Такая же непредсказуемая, алогичная, жестокая, но тоже способная на неслыханную щедрость. Беда в том, что щедрость и рулетки, и роковой женщины обычно достаётся мужчинам холодным и рассудочным, которые не теряют головы. А если не терять головы, то зачем тогда жить на свете — без страсти, без муки, без наслаждения?
Тут ещё вот какая пикантность. Герой, являющийся alter ego Федора Михайловича, беззащитен перед чарами фам-фаталь, но неспособен удовлетворить её как самку. Это непременно или тоскливый зануда (герой романа «Игрок»), или импотент (князь Мышкин), или монашек (Алёша Карамазов). Налицо комплекс сексуальной неполноценности автора, которым Федор Михайлович обязан реальной роковой женщине — Аполлинарии Сусловой.
А на самом-то деле — и здесь мы переходим уже к пункту третьему — писателя всю жизнь томила мечта о лёгкой, безответственной интрижке с какой-нибудь весёлой давалкой. Вроде той милой грешницы, которая говорит в «Братьях Карамазовых»: «Qa lui fait tant de plaisir et a moi si peu de peine!» — «Это доставляет ему такое удовольствие, а мне так мало стоит». И мечта эта, кажется, в конце концов осуществилась. Помнишь, доченька, я тебе рассказывал про некую госпожу Браун, в судьбе которой Федор Михайлович принимал живейшее участие? Как её звали-то, смешное такое имя, не припомню. Память стала ни к черту. Помнишь про мадам Браун?
Саша покачала головой, и Филипп Борисович сделал вид, что ужасно расстроился.
Ну как же! Авантюристка, бывшая проститутка. Пошлялась по белу свету, побывала замужем за английским матросом, откуда и экзотическая фамилия. Потом вернулась на родину, сошлась с журналистом Горским. Он пил запоем, семья бедствовала, и Федор Михайлович оказал бедной женщине материальную поддержку. Я-то тебе рассказывал эту историю как пример душевного благородства нашего гения. Но, похоже, она перед ним в долгу не осталась. Браун эта была дамочка прямая, без предрассудков. Сохранилось её письмецо, в котором она без экивоков извещает благодетеля о своей готовности на всё: «Удастся ли мне или нет отблагодарить вас в физическом отношении» — так и пишет. Уверен, что Федор Михайлович не оплошал. Он давно мечтал о чем-то вроде этого.
Взять хоть эротическую фантазию из романа «Игрок» про то, как учитель Алексей Борисович (автопортрет писателя) вдруг выигрывает кучу денег в казино и покупает на них красотку-француженку. Восхитительная сцена! Кокотка Бланш лежит в постели и высовывает ножку (про этот особенный пунктик Федора Михайловича я уже говорил).
« — Ну же! Хочешь увидеть Париж? Скажи, наконец, что такое outchitel? Ты был очень глуп, когда ты был outchitel. Где же мои чулки? Обувай же меня, ну!» Она выставила действительно восхитительную ножку, смуглую, маленькую, не исковерканную, как все почти эти ножки, которые смотрят такими миленькими в ботинках. Я засмеялся и начал натягивать на неё шёлковый чулочек. М-llе Blanche между тем сидела на постели и тараторила…»
Здесь Никино терпение лопнуло — он больше не мог выносить это отвратительное и, главное, бессмысленное словоблудие.
— Перестаньте издеваться! Саша такую муку выдержала! Вы обещали сказать, где рукопись, а сами…
— Да я уже почти всё сказал. Осталось только про «Рорикон»… — Морозов засопел, не очень старательно имитируя оскорблённые чувства. — Хотел подать красиво, изящно, с выдумкой. Всю ночь готовился. Но раз вам невтерпёж, конец лекции скомкаю.
Он на несколько секунд замолчал, щурясь. Потом скороговоркой выпалил:
— Нимфетка минус дурацкое уменьшительное плюс город, где родился император-эпилептик… Теперь уже совсем всё.
— Ч-что?
Николас и Саша переглянулись.
— Собирался сформулировать пояснее, но вы сами виноваты — перебили меня. Катитесь к черту, я спать буду. — Больной вытянул шею и заорал. — Санитар! В кровать хочу!
Больше они из маньяка ничего не вытянули.
Саша выглядела совершенно потерянной.
— Я ничего не поняла. Какие-то камешки, куда-то полетели… Что это такое?
— В стихотворении закодировано местонахождение тайника, где ваш отец спрятал перстень. Думаю, зарыл где-то, и никакой приметной вехи рядом нет — иначе не понадобились бы все эти указания: влево, вниз, на восход.
— А рукопись? Лекция — это тоже была загадка? Но как её разгадывать? — шепнула она, когда выходили из палаты.
— Ничего, как-нибудь, — с фальшивой бодростью уверил её Ника. — Это моя профессия. Пока не найду ответа, не сдамся.
Девушка вдруг ни с того ни с сего всхлипнула.
— Простите меня, я такая плохая… Меня Бог накажет, я знаю.
— Из-за трехсот долларов, что ли? — Фандорин полуобнял её за плечо. — Так вот из-за чего вы себя ужасной грешницей считаете и всё у Бога прощения просите? А по-моему, вы святая. Честное слово.
Она вырвалась, побежала прочь по коридору, утирая слезы.
Таких девушек на свете больше нет, думал он, глядя ей вслед. Раньше, во времена Федора Михайловича были, но давным-давно повывелись. Лишь одна каким-то чудом уцелела.
— Гм-гм, — раздалось откуда-то сбоку глуховатое покашливание.
У окна стоял сивухинский телохранитель, почти сливаясь с коричневой шторой в своём строгом костюме.
— Господин Фандорин… — Ну и взгляд — мороз по коже. — Олег Аркадьевич просит вас заглянуть к нему в палату.
И не дожидаясь ответа, пошёл вперёд. Ни тени сомнения, что Николас может за ним не последовать.
Ника разозлился: надо же — «Олег Аркадьевич»! Не идти что ли за этим Азазеллой, пусть знает своё место. Но вспомнил худенькое личико малолетнего «гения», и стало жалко паренька.
Пошёл.
Спустились на первый этаж, пересекли широкий центральный коридор, зачем-то вышли во внутренний двор.
Оказалось, что «палата» спонсорского отпрыска — отдельное здание, разместившееся в глубине сада. Собственно, не здание, а что-то вроде ангара, очертаниями и размером напоминающего крытый теннисный корт.
— Как же он тут без окон? — спросил Ника у спины телохранителя.
Игорь не ответил. То ли счёл ниже своего достоинства, то ли не любил попусту болтать языком. Все равно минуту спустя посетитель увидит всё сам.
Наследник вольного каменщика устроился в гигантской «палате» своеобразно. Свет проникал сверху, через застеклённый потолок. Вдоль металлических стен тянулась галерея, к которой вела лёгкая лестница. Там, наверху, всё было залеплено яркими афишами и постерами с изображением бэтменов, бекхэмов и прочих персонажей современного подросткового пантеона. Внизу же без какой-либо системы и видимой логики была расставлена разномастная мебель и аппаратура: несколько столов, железные и кожаные стулья на колёсах, компьютеры, акустические системы, ещё какая-то техника. Два или три автомата с соками и колой, мини-мотороллер, всякий спортивный инвентарь, а на самом почётном месте скалила зубы огромная пластиковая Годзилла.
Хозяин всего этого хлама сидел спиной ко входу и сосредоточенно мастерил что-то на верстаке, время от времени сверяясь по мудрёной схеме на мониторе.
Какое причудливое сочетание взрослости с инфантильностью, подумал Николас. Наверное, таким же был вундеркинд Самсон Фандорин, который, если верить семейному летописцу, в двенадцатилетнем возрасте изобрёл летательный аппарат наподобие дирижабля и летал на нем над уральскими горами.
— А, Николай Александрович, — сказал мальчик. — Спасибо, что согласились зайти. Я бы сам к вам вышел, но здесь… лучше.
Вдали от отца он держался совсем иначе. Спокойнее, естественнее, взрослее.
— Почему «лучше»?
Паренёк сказал Игорю:
— Можешь идти на место.
— Хорошо, Олег Аркадьевич.
Ну и нравы, слегка поморщился Николас. Мальчишка взрослого мужчину зовёт на «ты», а тот его по имени-отчеству. Правильно сказано: худший воспитатель — богатство.
Игорь удалился в угол и сел к столу, сплошь уставленному какими-то хитрыми приборами. Там же на полу лежал аккуратно свёрнутый спальный мешок.
— Спартанец, — усмехнулся Олег, поймав взгляд Фандорина. — Довольствуется малым.
— Капитально вы здесь обустроились.
— Мой второй дом. — Подросток исподлобья смотрел на гостя. — Две недели дома, две недели здесь.
— Извините, но… от чего вас все-таки лечат?
— От разного. — Олег отвернулся, стал свинчивать какую-то штуковину, похожую на детский водяной пистолет. — Роды были неудачные, мать подорвала здоровье, недолго потом жила. А я получился ходячее недоразумение. Всё во мне не так. Позитивист папочка со своим непотопляемым оптимизмом уверяет, что я — аномалия со знаком плюс. — В голосе мальчика прозвучала насмешка, но не злая, а, пожалуй, ласковая. — Но вопрос остаётся открытым. Сейчас, по плану великого доктора Зиц-Коровина, мне колют гормональные препараты. В следующий раз будем регулировать сон. Я — урод, посплю полтора — два часа, и мне хватает. А великий доктор Зиц-Коровин считает, что в этом одна из причин болезни. Буду учиться дрыхнуть по восемь часов в сутки, как все нормальные люди. У великого доктора Зиц-Коровина на мой счёт большие планы. Вторая пятилетка к концу подходит, третья на носу. Без финансирования Центр физиологии мозга не останется.
Фандорин хотел спросить, почему Олег так ожесточён против главврача, но решил с этим подождать. Подросток позвал корифея добрых советов неспроста. Если хочет что-то рассказать, не стоит его подгонять.
— А что вы такое мастерите?
— Дурью маюсь. Прочитал, что японцы изобрели полимерную нить сверхбыстрого растяжения-стягивания. Изобрести изобрели, а как использовать, пока не придумали. Попросил папу выписать мне образец. И сделал игрушку, занятную.
Он поднял пластмассовый пистолетик, нажал кнопку, и из дула вылетело что-то маленькое, блестящее. Приглядевшись, Николас увидел, что это присоска на тонкой блестящей нити. Присоска впилась в корешок книги, лежавшей на диване, метрах в трех от стола.
— Теперь включаем стягивание…
Олег нажал кнопку ещё раз — и книга оказалась у него в руке.
Запрокинув голову, паренёк беззаботно расхохотался.
— Говорю же, дурью маюсь. Что с меня, аномального, взять?
Но это совсем не дурь! — пришёл в восхищение Фандорин. — Великолепное изобретение! Например, пригодится людям, которые не могут передвигаться. Да мало ли, как можно использовать такой чудо-инструмент!
Но Олег лишь махнул рукой.
— Ерунда всё это… — Он оглянулся на Игоря, потом на дверь и понизил голос. — Я вас не для этого… Я поговорить хотел. Так, вообще… А то не с кем. Не с Игорьком же. А у вас лицо такое, ну, как будто вы слушать умеете. И болтать потом не станете.
Фандорин поневоле почувствовал себя польщённым. Да и жалко было этого наследного принца, запертого в своих технохоромах, как в золотой клетке.
— Хотите поговорить по душам? — улыбнулся Ника мальчику. — Что ж, давайте попробуем.
Но разговора не вышло.
Лицо Олега внезапно изменилось — стало отчуждённым, замкнутым.
— Не сейчас, — прошептал он. — Фарширователь мозгов пришёл.
— Кто?
Оглянувшись, Ника увидел в дверях фигуру в белом халате.
Доктор Коровин смотрел на шепчущихся собеседников с весёлым удивлением.
— Подружились? Похвально, похвально… О чем беседуете? Можно мне тоже поучаствовать?
Какой уж тут разговор по душам.
10. ФЛАНГОВЫЙ МАНЁВР
Новые загадки оказались не в пример труднее первой. Вызвали из засады в Саввинском переулке Валю (за Рулетом теперь пускай люди Аркадия Сергеевича охотятся), до вечера втроём просидели в офисе, но так ни до чего путного и не додумались. Начали с П.П.П. «Первоисточник», от которого Морозов порекомендовал шагать, это, вероятно, роман «Преступление и наказание». Но как можно шагать от романа? Может быть, все-таки он имел в виду что-то иное? Пять камешков, четыре камешка… Ерунда какая-то.
Плюнули. Переключились на рукопись — в конце концов, клиента интересовала именно она, а не кольцо. Распечатали весь текст гнусной лекции, крутили его и так, и этак. Всё впустую. До последней шарады, про нимфетку, вообще не добрались. Разошлись одуревшие, унылые, чтобы снова собраться завтра в десять.
А наутро, когда Николас одевался, из кармана брюк выпал дублон и закатился под кровать. Магистр долго стоял на четвереньках и, чертыхаясь, шарил рукой по пыльному полу. Проклятая монета словно пропала. Пришлось отодвигать кровать.
Увидев, как под плинтусом тускло поблёскивает жёлтый металл, Фандорин вдруг подумал: надо не перебирать слова, которые есть, а искать те слова, которые пропали!
И дело сразу пошло. К десяти часам головоломка была полностью разгадана.
Своих помощниц Ника встретил спокойный, торжественный. Но для пущего эффекта торопиться не стал.
Спросил с хитрой улыбкой:
— Ну что, пошевелили мозгами на досуге?
— Я читала-читала, ничего не поняла, — виновато сказала Саша. — Я тупая.
— Туфта какая-то, — согласилась Валя. — Я тоже по нулям. А вы, шеф?
— Да есть кое-что…
Позволив себе посмаковать наступившую паузу, Фандорин направился к окну.
— Припекает. Открою, а то душно.
Открыл — и триумфального настроения как не бывало. Сквозь шум утренней улицы донёсся звук пианино. Урок музыки у Алтын сегодня только в двенадцать, а она уже вернулась. Значит, заскочила в редакцию совсем ненадолго и скорей домой, готовиться. Боится ударить лицом в грязь перед своим гением.
Окно снова было закрыто. Ника вернулся к столу и уже безо всякого куража, хмуро стал рассказывал».
— С лекцией всё оказалось довольно просто. Больше всего времени заняла шарада про нимфетку, но и на неё хватило получаса.
— Ну да! — не поверила Валя.
— Смотрите сами. «Нимфетка минус дурацкое уменьшительное плюс город, где родился император-эпилептик». «Нимфетка» — это, конечно, Лолита, которую Морозов поминал и в лекции. Вопрос, что такое «дурацкое уменьшительное». Я порылся в романе Набокова. Его герой называет Лолиту сокращённым именем «Ло» — действительно, довольно дурацким. От «Лолита» отнимаем «Ло». Что получается?
— «Лита». Это что значит?
— Пока ничего. Переходим к месту рождения императора-эпилептика.
— Это кто такой?
Вопрос. Ясно было одно: искомый император имеет какое-то отношение к Федору Михайловичу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33