Денег у меня не много, однако более чем достаточно, чтобы по-царски оплатить автопробег длиною в полтора километра. Было бы чуточку побольше времени, я бы и так добежал минут за двадцать до нужного дома на улице Беговой, рядом с ипподромом.
Так уж удачно сложились обстоятельства, что офис Большого Папы оказался относительно рядом с домом, где проживает звукорежиссер Ленечка Стошенко. Повезло, что офис Большого Папы расположен в центре. В центре города живет великое множество моих знакомых. Мне-то повезло, а вот Ленечке наоборот. На разъезды по Москве времени нет совсем, а здесь, на Беговой, кроме Стошенко, живут еще только двое знакомых — нищий, как и положено людям его профессии, поэт-лирик и обнищавшая кинорежиссерша-пенсионерка. Леонид Стошенко — единственный обремененный кое-какими деньгами знакомец в этом районе, у него и попрошу финансовой помощи. Времени в обрез, и придется просить у Ленечки взаймы, выдвигая самые убедительные и весомые аргументы. Практика последних часов показала, что эффективнее всего силовой метод убеждения, а самый весомый аргумент — удар или выстрел. Стрелять не из чего, придется бить.
Тачку поймал быстро. Даже деньги в кулаке не успели промокнуть.
— Куда ехать? — спросил моложавый водитель пошарпанного и разбитого, однако, «Форда». Это судьба! Из Подмосковья в столицу Лысый вчера привез меня на «Форде», и вот опять предстоит прокатится на автомобиле той же породы!
Паренек за рулем мне понравился. Весь какой-то разбитной, растрепанный да взлохмаченный, вдобавок в кожаной куртке с тисненной на спине надписью по-английски «Харли Дэвидсон». Ему бы больше подошло сидеть за рулем мотоцикла, но он устроился за баранкой «Форда». Такой парень, по определению, должен лихо водить тачку.
— До ипподрома довезешь? Домчишь быстрее чем за десять минут, все бабки твои.
— Заметано, садись. — Водителю хватило одного взгляда, чтобы оценить общую сумму зажатых в моих пальцах радужных бумажек и осознать выгоду предложенной сделки.
— Гони! — Я плюхнулся на переднее сиденье, дверцу за собой закрывал уже на ходу.
— К бабе спешишь? На свидание? — Разбитной водила покосился на розы.
— Не угадал.
— А кому цветы, если не бабе?
— Мужику.
— Ты что? «Голубой»?
— Я — нет, а он, тот, кому цветы, — «голубой»... Слушай, земляк, я смотрю, ты лихо с тачкой управляешься, может, подождешь минут десять, пока я «голубому» розы вручу, и прокатимся за город, а?
— Далеко покатимся?
Я назвал ближайшую от интересующего меня дачного поселка железнодорожную станцию, но ее название оказалось водиле незнакомо. Тогда я вспомнил, как называется райцентр, который я посетил вчера во второй половине дня в компании с пенсионером-сердечником.
— Как, говоришь, райцентр называется?
Я повторил название городишки-райцентра.
— Там еще рядом деревня есть... то ли Кондрашкино, то ли Кондрашево...
— Ага! Деревня Кондратьево. В том же районе есть дачный поселок «новых русских», в него-то, в поселок, мне и надо попасть.
— Знаю это место! — обрадовался владелец старика-"Форда". — Мы туда с чуваками за грибами катались.
— Домчишь за час?
— За час — слабо. За час пятнадцать долетим, если ты гаишникам... то есть гибэдэдэшникам на ходу будешь бабки штрафные метать.
— Согласен.
— Про мильтонов договорились, а мой какой интерес? Сколько платишь?
— А сколько просишь?
— Триста баксов.
— Ну, ты, брат, загнул!
— Не хочешь — не надо.
— Хочу. Будет тебе три сотняшки.
— Три сотни отстегнешь сразу, авансом. Такое мое условие — стопроцентная предоплата. Учти.
— Учел. Понимаю тебя, сам такой же, без полной предоплаты не работаю.
— Ипподром, приехали!
— Вон к тому дому подрули. Ко второму парадному, о'кей?
— Хокей. Беги, дари цветы своему гомику, мечи баксы, и полетели за город.
— Десять минут обожди, и полетим, бегу!
Я отдал водиле рубли из кулака, выскочил из «Форда» под дождь и, пробежав пять метров по мокрому асфальту, заскочил во второе парадное. На втором этаже находилась квартира Леонида Стошенко. Я был у него в гостях два раза в жизни: с веселой компанией мы заваливались к Ленечке допивать то, что осталось недопито в кабаках после закрытия. С той же фатальной цифры «два» начинается код замка в подъезде, это я хорошо помню.
Хлопнув первой парадной дверью, я спрятался от дождя и оказался возле вторых дверей с кодовым замком. Коробка замка старая. Вокруг кнопок, которыми пользуются наиболее часто, металл отполирован пальцами жильцов. Вокруг кнопок с двойкой, пятеркой и восьмеркой. Я набрал комбинацию, 2-5-8, замок не сработал, отстукал 2-8-5 и услышал сухой щелчок. Открыто! На второй этаж — бегом, марш!
Прыгая через две ступеньки, встряхнул розы, распушил их, придал цветам, так сказать, товарный вид. Две розы (опять же фатальная двойка), белая и красная. С белой и красной розами связана примечательная, судьбоносная история, случившаяся с Ленечкой два (снова двойка!) года назад.
Ленечка — особь нетрадиционной сексуальной ориентации... Впрочем, такая уж сегодня она, эта самая голубая ориентация, нетрадиционная? Педерастов к концу двадцатого века в России расплодилось великое множество. И как они плодятся? Ума не приложу... Гей Леонид Стошенко — актив. То бишь у него наступает эрекция при виде голой задницы собрата по полу. К своим тридцати трем годам Ленечка успел перевидать изрядное количество задниц, но не из-за того, что развратен по натуре, нет! Леонид Стошенко всегда мечтал о такой любви, чтоб одна и навеки. Мечтал и искал. И нашел. Ее звали Боря. Она была трансвеститом. Внешне — симпатичная женщина, и одевается, как женщина, и ведет себя, как женщина. От настоящей женщины Борис имел лишь пять отличий: кадык, необходимость бриться, отсутствие грудей, мужское имя и то, что писать ему приходилось все же стоя. Наиболее консервативная часть гей-общества осудила Ленечку за связь с Борисом. Ведь Борис так похож на женщину, а женщины, эти жирные тюлени, должны вызывать отвращение у истинного жреца голубой луны. Ленечка все понимал и соглашался с блюстителями гомосексуальных нравов, однако сердцу не прикажешь. Он влюбился, и он хотел ее видеть рядом с утра до вечера и особенно с вечера до утра. Два года назад Боря согласился... пардон, согласилась выйти замуж за Ленечку. Неофициально, конечно. На свадьбе гуляла добрая половина тусовки. Я там не был, но я видел свадебные фотографии. На фото счастливый Ленечка сжимал в кулаке красную розу, а Боря — белую. Красная и белая розы стали символами единения и любви «молодых». Геи очень романтичны, сентиментальны и обожают символизм.
Все складывалось славненько, и полгода Ленечка с Борей прожили душа в душу. К сожалению, через шесть месяцев совместная жизнь дала трещину. Леонид завел любовницу — очаровательного танцора Аркашу. Боря застал, то есть застала как-то мужа в объятиях любовницы, придя домой раньше обычного, и, обливаясь слезами, ушла, переехала жить обратно к маме. Стошенко сильно переживал, порвал с Аркашей, умолял Борю вернуться. Но безуспешно. Своими семейными проблемами Ленечка достал всю тусовку. Всем и каждому изливал душу, умоляя о сочувствии. Вот и не далее как в прошлую пятницу на тусовке в «Планете Голливуд» Ленечка подсел ко мне за столик и, пьяно улыбаясь, стал доказывать, что: «Борька ко мне (то бишь к нему, к Л.Стошенко) вернется! Вот увидишь, Стас, — вернется. Я верю, она придет однажды с двумя розами, белой и красной, и, как обычно, подставит щеку для поцелуя. Я ведь порвал с Аркашкой все отношения, и Борька об этом знает». А через полчаса после Ленечкиных откровений я пошел в сортир отлить и застал там Стошенко целующимся взасос с Аркадием...
Забежав на второй этаж, я резко тормознул перед дверью в квартиру Стошенко. Встал напротив дверного косяка, так, чтобы через линзу «глазка» меня не было видно, и указательным пальцем левой руки надавил на кнопку звонка. Правую руку с двумя розами в кулаке я вытянул в сторону, расположив цветы таким образом, чтоб как раз их-то и увидел Ленечка, когда припадет к дверному «глазку» своим черным глазом. Ленечка, увидев розы, непременно решит — это Боря с игривой стыдливостью прячется от линзы подсматривающего устройства за дверным косяком. И, насколько я знаю Ленечку, он должен, обязан сразу же открыть дверь, распахнуть ее настежь, трепеща сердцем и складывая губы трубочкой для поцелуя. Гомики они такие, они романтики. Но для начала Ленечку нужно разбудить. Звоня сегодня утром ему по мобильнику, я утомился слушать длинные гудки в трубке, а, нажимая пальцем на кнопку, я морщился от непрерывного «динь-дон-тиллидон» мелодичного звонка за дверью.
Я думал, будить Стошенко непрерывным звонком придется минут пять кряду. Я ошибся. Леонид, как выяснилось, не спал. Секунд пятнадцать нудного «динь-дона», и я расслышал торопливые шаги за дверью, отпустил кнопку звонка.
— Кто там? — выкрикнул Ленечка на ходу. Замолчал, заглянул в «глазок». Громко-громко ахнул, и голос его завибрировал, будто взволнованная виртуозом-гитаристом струна: — Борис! Боренька!!! Ты вернулась!..
Ленечка управился с дверными запорами в рекордно короткое время. Дверь распахнулась, и я треснул по улыбающейся физиономии Стошенко кулаком, в котором сжимал колючие стебли двух дешевых роз.
Ударил я не сильно. Скорее даже не ударил, а втолкнул, впихнул Ленечку с порога обратно в квартиру и вошел сам следом, спешно прикрывая за собою дверь.
Мой толчок-тычок задвинул Стошенко в глубину квартирной прихожей. Высокий, с копною пышных угольно-черных курчавых волос, смуглый и мускулистый Ленечка широко расставил ноги, дабы сохранить равновесие и остановить возвратно-поступательное движение после тычка кулаком в челюсть. На Ленечке был надет длинный шелковый халат. Полы халата распахнулись, обнажив атлетически сложенную фигуру во всей ее античной красе и на секунду шокировав меня татуировкой внизу голого живота. Как оказалось — Леонид брил промежность. В нижней части пуза, на тщательно выбритом участке кожи, красовалась татуировка — две розы, белая и красная.
— Срамоту прикрой, Ленечка, а то ты меня смущаешь. Чего стоишь? Прикрой, говорю, розарий!
— Стас?.. — Ленечка запахнул полы халата. Руки у него задрожали, лицо внезапно побелело.
— Ну, Стас. С чего это ты так напрягся? — Я на самом деле не ожидал увидеть на лице Стошенко столь мертвенную бледность неподдельного ужаса. — Ну, наколол я тебя с розами, ну, по морде съездил, замечу в скобках — совсем не сильно стукнул по фейсу, — а тебя прям шатает. Того и гляди, в обморок упадешь.
— Мне Буба позвонил, рассказал, как ты... как ты... — Ленечку заклинило. — Как ты...
— Рассказал, как я «быков» мочил, да?
Леонид кивнул. Кивок у него вышел на японский манер. Самураи, когда кланяются, не спускают глаз с собеседника. Так же и Ленечка, дернул шеей, наклонил голову, но глаз не опустил, продолжая смотреть на меня, словно видел впервые.
— Я рад, что тебе известны мои скрытые таланты, Леонид. Не придется терять время, лишний раз демонстрируя силу. Времени у меня в обрез и... Стой!.. Погоди!..
Вот черт! Я не успел поймать, перехватить полы халата, взметнувшиеся в воздух, словно шлейф, после того, как Ленечка рванул к дверному проему в комнату-спальню. Сбежал, скрылся у себя в спаленке, дуралей. А я тоже хорош — вместо того чтобы в два прыжка нагнать беглеца, сделал чисто фехтовальный выпад и попытался схватить его за шелковый хвост пестрого халата. Попытка не удалась. Тонкая, гладкая ткань проскочила между пальцев, я потерял равновесие и чуть не грохнулся на половичок посредине прихожей.
Черт побери! Времени — кот наплакал, а, видно, придется гоняться за Ленечкой по всей квартире, как за малым ребенком!
— Леонид! Не бойся, Леонид! — Я взмахнул руками, поймал на мгновение утраченное после фехтовального выпада чувство баланса и шагнул по направлению к Ленечкиной спаленке. — Лень, давай не будем играть ни в салочки, ни в прятки. Давай, ты по-хорошему дашь мне...
Ленечка выпрыгнул обратно в прихожую совершенно для меня неожиданно. И, если бы я инстинктивно не отшатнулся, бейсбольная бита размозжила бы мой череп, как прокисшую репу.
Оказывается, Ленечка побежал в спальню отнюдь не прятаться, а вооружаться. Вооружился бейсбольной битой и ринулся обратно в прихожую, всерьез намереваясь расшибить битой-дубиной мою седую голову! Не ожидал я от него ничего подобного, каюсь. Ленечка орудовал битой, как заправский дровосек тяжелым топором.
Просвистев в сантиметре от моего лба, бита ударилась о стенку. Стенка вздрогнула, с потолка посыпались белесые ошметки штукатурки. Видать, все же судьба мне сегодня упасть на коврик-половичок в Ленечкиной прихожей. Отпрянув от просвистевшей в опасной близости бейсбольной биты, я потерял-таки равновесие и грохнулся на пол.
Стукнувшись о стенку, бита-дубина взмыла вверх, на мгновение зависнув надо мной.
Подтянув ноги к животу, я успел «встать» на лопатки и выбросить ноги навстречу стремительно опускающейся дубине. Я хотел отбить ее сомкнутыми пятками, погасить энергию удара и одновременно изменить траекторию.
Моя задумка удалась. Пятки ударили по отполированному дереву, из которого была сделана американская дубина. Удар сбил скорость, изменил ее направление, и, вместо того чтобы попасть по голове, дубинка стукнулась об пол в десяти-пятнадцати сантиметрах от моего уха.
Дровосек, когда колет дрова, сгибается в конечной фазе маха топором. Вот и Ленечку согнуло одновременно с тем, как утолщенный конец бейсбольной биты коснулся пола. Его согнуло, и я бросил в лицо Ленечке розы, которые сжимал в кулаке. Ленечка в силу природных инстинктов зажмурился, а я перекатился на бок и обеими руками вцепился в биту-дубину.
Я думал — все, победа. Не тут-то было!
Едва я ухватился за биту, Ленечка отскочил в сторону и, хорошо размахнувшись, ударил меня ногой.
Блин! Как больно!!! Стошенко, кретин, ударил носком по моей коленке. Наверное, боялся, что я сейчас поднимусь и сделаю то, что у него не получилось, — размозжу ему череп.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53