Она кивнула.— Судя по тому, что ты рассказал, я думаю, ты действительно видел истинное видение прошлого.— И поэтому Утук'ку и норны так ненавидят смертных?— Да. Но кроме того они воевали с первыми смертными Эрнистира задолго до того, как Эрн дал этой земле такое название. В этом сражении Экименису и многие другие хикедайя потеряли жизнь. Так что норны могли лелеять и другие обиды.Саймон откинулся назад, обхватив руками колени.— Я не знал. Моргенс, Бинабик или кто-то еще говорил мне, что битва при Ноке была первой, в которой смертные убивали ситхи.— Ситхи — да, зидайя. Но люди Утук'ку несколько раз вступали в сражение со смертньми, прежде чем из западных морей пришли мореходы и переменили все. — Она опустила голову. — Так что ты видишь, — закончила Адиту, — почему мы. Дети Рассвета, так осторожны и не любим говорить, что кто-то выше других. Эти слова для нас обозначают трагедию.Он кивнул.— Думаю, понимаю. Но у нас пока по-другому, Адиту. Существуют правила, кто на ком может жениться… и наши принцессы не выходят замуж за безземельных рыцарей, особенно за таких, которые в недавнем прошлом были поварятами.— Ты видел эти правила? Они содержатся в одном из ваших священных текстов?Он поморщился.— Ты же знаешь, что я имею в виду. Послушала бы ты Камариса, если хочешь понять, как у нас все устроено. Он знает все — кому надо кланяться, в какой день какой цвет нужно носить… — Саймон грустно засмеялся: — Если бы я спросил его; может ли кто-нибудь вроде меня жениться на принцессе, я думаю, он отрубил бы мне голову. Но ласково. И без всякого удовольствия.— Ах да, Камарис. — Казалось, Адиту собирается сказать что-то значительное. — Он… странный человек. Он многое повидал, как я думаю.Саймон внимательно посмотрел на нее, но не смог разглядеть никакого особого значения за ее словами.— Повидал. И мне кажется, что всему этому он собирается научить меня еще до того, как мы придем в Наббан. Но это не повод для жалоб. — Он встал. — Собственно говоря, скоро стемнеет, так что мне надо пойти повидаться с ним. Он хотел показать мне, как нужно пользоваться щитом… — Саймон помолчал. — Спасибо, что поговорила со мной, Адиту.Она кивнула.— Не думаю, что сказала тебе что-нибудь полезное, но надеюсь, ты не будешь так грустить, Сеоман.Он пожал плечами, подбирая с полу свой плащ.— Подожди, — сказала она, поднимаясь. — Я пойду с тобой.— Повидать Камариса?— Нет, у меня другое дело. Но мы можем идти вместе, пока наши дороги не разойдутся.Она вышла из палатки вслед за ним. В остутствии прикосновений хрустальный шар померцав, затуманился и стал темным.— Ну, — сказала герцогиня Гутрун. В ее нетерпеливом тоне Мириамель ясно слышала тревогу.Джулой встала. Она сжала на мгновение руку Воршевы, потом положила ее на одеяло.— Ничего страшного, — сказала колдунья. — Немного крови, вот и все. Она уже остановилась. У вас было много собственных детей, Гутрун, и еще больше внуков. Вам следовало бы знать, что тут не о чем так волноваться.Герцогиня вызывающе выставила подбородок.— Да, я родила и вырастила много собственных детей, чего не могут о себе сказать некоторые. — Джулой не повела и бровью в ответ на этот выпад, и Гутрун продолжала с несколько меньшим жаром. — Но я никогда не вынашивала детей, сидя верхом на лошади, а ее муж требует от бедной девочки именно этого! — Она посмотрела на Мириамель в поисках поддержки, но принцесса только пожала плечами. Теперь в спорах уже не было смысла — поздно что-то менять. Принц решил идти в Наббан.— Я могу ехать в фургоне, — сказала Воршева. — Во имя Степного Громовержца, Гутрун, женщины моего клана иногда не вылезают из седла до последнего месяца.— Значит, женщины твоего клана просто дуры, — сухо сказала Джулой. — В отличие от тебя, надеюсь. Да, ты можешь ехать в фургоне. В открытой степи это тебе не слишком повредит, — она повернулась к Гутрун. — Что до Джошуа, то вы прекрасно знаете — он делает то, что считает необходимым. Я согласна с ним. Это прозвучит грубо, но принц не может остановить войну по всему Светлому Арду на сто дней, чтобы его жена выносила своего ребенка в мире и спокойствии.— Значит, должен быть какой-то другой путь. Я сказала Изгримнуру, что это жестоко, и это только то, что я думаю. И я велела ему передать это принцу Джошуа. Мне все равно, что он обо мне подумает. Я не могу видеть, как страдает девочка.Джулой мрачно улыбнулась:— Я уверена, что ваш муж внимательно выслушал все это, Гутрун, но сомневаюсь, что Джошуа когда-нибудь, услышит хоть одно слово из того, что вы сказали.— Что это значит? — спросила Гутрун.Прежде чем лесная женщина успела ответить — впрочем Мириамель подумала, что она не особенно торопится — за дверью палатки послышался слабый шум. Клапан молниеносно скользнул в сторону, открыв звездную россыпь. Потом внутрь скользнула гибкая фигура Адиту, и ткань снова упала.— Я не помешала? — спросила ситхи. Мириамели показалось, что, как ни странно, ее действительно волновало, не помешала ли она. Для молодой женщины, выросшей в лицемерной вежливости королевского двора, удивительно было слышать эту привычную фразу, неожиданно вернувшую себе исходное значение. — Я слышала, ты плохо себя чувствуешь, Воршева?— Мне уже лучше, — улыбаясь ответила жена Джошуа. — Заходи, Адиту, тебе здесь всегда рады.Ситхи села на пол у постели Воршевы. Ее золотые глаза внимательно смотрели на больную, длинные изящные руки были сложены на коленях. Мириамель не могла оторвать от нее взгляда. В противоположность Саймону, который, кажется, вполне привык к ситхи, она еще чувствовала себя неловко в пристугствии такого чуждою существа. Адиту казалась нереальной, как персонаж старой сказки, и даже еще нереальнее, потому что она сидела среди них, в смутном свете горящего тростника, такая же настоящая, как камень или дерево. Казалось, что прошлый год перевернул мир вверх ногами и таинственные существа, раньше упоминавшиеся только в легендах, кувыркаясь, выкатились наружу. Адиту вытащила из складок серой туники кожаный мешочек и подняла его.— Я принесла кое-что, чтобы ты лучше спала. — Она высыпала горсть зеленых листьев на ладонь, потом показала их Джулой. Колдунья кивнула. -.Я сварю их для тебя, пока мы будем разговаривать.Ситхи, казалось, не замечала недовольных взглядов Гутрун. При помощи двух палочек Адиту вытащила из очага горячий камень, стряхнула с него пепел и бросила камень в миску с водой. Когда над миской поднялся пар, ситхи раскрошила туда листья.— Мне сказали, что мы пробудем здесь еще один день. Это даст тебе возможность отдохнуть, Воршева.— Я не понимаю, почему все так волнуются. Это всего-навсего ребенок. Такое часто бывает с женщинами.— Но не все женщины носят единственного ребенка принца, — тихо сказала Мириамель, — к тому же во время войны.Адиту растерла листья по дну миски горячим камнем, помешивая воду палочкой.— Я уверена, что у вас с мужем родится здоровое дитя, — Мириамели эта фраза показалась неуместной в устах ситхи. Так мог бы сказать смертный — весело и'вежливо. Может быть Саймон все-таки был прав?Когда Адиту убрала камень, Воршева села, подняла все еще дымящуюся миску и сделала маленький глоток. Мириамель наблюдала за ней. Она такая прелесть! думала принцесса.У Воршевы были огромные темные глаза, восковые веки потяжелели от усталости; ее волосы густым черным облаком спускались к плечам. Мириамель коснулась собственных стриженых кудрей и ощупала неровные края, там, где она отрезала крашеные волосы. Она не моста не чувствовать себя уродливой младшей сестрой. Перестань! сердито сказала она себе. Ты достаточно хорошенькая. Чего ты еще хочешь — что тебе нужно?!Но было трудно не чувствовать себя дурнушкой, видя рядом дерзкую красоту Воршевы и кошачью грацию ситхи. Но Саймону я нравлюсь, она почти улыбнулась. Нравлюсь, я знаю. Настроение у нее немного испортилось. Впрочем, какое все это может иметь значение? Все равно он не может сделать то, что я должна. Кроме того, он не знает обо мне ровным счетом ничего.Однако что-то странное было в том, что Саймон, который присягнул на верность ей — это был мучительный, но прекрасный момент — был тем же человеком, что и долговязый мальчик, с которым они вместе шли в Наглимунд. Не то чтобы в нем многое изменилось, но то, что все-таки стало другим… Он повзрослел. И дело было не только в росте и пушистой бороде — изменились глаза и осанка. Теперь она видела, что он будет красивым мужчиной — вот ух чего никак нельзя было подумать, когда они останавливались в доме Джулой. Его длинный нос и вытянутое лицо что-то приобрели за последние месяцы — черты стали правильными, чего не было раньше.Как это сказала одна из ее нянек о другом хейхолтском мальчике? Ему надо дорасти до своего лица. Это было абсолютно верно для Саймона, и так он и делал.И ничего удивительного, решила она. Он столько всего пережил с тех пор, как покинул Хейхолт — да он почти герой! Он сражался с драконом! Что такого сделали сир Камарис или Таллистро, что можно было бы считать большим подвигом? Правда, Саймон всячески преуменьшал значительность своей встречи с ледяным червем, хотя в то же время Мириамель видела, что ему до смерти хочется немножко похвастаться — но она же была рядом с ним, когда на них напал гигант! Она видела его храбрость. Они оба не стали убегать и прятаться, так что ей тоже не откажешь в некоторой смелости. Саймон действительно был хорошим товарищем — а теперь он стал ее защитником. Что-то в ней затрепетало, как будто мягкие крылья забились у нее в груди. Она не хотела этого, чувства — никаких таких чувств — не время было для них. А скоро, может быть, вообще ни для чего уже не будет времени.Тихий музыкальный голос Адиту вернул ее обратно в палатку, к окружавшим ее людям.— Если ты уже сделала все, что собиралась, для Воршевы, я хотела бы, чтобы тм уделила мне несколько минут. Мне нужно поговорить с тобой.Гутрун громоподобно хмыкнула. Мириамель решила, что этот звук предназначался для того, чтобы выразить мнение герцогини о людях, которые уходят и секретничают. Джулой пропустила мимо ушей ее бессловесное замечание и кивнула.— Что ей теперь нужно, так это сон или немного тишины. — Она повернулась к Гутрун: — Я загляну к ней попозже.— Как вам угодно, — сказал герцоганя. Колдунья кивнула Воршеве и Мириамели, прежде чем вслед за Адиту выйти из палатки. Жена принца, снова откинувшаяся на подушки, приподняла руку в прощальном жесте. Глаза ее были почти закрыты; казалось, она уже засыпала.В палатке на некоторое время воцарилось молчание. Гутрун шила и тихо мурлыкала себе под нос что-то без слов и мотива, не прекращая петь даже тогда, когда подносила шитье к огню, чтобы лучше рассмотреть шов. Наконец Мириамель встала.— Воршева устала. Я тоже пойду. — Она наклонилась и взяла руку женщины. Та открыла глаза; потребовалось несколько мгновений, чтобы ей удалось сфокусировать взгляд. — Спокойной ночи. Я уверена, что у тебя будет замечательный ребеночек, и ты и дядя Джошуа сможете гордиться им.— Спасибо, — Воршева улыбнулась и снова опустила длинные ресницы.— Доброй ночи, тетушка Гутрун, — сказала Мириамель. — Я рада, что вы оказались здесь, когда я вернулась с юга. Мне очень не хватало вас. — Она поцеловала теплую щеку герцогини, потом деликатно освободилась из материнских объятий Гутрун и выскользнула наружу.— Я уже много лет не слышала, чтобы она меня так называла, — услышала принцесса удивленный голос герцогини. Воршева что-то сонно пробормотала. — Бедная девочка выглядит такой тихой и грустной в последнее время, — продолжала Гутрун, — но, с другой стороны, это так понятно…Удаляясь по мокрой траве, Мириамель уже не слышала, что собиралась еще сказать герцогиня.Адиту и Джулой шли вдоль журчащего Стефлода. Луну закрывали облака, но в некоторых местах мерцали звезды. С востока дул мягкий ветер, неся с собой запах травы и мокрых камней.— То, что ты говоришь, очень странно, Адиту, — колдунья и ситхи странно выглядели вместе — летящая походка бессмертной, старающейся подстроиться под широкие шага Джулой. — Но я не думаю, что в этом есть какая-то опасность.— А я и не говорю, что она есть, просто следует подумать об этом, — раздался шелестящий смех ситхи. — Но подумать только, что я могла так запутаться в делах смертных! Мамин брат Кендарайо'аро смолол бы собственные зубы!— Эти дела смертных и ваши семейные дела, по крайней мере отчасти, — сказала Джулой, как нечто само собой разумеющееся. — Иначе бы тебя не было здесь.— Знаю, — согласилась Адиту. — Но многие зидайя постарались бы найти другую причину для того, что мы делаем. Что угодно, позволяющее забыть о смертных и их заботах. — Она наклонилась и сорвала несколько травинок, потом поднесла их к носу и чихнула. — Трава здесь не похожа на ту, что растет в лесу и даже на Сесуадре. Она… моложе. В ней нет такой жизненной силы, но зато она сладкая. — Ситхи уронила на землю сорванные стебельки. — Но я отвлеклась. Джулой, в Камарисе нет никакого вреда, кроме того, что может быть опасно для него самого. Но странно, что он держит в тайне свое прошлое. И еще более странно, потому что он может знать многое, что помогло бы его народу в этой великой борьбе.— Камарис не позволит торопить себя. Если он и раскроет свои секреты, то это будет только тогда, когда ему самому захочется, это ясно. Мы все уже говорили с ним. — Она засунула руки в карманы своей тяжелой куртки. — И все-таки я не могу сдержать любопытства. Ты уверена?— Нет, — задумчиво сказала Адиту, — не уверена. Но странная вещь, которую рассказал Джирики, уже давно не дает мне покоя. Оба мы — и он, и я — думали, что Сеоман — первый смертный, побывавший в Джао э-Тинукай. И конечно, так же думали мои отец и мать. Но Джирики сказал мне, что Амерасу, при встрече с Сеоманом, говорила, что он был не первым. Я много думала об этом. Первая Праматерь знала историю Рожденных в Саду лучше, чем кто бы то ни было — может быть даже лучше, чем серебряноликая Утук'ку, много размышлявшая над прошлым, но не сделавшая эти размышления настоящим искусством, как Амерасу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61