Русской внешней торговле был нанесен страшный удар: русский экспорт упал на 98 %, импорт — на 95 %, что явилось одной из главных причин военного перенапряжения России и ее конечного крушения в крови и хаосе.
Продукция, предназначенная для вывоза, в течение трех лет оседала на складах, и была теперь захвачена немцами и большевиками. «Еще никогда с момента изобретения корабельного компаса, — вспоминал Черчилль, — действия одного боевого корабля не приводили к столь грандиозным и страшным последствиям, как действия немецкого крейсера „Гебен“ в августе-октябре 1914 года». Доблестный «Гебен» все годы войны, не имея дока и даже причала, держал в напряжении русский Черноморский флот и, как бы демонстрируя свой триумф, пришел летом 1918 года в захваченный немецкими войсками Севастополь, где и прошел впервые за всю войну доковый ремонт, ибо немцам было передано все оборудование базы в целости и сохранности. Кто бы мог это представить хотя бы в 1917 году?!
С территории, захваченной большевиками, таким же потоком шли в Германию эшелоны. К причалам Петроградского порта подходили немецкие торговые суда, таинственные шведские и норвежские пароходы, какие-то непонятные транспорты под флагами частных владельцев из Дании, США и Аргентины, «липовые» госпитальные суда под флагами Красного Креста Швейцарии. Район порта был наглухо оцеплен ЧОНом. За излишнее любопытство полагался расстрел на месте.
Загнанный в Северном море на свои базы и не решавшийся высунуться оттуда в страхе перед англичанами, немецкий флот господствовал на Балтике, обеспечивая перевозки, хотя кишащее минами море (обе стороны за годы войны выставили на Балтике более 120 тысяч мин) было очень опасно, и только весьма веские причины могли заставить судовладельцев посылать свои транспорты в полумертвый порт Петрограда.
Зато бесперебойно действовали железные дороги, связывая республику «Советов и пролетарской диктатуры» с Германией через захваченные немецкими войсками территории Польши, Белоруссии и Прибалтики. Действовала и северная железнодорожная ветка до Гельсингфорса и далее на Скандинавские страны.
Чтобы обеспечить бесперебойное действие железных дорог, немцы вынуждены были поставить большевикам 50 тысяч тонн угля. Вечером 18 апреля 1918 года на «пограничной» станции Орша встретились два поезда: один двигался в Москву с персоналом германского посольства во главе с графом Мирбахом, другой вез в Берлин сотрудников «полпредства рабоче-крестьянского правительства». Состав «полпредства» был очень интересным. Возглавлял его А. А. Иоффе — личность, мягко говоря, весьма любопытная. Родившись в 1883 году, он в начале 1900-х годов попал под гипнотическое обаяние знаменитого Парвуса и, пройдя школу своего великого учителя, отлично понял весьма простую истину, что, прежде чем совершить мировую революцию, нужно сначала собрать достаточно денег на ее проведение. Вместе с Троцким, Урицким, Володарским и Ганецким. Иоффе представлял «гвардию» Парвуса при Ленине, осуществляя до октября 1917 года прямую связь с немцами, а затем фактически возглавляя «советскую» делегацию на мирных переговорах в Брест-Литовске. И, естественно, именно он был послан в Берлин, где помимо всего прочего, его ждала встреча с любимым учителем — Парвусом.
Вместе с ним в составе «полпредства» ехал Я. С. Ганецкий — правая рука Ленина в годы прозябания «вождя» в Кракове, где его, как известно, арестовали в первые дни войны как русского шпиона. Именно Ганецкий, бросившись в Берлин, поднял на ноги «социал-демократов» в германской столице и Вене, добившись не только освобождения Ленина, но и его переброски в Цюрих экстренным поездом. Железнодорожная связь между Австро-Венгрией и Швейцарией была прервана с началом военных действий.

В 1915 году Ганецкий был вызван Парвусом в Стокгольм, откуда направлялась вся подрывная деятельность немецкой разведки против России. В марте 1917 года по договоренности Ленина с Парвусом Ганецкий временно остается в Стокгольме в составе так называемого «заграничного бюро ЦК», в чью задачу входил бесперебойный перевод денежных средств от немцев в Россию — большевикам. С помощью Парвуса Ганецкий завязывал многочисленные контакты с иностранными банками. После октябрьского переворота он был назначен главным комиссаром банков и членом коллегии Народного комиссариата финансов, то есть входил в руководство учреждений, которые командовали грабежами и принимали награбленное, ведя его учет на контролируемой территории. («Социализм — это учет»).
Третьим в состав полпредства входил знаменитый Красин, которого, казалось бы, не надо представлять, если бы о нем за последние 75 лет было написано хоть одно слово правды. Одаренный инженер, он имел душу и навыки профессионального преступника, а потому чутьем и интуицией тянулся к большевикам. Во время революции 1905 года совместно с людьми Парвуса он участвовал в ограблении Петербургского отделения Волжско-Камского банка, присвоив значительную сумму денег, что вызвало неудовольствие Парвуса. Однако Парвусу вскоре пришлось срочно бежать за границу, а Красин остался в России, развив между двумя революциями кипучую деятельность.
Диапазон его увлечений мог бы составить несколько томов уголовного дела: от организации налетов на банковские фургоны и подготовки к выводу из строя всей столичной кабельной электрической сети до изготовления фальшивых денег и тривиального убийства полицейских. Дерзкий и решительный авантюрист, любивший рискованные действия, Красин разочаровался в Ленине, открыто издеваясь над приходящими из Цюриха его статейками, призывавшими к революции в Швейцарии. Когда в Петроград прибыл известный Георгий Соломон с целью собрать средства для бедствующего в эмиграции вождя мирового пролетариата (Парвус специально ограничивал Ленина в средствах, чтобы злее был в нужный момент), Красин, выслушав Соломона, вынул бумажник и протянул тому две пятирублевых бумажки. Соломон с возмущением отказался, заявив Красину, что обойдутся и без него. «Как хотите, — пожал плечами Красин, пряча банкноты обратно в бумажник, дружелюбно при этом заметив Соломону. — Не сердитесь, Георгий, Ленин не заслуживает помощи. Он охвачен манией разрушения и непредсказуем. Никто не знает, какая мысль родится завтра в его татарской башке. Шел бы он к черту. Давайте лучше пообедаем».
Однако Ленин после переворота, уничтожив всю торговлю в стране, Наркомом торговли почему-то назначил именно Красина. В наркомат Красина стекались конфискованные деньги и товары как из крупных купеческих фирм с миллионными оборотами, так и из мелких лавок и мастерских, успевших наторговать всего рублей на 300. Деньги и ценности передавались в Народный банк и основанный при нем «золотой фонд», а товары — на склады, переполненные до крыш из-за вызванного войной застоя во внешней торговле.
Красин был одним из соавторов системы «закрытых складов», которая заключалась в том, что даже когда, казалось бы, в стране есть все необходимое, ничего не продавалось, а только распределялось. Эта система жива и в наши дни, действуя с той же эффективностью. Разница только в том, что в те годы доведенные голодом и нуждой до отчаянья люди решались на штурм складов, во время которого их безжалостно расстреливали из пулеметов, после чего расстрел каждого в отдельности оформлялся как приговор ревтрибунала.
Правда, склады были не безразмерны. Время от времени испортившиеся продукты приходилось под покровом ночи и под строгой охраной вывозить на свалку, где их заливали известью, чтобы, не дай Бог, кто-нибудь ими не воспользовался.
По дороге кое-что, конечно, разворовывалось и появлялось на черном рынке. От гнилых продуктов вспыхивали эпидемии, в которых, естественно, обвиняли спекулянтов.
Впрочем, склады надеялись вскоре разгрузить, для чего Красин и направлялся в Германию.
Самой замечательной личностью из всех, направляемых в Берлин, был четвертый сотрудник «полпредства» — Вячеслав Менжинский. По личному указанию Ленина он должен был занять пост генерального консула РСФСР в немецкой столице. Вячеслав Менжинский — наиболее зловещая фигура в большевистской верхушке. Первый заместитель «железного Феликса», один из наиболее кровожадных вампиров из коллегии ВЧК, он вместе с тем занимал пост Наркома финансов и был одним из главных комиссаров «народного банка». Интересное сочетание должностей, не правда ли? Одной рукой грабим и убиваем, второй — оприходуем и прячем. И важными, видимо, были причины, заставившие Менжинского бросить в России свои многотрудные и прибыльные дела и отправиться в Берлин. В июле 1916 году Менжинский опубликовал в парижской эмигрантской газете «Наше Эхо» весьма интересную статью о Ленине, в которой писал: «Ленин — это политический иезуит, который в течение многих лет лепит из марксизма все, что ему нужно для данного момента. Ныне он уж совершенно запутался в своих теориях… Ленин — это незаконнорожденное дитя русскою абсолютизма, считающий себя единственным претендентом на русский престол, когда тот станет вакантным… Если он когда-нибудь получит власть то наделает глупостей не меньше, чем Павел I… Ленинисты — это даже не фракция, а какая-то секта или клан партийных конокрадов, пытающихся щелканьем своих кнутов заглушить голос пролетариата». Странная компания собралась в Кремле!

На Силезском вокзале Берлина делегацию вместе какими-то мелкими клерками из Германского МИДа встречал сам великий Парвус.
Значение этого человека в судьбе России столь велико, а знают о нем настолько мало, что это даже обидно, поскольку именно Парвус был учителем и наставником Ленина, первым гениально угадавший в Ильиче именно того человека, чья безумная энергия сокрушения позволит осуществить его, Парвуса, глобальные планы фантастического обогащения. Ибо, надо честно признать, черной работы Парвус не любил, хотя ему и пришлось ею как-то заниматься в 1905 году. Считается, что настоящая фамилия Парвуса — Гельфанд, хотя последние данные заставляют в этом усомниться. У международных авантюристов такого масштаба очень трудно докопаться до настоящей фамилии. Он был на три года старше Ленина, родился в 1867 году в городе Березино Минской губернии.
Детство свое провел в Одессе, где в 1885 году окончил гимназию, а затем уехал в Германию для продолжения образования. В 1891 году Парвус закончил Базельский университет по курсу экономики и финансов, после чего несколько лет проработал в различных банках Германии и Швейцарии. Увлекся Марксом.
Видимо, первым понял возможность использования марксистской и псевдомарксистской фразеологии для прикрытия каких угодно политических и военных преступлений. С упоением изучал историю России, состояние ее хозяйства и финансов. Обратил внимание на глубокий антагонизм, раздирающий все слои русского общества и предвидел полную беспомощность и беззащитность этого общества, если оно лишится очень тонкого образованного слоя, состоящего из дворянства и интеллигенции; он произвел огромное впечатление на Ленина.
Парвус был единственным человеком в «социал-демократической» среде, с которым Ленин не решался полемизировать, хотя на всех прочих налетал боевым петухом, если они осмеливались как-то иначе, чем он, трактовать марксизм, никогда не стесняясь при этом в выражениях. «Холуй, лакей, наймит, подонок, проститутка, предатель» — вот основной набор ленинских литературно-полемических приемов в спорах с правыми, и с виноватыми.
Однако Парвуса, которого вождь ненавидел, пожалуй, больше всех других, вместе взятых, он не осмеливался задеть никогда ни устно, ни в печати.
Напротив, внимательно прислушиваясь, часто восклицал: «Вздор! Архиреакционно! Но если посмотреть диалектически, то это и есть практический марксизм!». Практический марксизм по Парвусу сводился к следующему: достижение мирового господства, называемого на марксистском жаргоне «мировой революцией», возможно только одним способом: взятием под контроль мировой финансовой системы. Он считал, что для этого совсем не обязательно ломать старую, то есть существующую финансовую систему, а достаточно только, внедрившись в нее, взять ее постепенно под собственный контроль и обратить на осуществление своих целей. Это возможно только при условии захвата какой-нибудь более-менее богатой страны и, обратив в деньги все ее богатства, все движимое и недвижимое имущество, навязать ее народу чистый платоновский социализм (то есть худший вид рабства), а полученные таким образом средства вложить в мировую финансовую систему. И если сумма будет достаточно большой, с ее помощью навязать миру и соответствующую идеологию.
(«Архиреакционно!»). Естественно, будет необходим массовый и беспощадный террор, но широчайший простор для его маскировки дает умелое использование таких выражений, как «пролетарская диктатура», «классовая борьба», «отживающие классы», «всеобщее равенство», «полная свобода» и продуманная тактика действий по простой схеме: «достижение успеха, закрепление успеха, развитие успеха». В своих рядах необходима строжайшая дисциплина, ни малейшей тени раскола, абсолютная тайна жизни руководящего звена и его постепенное обожествление. («Архиреакционно! Но если посмотреть диалектически…»).
Это еще не были постановления и директивы, указы и декреты, секретные и совершенно секретные инструкции с угрозами смертной казни в случае разглашения. Это были разговоры в уютных кафе или на вечеринках, где высшим героизмом считалось сыграть на фортепьяно «Варшавянку» или декларировать общие фразы типа «Долой самодержавие!». Но «сценарий» уже наговаривался.
Расхождения возникли сразу. Если Парвус считал, что лучшей страны для первоначального осуществления плана, чем Россия, даже придумать невозможно, то Ленин был категорически против.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54