— Bon soir a tous! — сказала всем Алис и, показав на Генриха, сообщила: — Это Генри!
Их появление приветствовалось с большим или меньшим энтузиазмом. Парни у стены помахали руками, несколько девочек и мальчиков подошли и поздоровались, поцеловались с Алис и представились Генри, впрочем, как обычно, имен Генрих не запомнил. Через минуту некоторое оживление, вызванное их приходом, улеглось, и все занялись опять своими делами — слушанием музыки, потоптыванием в такт тяжелым башмаком по квадратному метру пола, беседой с соседом.
«Никто не знает, как ты должен проводить последние дни своей жизни, — подумал Генрих. — Может быть, именно сидя среди детей и постукивая ногою о пол в такт музыке. А почему нет? Лучше, чем видеть перепуганные глаза докторов и медсестер…»
Ему предложили виски, очевидно, среди этой компании было cool пить именно виски. Супермен взял предложенный ему бокал, но, когда Моник отошла, поставил его на пол рядом с матрасом, на котором он и Алис восседали, деля его с еще несколькими гостями. Лучше не пить, решил Супермен. Ближе к концу, предупредил его в свое время доктор Милтон, Генриха будет рвать даже от воды. «Если у кого-нибудь из детей окажется трава или гашиш, Супермен с удовольствием покурит, — решил Генрих. — Подставим свои легкие и убережем желудок… Ебаный желудок — может быть, он протянет на 30 секунд дольше…»
— Общайся, Генри, — сказала ему девчонка и, подавая пример, встала и устремилась к сгущающейся толпе. Генрих тоже встал и вышел в соседнюю комнату.
Все комнаты в доме, как видно, были связаны одна с другой и составляли анфиладу. В соседней комнате трое — два мальчика и очень высокая и очень худая девочка — занимались тем, что палили в мишень из спортивного мелкокалиберного пистолета. Мишень была приколота к стене, и, отойдя к противоположной стене комнаты, к зеркалу с камином, дети, приняв угрожающую позу, целились в мишень.
Некоторое время Супермен наблюдал за детьми. Стреляли они плохо, и, как часто бывает, мальчики стреляли хуже, чем девочка. Девчонке хотя бы удавалось попасть иной раз в красный кружочек пятерки. В шестерку, несмотря на небольшое расстояние до мишени, не попал никто.
— Можно мне? — Генрих воспользовался тем, что все трое рассматривали в этот момент мишень. Они пользовались одной мишенью, и теперь спорили, чья пуля задела чуть-чуть самый центр — шестерку.
— Почему нет? — Один из юношей дал Генриху револьвер. Спортивный, он был куда тяжелее суперменовской «беретты».
— Я — Генрих, — представился Супермен стрелкам.
— Пьер, — отозвался мальчик, передавший Генриху револьвер. — Это Ясмин, — сказал он, указывая на худую великаншу.
— Ален, — представился второй мальчик.
Генрих повесил новую мишень, но не там, где она была, а на другую стену. Так повесил, чтобы, открыв другие двери — ведущие в коридор, увеличить расстояние еще и на ширину коридора. Взял револьвер, положил с десяток свинцовых патрончиков в карман, открыл двери и вышел в коридор.
Первый же кусочек свинца продырявил саму цифру шесть. Все остальные Генрих положил в пределах нескольких миллиметров, только один раз чуть соскользнув в красное поле пятерки. Все это заняло, может быть, минуту. Генрих вернулся в комнату, закрыл за собой створчатые двери и отдал револьвер мальчику, назвавшемуся Пьером. Красиво отдал, рукоятью вперед.
— Здорово вы, — сказал Пьер. — Как ковбой.
— Три раза в неделю посещайте тир, и вы будете стрелять не хуже. — Генриху стало немножко стыдно, что он так убедительно доказал свое превосходство. Стесняясь, он обронил: — Увидимся. — И вышел в следующую комнату, похожую как две капли воды на две первые. Отличие состояло только в том, что у окон, выходящих на Лувр, стоял преогромный рабочий стол с брошенными в процессе работы кистями и красками, и неоконченная маленькая канва лежала тут же на столе. Генрих подумал было, что знаменитый художник вдруг отбыл из квартиры, срочно вызванный телеграммой, не успев помыть кисти. Но, вглядевшись в неоконченную картинку, изображающую зеленоватых существ женского пола в ошейниках с шипами, цепях и подвязках, стоящих, идущих и сидящих на фоне уродливых фабрично-заводских разрушенно-индустриальных пейзажей, изменил свое мнение. Судя по шипам и ошейникам, это Моник прервала свою работу, дабы развлечь гостей в Новый год, а не знаменитый ее папа-художник.
Оглянувшись, Генрих увидел, что целая выставка, может быть, работ 25 или 30 висят на одной из стен комнаты. Генрих подошел к картинам.
В комнате было мало света, только перевернутая вверх и в сторону окна чертежная лампа освещала высокие стены. А картины на стене были темными. Посему Супермен вначале повернул чертежную лампу на ее гибком стержне так, чтобы свет падал на картины, а уж потом вернулся опять внимательным посетителем музея к стене.
Мир маленького толстенького таракана Моник был страшен. Прежде всего, он был страшен по цвету. Он был черно-зеленым. Плюс-минус иногда вливалась в него и серая краска.
Затем — существа на картинах хотя и напоминали людей, но явно и очевидно уже людьми не были. То есть в придачу к искореженной неизвестного происхождения ужасами плоти их примешивались уже и металлические, и, может быть, деревянные, и пластиковые куски. Мутанты послеатомной эры жили в пещерах, где они развешивали белье и готовили в горшках неопределенные варева. Мутанты шагали куда-то строем, лежали на равнинах, выглядывали голые или почти голые из дыр в земле.
При всем ужасе их сиротливой жизни мутанты выглядели вполне cool — они не относились к своему состоянию эмоционально. Не нервничали, а преспокойно занимались своим бизнесом, курили, покорно шли куда-то на цепях, пристегнутые за ошейники на горле, ведомые другими мутантами.
«Вот таракан, — думал Супермен, — такой таракан с виду эта девочка Моник, а между тем вот что у нее за мир… А может быть, мир таков и есть, и Моник только увидела и обозначила существующие, но невидимые цепи, на которых всех нас ведут по жизни, короткие цепи, которыми мы пристегнуты…»
— Нравится?
Сзади Генриха стояли Алис и Моник, Моник смущенно улыбалась.
— Я думаю, что в данном случае «нравится» не подходит как определение принципиально, — сказал Супермен. — Не нравится, но признаю. Здорово и страшно.
— Никому не нравится, — сказала спокойно Моник. — Я их повесила, — кивнула она на картины, — чтобы самой к ним привыкнуть, пока отца нет. Ему тоже не нравится… — Моник криво улыбнулась.
— Она еще делает афиши для рок-групп, — решила поддержать подругу Алис. — Видишь, бэби, я тебе говорила, что Генри понравится… Супермен — человек особый.
Генрих вдруг сообразил, что Алиска назвала его Суперменом, и увидел, что таракан, переступив на месте грубыми башмаками, скрипнула паркетом многозначительно и также знающе мазнула глазами по Генриху, с уважением мазнула по нему глазами… Еще неделю назад Генрих немедленно ушел бы и уволок с собой легкомысленную Алис, по секрету поведавшую подруге полицейскую историю Генриха Супермена и Алис Несовершеннолетней, но сейчас… сейчас, когда вместе с Генрихом жила еще и Боль, он ничего не сказал.
57
Супермен сидел с Пьером, Аленом и великаншей Ясмин на одном из матрасиков и курил марихуану. Огромного размера ножка с вделанным в нее для удобства фильтром из билета парижского метро переходила из рук в руки. Они курили уже третий джойнт. Потому Супермен вскоре нашел себя заинтересованно изучающим башмак Пьера, в частности, нос башмака, его рант, прошитый грубой ниткой, стежки и дырочки. Супермен точно так же изучал нос ботинка, как можно изучать человеческое лицо. Ботинок Пьера выражал состояние Пьера. Он то нерешительно подрагивал, то вдруг упрямо останавливался, то морщился, если Пьер почему-либо решал упереть его в другой ботинок…
— Живя в разных странах, я так и не нашел страны, где я хотел бы жить, моей страны. — Супермен отвлекся от ботинка Пьера, вспомнив, что его слушают. — Может быть, у каждого человека должна быть своя страна, — вдруг со смешком сказал он. — Или… — он помедлил, — по меньшей мере, у каждого поколения должна быть своя революция… Единица измерения ведь человек, общество и государство — суть объединения индивидуумов — явления позднейшие… — Супермен замолчал.
Два парня, один с ярко-красной, как у морского конька, линией волос, проходящей ровно посередине черепа, остальная часть выбрита, другой с более обычной прической, вооружившись спортивным револьвером и неизвестно откуда взявшимся игрушечным револьвером, воткнув свои оружия за пояса, изображали ковбойскую дуэль. Очень серьезно. С энтузиазмом. Секундант — маленький блондинчик в не по росту огромном пиджаке — просчитал до трех. На «три» оба парня выхватили револьверы из-за пояса и, прокричав: «Баф! Баф!», — как бы выстрелили друг в друга. Потом опять разошлись и стали в позицию.
— Kids не знают, куда девать энергию, — кивнул на них Пьер.
— Им хочется пострелять, — пожал плечами Супермен. — Они взрослые, а общество загнало их в лицеи и университеты и усиленно выжимает из них агрессивность, засушивает ее. Усмирить молодых самцов — самая основная задача общества стариков. Пройдя через удушливые застенки специального и высшего образования, юноши и девушки выходят оттуда в большинстве случаев уже кастратами. В них убиты и воля и желание…
«Всегда, в самой веселой компании, можно найти какое-то количество индивидуумов, отказывающихся вести себя, как все, — подумал Генрих. — Отказывающихся веселиться и разделять общие забавы». Пьер, кажется, был одним из таких непокорных. Другие, сбившись в толпу, танцевали в другой комнате, слышны были смех оттуда и шарканье подошв.
— Со времен революции 1968 года в этой стране ничего не происходит, — сказал Пьер грустно. — Я бы с удовольствием поучаствовал в каком-нибудь беспорядке. Вы знаете, Генрих, они рассредоточили Сорбонну, разделили ее на множество мелких университетов и загнали некоторые факультеты на окраины или вообще за пределы города, чтоб 1968 год не повторился. Они очень испугались тогда…
— Хэй, Генри, ты как? — Перед Генрихом возникла Алис и протянула ему руку. — Вставай, сейчас без пяти двенадцать. Новый год! Будем пить шампанское…
Супермен, забывшийся в разговоре с Пьером лицезрением его ботинка, немедленно вспомнил о времени, о том, что он, Супермен, скоро умрет, о том, что… Он вспомнил и встал.
— Увидимся, Пьер, — сказал он.
— Я тоже иду, — Пьер встал.
— Ты все-таки проболталась Моник, что я Супермен? — Они остались одни, и Супермен решил легко, но поставить девчонке на вид ее рискованное поведение.
— I am sorry, Генри, — девчонка запнулась. — Я не хотела тебе говорить, но это не моя вина… Дело в том, что она тебя узнала…
— Как узнала, что ты несешь, бэби? Она никогда меня не видела. — Супермен не понял, он решил, что девчонка пьяна.
— Она тебя узнала по фотографии. Ты не видел сегодняшнюю «Либерасьон», и я не видела. В банке, оказывается, была камера, и они нас сфотографировали. Камера-автомат. Меня почти не видно, а тебя видно хорошо, и можно узнать, если приглядеться. — Девчонка замолчала.
Генриху было все равно. Ему было даже приятно. Когда тебе остается жить дни или, в лучшем случае, недели, что может испортить твое свидание со смертью, что может его, неминуемое, отменить. Супермен был рад, что Алиска плохо получилась на их камере. Ей еще жить после него, Супермена, на земле… Супермен не знает, как она будет жить, хотелось бы, чтобы необыкновенно…
Из соседней комнаты раздались вдруг крики, звон бокалов, там остановили музыку и чей-то голос прокричал: «Bonne ann?e!» Другие голоса подхватили: «Bonne ann?e!»
— Новый год! — спохватилась Алис, и они побежали в соседнюю комнату, где уже, подходя друг к другу, целовались подростки и стояли шум, толкотня и неразбериха…
Несколькими минутами позже, на кухне, он и Алис нашли початую бутылку шампанского и, так как не могли найти бокалов, отхлебнули по очереди из бутылки, выпили за Новый год.
— За нас, чтоб мы были счастливы в новом, 1983 году! — воскликнула девчонка и вдруг, поцеловав Генриха, заплакала…
— Ты чего, бэби? — спросил Супермен, страшась даже мысли, что девчонка каким-либо образом узнала о его состоянии.
— Я так счастлива, что встретила тебя, Генри, — прошептала девчонка, — Но я боюсь за нас. Что с нами будет? Я люблю тебя, если они нас поймают, они нас разлучат… И теперь, с этой фотографией…
— Кто мог знать, что у них там фотокамера, — пожал плечами Супермен. У него отлегло от сердца. Алис не знает. Да и откуда она может знать. Только доктор Милтон знает. — Мы с тобой, увы, аматеры, а не профессиональные грабители. Нам и так достаточно везло, когда-нибудь это должно было случиться. В понедельник я пойду за билетами. И, очевидно, мне придется переменить прическу, и, может быть, я не знаю что… отпустить бороду. — Супермен успокаивающе улыбнулся.
Увижу ли Бразилию,
Бразилию, Бразилию
До старости моей…—
продекламировал Супермен.
— Это что, стихи? — Алис насторожилась.
— Ну да, ваш Киплинг…
— И откуда ты знаешь? — Алис посмотрела на Генриха и потерлась мордочкой о его плечо.
— Старомодное воспитание, — признался Супермен. — Шпионская школа. Слишком много классики и романтики…
Они поцеловались. За Новый год и за Бразилию. Потом еще за другие страны.
58
В конце концов девчонка напилась. Может быть, она что-то чувствовала. Забравшись вместе с Генрихом и Моник в одну из двух ванных комнат, она потребовала, чтобы Генрих поцеловал Моник, что Супермен послушно исполнил. Перед зеркалом, потому что там было зеркало, и под пьяным, но любопытным взглядом Алиски.
Несмотря на выкуренные еще несколько джойнтов, которые будто бы снимают раковые боли, у Генриха заболел желудок, не давая ему ни на секунду забыть о том, кто он и в каком состоянии. Разумнее всего было немедленно отправиться в отель, сделать себе укол и заснуть, если возможно. Но Супермену не хотелось портить девчонке вечер. Одного его она бы не отпустила, а сознаться в том, даже только в том, что у него болит желудок, Супермен не хотел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34