и на чистую воду. Бывает такое, даже споры идут:
по-спортивному ли подстраивать подобные фокусы? Но ведь сюиссянин сам п
о себе, не заодно с Васей Богомолом.
1 2 3 4 5