Сервис на уровне магазин
Я не добрый друг, я злой, ревнивый, трагический любовник, готовый съесть тебя всю. Только такая любовь мне — герою — под стать. Да, я хочу твою молодость!
— Знаешь, младшая жена пророка Мохаммеда еще играла в куклы, — сказала она стесняясь.
— Скажи… Ну ты меня долго ждать собираешься? — спросил я с улыбкой.
— Я тебя буду ждать всегда, — сказала она. И осмотрелась. — Я как-то не так себе все это представляла…
— А как?
— Ну, стекло. Давай его разобьем и поцелуемся! — предложила она.
В левом ушке у нее была булавка. На пальцах пластмассовые колечки.
— На мне такое платье красивое! Жаль, ты не видишь! — Мы улыбались друг другу. Рядом Игорь степенно разговаривал с высокой блондинкой с высокой — куличом, прической. Я видел, как блондинка косилась на мою гражданскую жену-клюковку. — Еще это… я выполнила твое приказание. Я поступила на факультет журналистики. Занятия начинаются 1 октября.
— Молодец, Клюковка. Я всегда знал, что ты чудо природы.
В 1999 году она сдала: 1) выпускные экзамены в школе; 2) и 3) — экзамены сразу в два института. Поступила в оба. Правда, учиться тогда в Литературном институте бросила. Устроилась продавать мороженое, когда я уже сидел в тюрьме. Однажды скормила остатки мороженого детям и старухам. За что ее выгнали. Ушла в зоомагазин. Так мы разговаривали, водили руками по стеклу и складывали наши ладони. На самом деле, хотя мы смеялись и улыбались, я даже ничего не мог ей сказать откровенного. Ведь нас слушали. В прорезь между склонившимися с одной стороны стекла носами зэков, а с другой — носами их родственников, далекий, сидел у входа офицер. Он мог по выбору слышать каждый разговор. И конечно, могли записывать разговор Волка с Клюковкой маньяки-эфэсбэшники. Что они и сделали, я уверен. Ведь они подслушивали нас в нашей спальне раньше. Я своими ушами изучал аудиокассеты уголовного дела.
Я спросил:
— Ну ты хоть немного выросла?
В ответ она встала и отошла, демонстрируя себя. Боже мой, на этом трогательном создании, именуемом «моя гражданская жена», были черные чулки!
Я сказал, что нечего ей тут делать, в Саратове, процесс продлится еще долго, чтоб ехала учиться к 1 октября в Москву.
По истечении часа родственников собрали и повели прочь. А на нас надели наручники, и мы стали ждать, когда нас заберут. Я видел, как она вышла подпрыгивая и позади всех, подпрыгнула на носках и помахала мне рукой. Проделав это несколько раз, она ушла за цветы, и головка ее с косичкой поплыла, поплыла над цветами и ушла из тюремного двора.
Когда я шел со свиданки с Клюковкой, пристегнутый к Игорю наручником, дул мощнейший ветер, раздувая мои штаны, как шаровары Тараса Бульбы. Штук шесть шнырей перебирали кучу толстой моркови с ботвой, вываленной из рядом стоящего со вздыбленным ящиком самосвала. Еще пара шнырей ворочала вилами в ванной, сидящей ножками в траве, там в воде они мыли морковь. Я вдруг вспомнил свое древнее, 1968 года, если не ошибаюсь, стихотворение:
Под диким небом северного чувства
Раз Валентин увидел пароход,
Он собирал скорее пассажиров,
Чтобы везти их среди мутных вод…
Там были вот какие строки:
Морковь заброшена, багром ее мешают,
И куча кровяных больших костей,
И вот сигналом крика собирают
На пароходе несколько гостей
И раздают им кружки с черным соком,
Дымящеюся жижею такой.
А пароход скользит по речке боком,
А берег дуновенный и пустой…
Я долгие годы истолковывал это стихотворение как зарисовку Дантова Ада, но вот в третий год XXI века сподобился наблюдать в тюремном дворе сцену из своего стихотворения. Морковь мешали не багром, но вилами, вилы — атрибут Ада. Гостей пришло семеро, ведь к одному зэка пришли, как уже упоминалось, двое. Не гости пошли пить из кружек черный сок, но свой дымящийся черный чифирь пошли пить зэки. Двор был дуновенный и пустой. Шныри не в счет, черные, они сливались с природой. Небо было дикое, осеннее, чувственное. «Под диким небом северного чувства». И тюрьма, как большой пароход о четырех палубах, плыла в Вечность.
ГЛАВА 14
Был вечер 23 октября. Игорь разгадывал сканворд, лежа на животе. На верхней шконке придремывал Артем. Свет долго не выключали, хотя время отбоя уже прошло. Игорь время от времени выкрикивал: «Дрон!»
Хитрый Артем бурчал «У-у-уу!», не открывая глаз.
Игорь: «Дрон! Вставай, ты вставать будешь, блядь, уже два часа лежит!»
Артемий продолжал лежать. Вдруг под тревожную дробь музыкального сопровождения по ящику объявили, что в Москве захвачен террористами музыкальный театр в районе Волгоградского проспекта, где шел мюзикл «Норд-Ост». Около 30—50 чеченских, предположительно, «боевиков» захватили в заложники около 500—800 человек. Мои сокамерники прореагировали вяло, лишь мое волнение постепенно взвинтило их.
В тот же день гособвинитель, некто Николай Абрамов, запросивший за изнасилование и убийство одиннадцатилетней девочки Цибисову — 22 года, а его двоюродному брату — 8 лет соответственно, был чуть-чуть разочарован. Ибо судья Бодров приговорил Цибисова к 20 годам строгого режима, а Чванова — к 4 годам.
24 октября я записал в тюремном дневнике: «45 человек, среди них дети, беременные женщины, уже отпущены. Среди заложников — семь граждан Германии, четыре американца, австриец, австралиец и т.д. Всего около 60 иностранцев. Театр находится в тройном кольце осады. Боевики (среди них около десятка женщин в черном, на лице каждой — чадра) потребовали, чтобы переговоры с ними вели представители Красного Креста и „Врачи без границ“, а также Хакамада и Явлинский. Так как Явлинский находится в городе Томске на похоронах, то решили заменить его Немцовым. В Москве и РФ — ожидаемая истерия. Хоть бы вся эта хуйня скорее прошла, ведь у меня суд и статья „Терроризм“ не снята, посему в такой обстановке в обществе лучше бы не судиться. СМИ заведомо посвятили все часы утра этому захвату. Боевики требуют вывода войск из Чечни, и только.Уроды из правительства достаточно больны, чтобы затеять штурм. И будет кровавая баня».
25 октября я записал: «Все телеканалы ведут с утра многочасовую трансляцию из музтеатра на Дубровке. Утром сегодня чеченцы выпустили еще семерых (первого в 5.30 и т.д.) Телеканалы внутрь, я так понимаю, не пускают наши. Однако НТВ пустили внутрь вместе с доктором Рошалем. Показали скорее скромного юношу в черной вязаной шапочке и камуфляже (Мовсар?) — Бараев и двух девушек (чадра на лице), на поясе сумки, предположительно со взрывчаткой. К 16.15 уже выпущены семь человек рано утром и восемь детей чуть после полудня».
26 октября: «День будет навсегда знаменателен тем, что рано утром маньяки пошли на приступ ДК Шарикоподшипникового завода. Предварительно в ДК был распылен сонный (или снотворный, или нервно-паралитический) газ. Результаты этого умерщвления сами миротворцы (в частности, генерал Васильев, замминистра МВД Грызлова) тщательно скрывали более восьми часов. Генерал Васильев лживо сообщал все утро, что все террористы числом 37 убиты, а заложники не пострадали. Ни один не пострадал, так же как и штурмовавшие театр спецназовцы ФСБ. Только около 13 часов генерал Васильев «с прискорбием» сообщил, что 67 заложников погибли. По телевидению была продемонстрирована оперативная съемка. Был показан зал театра, где в креслах сидели сонные мертвые женщины-боевики, явно убитые во время сна. Одна, переломившись в позвоночнике в обратную естественной сторону, повисла на кресле, как сложенная газета. Мужчины лежали в коридоре. Умерщвленные, иного слова не подберешь. «Пояса смертников» остались, разложенные убийцами, на стойке бара. В руку опрокинутого выстрелами на бегу Бараева была вложена бутылка коньяка «Хеннесси», спокойно стоящая, целехонькая. (Зловещий юмор спецслужб. Позорнее этого был бы кусок свинины.) Среди взрывчатки и поясов шахидов разложены были и шприцы. Версия власти: якобы боевики стали расстреливать заложников. И тогда, чтобы боевики не взорвали ДК, якобы вмешались спецслужбы. Ни один заложник на 15 часов дня не был допущен к телекамере. Все они распределены по больницам, куда их вносили потерявшими память, без сознания. Что они еще станут говорить, очнувшись. 104 наиболее «тяжелых» заложника помещены в ветеранском госпитале, где, по всей вероятности, многие умрут вскоре. Васильев дал понять, что количество жертв будет увеличиваться, заявив, что на сегодняшнюю минуту погибли 67 человек.
Я надеюсь, что эта история «а ля Освенцим» серьезно подорвет у народа веру в Путина. «Кровавая баня» — так называется случившееся. Эфир полон поздравлений и одобрений правительствами Запада действий российских спецслужб, однако Великий Обман состоит в том, что эти мнения были получены, когда еще о потерях среди заложников не было известно и власть утверждала в лице своих Spokesman, что жертв среди заложников совсем нет. Событие историческое. Как Ходынка или Кровавое воскресенье. Умерщвление — вот подходящее слово».
Запись от 27 октября. «Сегодня Россия отдыхает от содеянного злодеяния. По ящику показывают фильмы ФСБ о взрыве домов на улице Гурьянова и Каширском шоссе, прославляют „доблестные“ спецслужбы. Вчера Министерство здравоохранения объявило, что, по последним данным, „погибли более 90 заложников“. Якобы еще 20 человек умерли в ветеранском госпитале № 1, где были помещены 104 наиболее тяжелораненых (или загазованных). Постепенно количество жертв будет расти. Станут говорить родственники убитых, будет выясняться, что все убитые заложники погибли от пуль спецслужб или от газа спецслужб, а не от пуль боевиков. Подлые российские традиции человекоубийства преобладали, и самое позорное, что у спецслужб нет потерь. Умерщвление. Российские граждане умерщвлены российским спецназом. Надо требовать расследования, которого не будет, конечно». «В 14 часов в новостях по 1 каналу услышал, что количество жертв возросло до 118 человек и якобы цифры не окончательные. Вероятнее всего, они были мертвы уже в тот момент, когда их завезли в госпиталь. У меня такое впечатление, что это начало конца Путина. Во кровищи-то напускал, спецслужбист! С экранов продолжает литься поток лжи. Короткие интервью зарубежных лидеров чередуются с мнениями простых граждан — прохожих, где они выражают восхищение и благодарность спецслужбам. Однако о том, что эти интервью взяты утром 26 октября до 14 часов, когда власти заявили, что ни один заложник не погиб, телевидение молчит, покрывая преступления власти».
На следующий день меня спустили на суд-допрос. Прокурор Вербин, похожий на поставленную на попа двуручную пилу, должен был продолжить чтение доказательств обвинения. В клетке под лестницей нас скопилось так много и мы стояли столь плотно, что одному пацану стало плохо. Длинный, он опустился и сел нам под ноги. Мишка, в кепочке, знаю, что он весь исколот татуировками, фамилия его мне неизвестна, протиснулся ко мне сквозь месиво тел зэка.
«Эдик, я хотел тебя спросить… Вот должен сегодня у меня на суде выступить эксперт…» Короче, Мишку обвиняют в убийстве жены тяжелым предметом «уголком» по голове (под пытками он вначале оговорил себя в этом сам), в то время как экспертиза установила, что удар нанесен тупым предметом овальной формы, может быть гирей или гантелей. Якобы Мишка выбросил орудие убийства в окно, но под окном заасфальтированная крыша магазина. На ней нет ни единой вмятины, и орудие убийства не обнаружено. Я объяснил Мишке ситуацию так, как понимал ее сам. Я кое-что знаю из УК и нового УПК, но, конечно, никакой я не специалист по уголовным делам. Однако моя общая грамотность уже делает меня своего рода экспертом в глазах многих заключенных. Надо же.
Минут через пятнадцать мы уже сидели в воронке, а воронок был припаркован у Первого центрального корпуса тюрьмы. Я разговаривал с Мишкой, когда меня выкликнули: «Савенко!»
«Эдуард Вениаминович. 1943 год», — отозвался я и, протиснувшись сквозь зэка, выпрыгнул из воронка. Вместе со мной в облсуд выкликнули Серегу Михайлова и его подельника Пузова. Нас рассадили в автобусе в боксы. У Пузова и Сереги Михайлова у каждого по шесть судимостей. Обвиняют их в двух убийствах с целью ограбления. И последующем поджоге квартиры. По мере продвижения судебного расследования Михайлов и Пузов мрачнеют.
К вечеру, вернувшись в тюрьму, я получил вместе с дачкой газеты «Коммерсант» за 28 и 29 октября. Заголовок на первой полосе «Коммерсанта» за 29 октября кричал: «Передозировка». Подзаголовок заявлял: «ФСБ провела эксперимент на заложниках». Жирным шрифтом: «Вчера Президент Владимир Путин объявил траур по жертвам теракта в Театральном центре на Дубровке. В списках погибших значились 117 заложников и 50 террористов. Эта цифра не окончательная — десятки людей находятся в критическом состоянии в реанимации. Практически всех заложников, как признал вчера комитет здравоохранения Москвы (и написал в экстренном выпуске «Ъ»), убил газ, использованный спецназом. Причем этот газ не находился на вооружении «Альфы». Нельзя исключать, что погибшие заложники стали жертвой эксперимента, проведенного в рамках всемирной борьбы с терроризмом».
Из чтения статьи возникает следующая картина. За два часа до начала штурма Мовсару Бараеву стали звонить на мобильный политики, генералы и даже авторитет Лечи Исламов (Борода) из Краснопресненской пересыльной тюрьмы. Делалось это, чтобы отвлечь Бараева, так как вопрос о штурме был решен наверняка заранее. Без сомнения, самим Путиным. Такое крутое спецслужбистское правительство не могло себе позволить прогнуться под террористами.
Материалы, опубликованные «Коммерсантом», подтверждают мой вывод: когда они говорили (с Лечо Бородой), бойцы спецгруппы «Альфа» уже действовали в Театральном центре на Дубровке. Туда они отправились после почти двухдневных консультаций с техническими сотрудниками центра, которым удалость сбежать в первый день от террористов. «Достав план здания, — рассказал „Ъ“ один из техников, — чекисты поинтересовались, где проходят вентиляционные короба и шахты;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
— Знаешь, младшая жена пророка Мохаммеда еще играла в куклы, — сказала она стесняясь.
— Скажи… Ну ты меня долго ждать собираешься? — спросил я с улыбкой.
— Я тебя буду ждать всегда, — сказала она. И осмотрелась. — Я как-то не так себе все это представляла…
— А как?
— Ну, стекло. Давай его разобьем и поцелуемся! — предложила она.
В левом ушке у нее была булавка. На пальцах пластмассовые колечки.
— На мне такое платье красивое! Жаль, ты не видишь! — Мы улыбались друг другу. Рядом Игорь степенно разговаривал с высокой блондинкой с высокой — куличом, прической. Я видел, как блондинка косилась на мою гражданскую жену-клюковку. — Еще это… я выполнила твое приказание. Я поступила на факультет журналистики. Занятия начинаются 1 октября.
— Молодец, Клюковка. Я всегда знал, что ты чудо природы.
В 1999 году она сдала: 1) выпускные экзамены в школе; 2) и 3) — экзамены сразу в два института. Поступила в оба. Правда, учиться тогда в Литературном институте бросила. Устроилась продавать мороженое, когда я уже сидел в тюрьме. Однажды скормила остатки мороженого детям и старухам. За что ее выгнали. Ушла в зоомагазин. Так мы разговаривали, водили руками по стеклу и складывали наши ладони. На самом деле, хотя мы смеялись и улыбались, я даже ничего не мог ей сказать откровенного. Ведь нас слушали. В прорезь между склонившимися с одной стороны стекла носами зэков, а с другой — носами их родственников, далекий, сидел у входа офицер. Он мог по выбору слышать каждый разговор. И конечно, могли записывать разговор Волка с Клюковкой маньяки-эфэсбэшники. Что они и сделали, я уверен. Ведь они подслушивали нас в нашей спальне раньше. Я своими ушами изучал аудиокассеты уголовного дела.
Я спросил:
— Ну ты хоть немного выросла?
В ответ она встала и отошла, демонстрируя себя. Боже мой, на этом трогательном создании, именуемом «моя гражданская жена», были черные чулки!
Я сказал, что нечего ей тут делать, в Саратове, процесс продлится еще долго, чтоб ехала учиться к 1 октября в Москву.
По истечении часа родственников собрали и повели прочь. А на нас надели наручники, и мы стали ждать, когда нас заберут. Я видел, как она вышла подпрыгивая и позади всех, подпрыгнула на носках и помахала мне рукой. Проделав это несколько раз, она ушла за цветы, и головка ее с косичкой поплыла, поплыла над цветами и ушла из тюремного двора.
Когда я шел со свиданки с Клюковкой, пристегнутый к Игорю наручником, дул мощнейший ветер, раздувая мои штаны, как шаровары Тараса Бульбы. Штук шесть шнырей перебирали кучу толстой моркови с ботвой, вываленной из рядом стоящего со вздыбленным ящиком самосвала. Еще пара шнырей ворочала вилами в ванной, сидящей ножками в траве, там в воде они мыли морковь. Я вдруг вспомнил свое древнее, 1968 года, если не ошибаюсь, стихотворение:
Под диким небом северного чувства
Раз Валентин увидел пароход,
Он собирал скорее пассажиров,
Чтобы везти их среди мутных вод…
Там были вот какие строки:
Морковь заброшена, багром ее мешают,
И куча кровяных больших костей,
И вот сигналом крика собирают
На пароходе несколько гостей
И раздают им кружки с черным соком,
Дымящеюся жижею такой.
А пароход скользит по речке боком,
А берег дуновенный и пустой…
Я долгие годы истолковывал это стихотворение как зарисовку Дантова Ада, но вот в третий год XXI века сподобился наблюдать в тюремном дворе сцену из своего стихотворения. Морковь мешали не багром, но вилами, вилы — атрибут Ада. Гостей пришло семеро, ведь к одному зэка пришли, как уже упоминалось, двое. Не гости пошли пить из кружек черный сок, но свой дымящийся черный чифирь пошли пить зэки. Двор был дуновенный и пустой. Шныри не в счет, черные, они сливались с природой. Небо было дикое, осеннее, чувственное. «Под диким небом северного чувства». И тюрьма, как большой пароход о четырех палубах, плыла в Вечность.
ГЛАВА 14
Был вечер 23 октября. Игорь разгадывал сканворд, лежа на животе. На верхней шконке придремывал Артем. Свет долго не выключали, хотя время отбоя уже прошло. Игорь время от времени выкрикивал: «Дрон!»
Хитрый Артем бурчал «У-у-уу!», не открывая глаз.
Игорь: «Дрон! Вставай, ты вставать будешь, блядь, уже два часа лежит!»
Артемий продолжал лежать. Вдруг под тревожную дробь музыкального сопровождения по ящику объявили, что в Москве захвачен террористами музыкальный театр в районе Волгоградского проспекта, где шел мюзикл «Норд-Ост». Около 30—50 чеченских, предположительно, «боевиков» захватили в заложники около 500—800 человек. Мои сокамерники прореагировали вяло, лишь мое волнение постепенно взвинтило их.
В тот же день гособвинитель, некто Николай Абрамов, запросивший за изнасилование и убийство одиннадцатилетней девочки Цибисову — 22 года, а его двоюродному брату — 8 лет соответственно, был чуть-чуть разочарован. Ибо судья Бодров приговорил Цибисова к 20 годам строгого режима, а Чванова — к 4 годам.
24 октября я записал в тюремном дневнике: «45 человек, среди них дети, беременные женщины, уже отпущены. Среди заложников — семь граждан Германии, четыре американца, австриец, австралиец и т.д. Всего около 60 иностранцев. Театр находится в тройном кольце осады. Боевики (среди них около десятка женщин в черном, на лице каждой — чадра) потребовали, чтобы переговоры с ними вели представители Красного Креста и „Врачи без границ“, а также Хакамада и Явлинский. Так как Явлинский находится в городе Томске на похоронах, то решили заменить его Немцовым. В Москве и РФ — ожидаемая истерия. Хоть бы вся эта хуйня скорее прошла, ведь у меня суд и статья „Терроризм“ не снята, посему в такой обстановке в обществе лучше бы не судиться. СМИ заведомо посвятили все часы утра этому захвату. Боевики требуют вывода войск из Чечни, и только.Уроды из правительства достаточно больны, чтобы затеять штурм. И будет кровавая баня».
25 октября я записал: «Все телеканалы ведут с утра многочасовую трансляцию из музтеатра на Дубровке. Утром сегодня чеченцы выпустили еще семерых (первого в 5.30 и т.д.) Телеканалы внутрь, я так понимаю, не пускают наши. Однако НТВ пустили внутрь вместе с доктором Рошалем. Показали скорее скромного юношу в черной вязаной шапочке и камуфляже (Мовсар?) — Бараев и двух девушек (чадра на лице), на поясе сумки, предположительно со взрывчаткой. К 16.15 уже выпущены семь человек рано утром и восемь детей чуть после полудня».
26 октября: «День будет навсегда знаменателен тем, что рано утром маньяки пошли на приступ ДК Шарикоподшипникового завода. Предварительно в ДК был распылен сонный (или снотворный, или нервно-паралитический) газ. Результаты этого умерщвления сами миротворцы (в частности, генерал Васильев, замминистра МВД Грызлова) тщательно скрывали более восьми часов. Генерал Васильев лживо сообщал все утро, что все террористы числом 37 убиты, а заложники не пострадали. Ни один не пострадал, так же как и штурмовавшие театр спецназовцы ФСБ. Только около 13 часов генерал Васильев «с прискорбием» сообщил, что 67 заложников погибли. По телевидению была продемонстрирована оперативная съемка. Был показан зал театра, где в креслах сидели сонные мертвые женщины-боевики, явно убитые во время сна. Одна, переломившись в позвоночнике в обратную естественной сторону, повисла на кресле, как сложенная газета. Мужчины лежали в коридоре. Умерщвленные, иного слова не подберешь. «Пояса смертников» остались, разложенные убийцами, на стойке бара. В руку опрокинутого выстрелами на бегу Бараева была вложена бутылка коньяка «Хеннесси», спокойно стоящая, целехонькая. (Зловещий юмор спецслужб. Позорнее этого был бы кусок свинины.) Среди взрывчатки и поясов шахидов разложены были и шприцы. Версия власти: якобы боевики стали расстреливать заложников. И тогда, чтобы боевики не взорвали ДК, якобы вмешались спецслужбы. Ни один заложник на 15 часов дня не был допущен к телекамере. Все они распределены по больницам, куда их вносили потерявшими память, без сознания. Что они еще станут говорить, очнувшись. 104 наиболее «тяжелых» заложника помещены в ветеранском госпитале, где, по всей вероятности, многие умрут вскоре. Васильев дал понять, что количество жертв будет увеличиваться, заявив, что на сегодняшнюю минуту погибли 67 человек.
Я надеюсь, что эта история «а ля Освенцим» серьезно подорвет у народа веру в Путина. «Кровавая баня» — так называется случившееся. Эфир полон поздравлений и одобрений правительствами Запада действий российских спецслужб, однако Великий Обман состоит в том, что эти мнения были получены, когда еще о потерях среди заложников не было известно и власть утверждала в лице своих Spokesman, что жертв среди заложников совсем нет. Событие историческое. Как Ходынка или Кровавое воскресенье. Умерщвление — вот подходящее слово».
Запись от 27 октября. «Сегодня Россия отдыхает от содеянного злодеяния. По ящику показывают фильмы ФСБ о взрыве домов на улице Гурьянова и Каширском шоссе, прославляют „доблестные“ спецслужбы. Вчера Министерство здравоохранения объявило, что, по последним данным, „погибли более 90 заложников“. Якобы еще 20 человек умерли в ветеранском госпитале № 1, где были помещены 104 наиболее тяжелораненых (или загазованных). Постепенно количество жертв будет расти. Станут говорить родственники убитых, будет выясняться, что все убитые заложники погибли от пуль спецслужб или от газа спецслужб, а не от пуль боевиков. Подлые российские традиции человекоубийства преобладали, и самое позорное, что у спецслужб нет потерь. Умерщвление. Российские граждане умерщвлены российским спецназом. Надо требовать расследования, которого не будет, конечно». «В 14 часов в новостях по 1 каналу услышал, что количество жертв возросло до 118 человек и якобы цифры не окончательные. Вероятнее всего, они были мертвы уже в тот момент, когда их завезли в госпиталь. У меня такое впечатление, что это начало конца Путина. Во кровищи-то напускал, спецслужбист! С экранов продолжает литься поток лжи. Короткие интервью зарубежных лидеров чередуются с мнениями простых граждан — прохожих, где они выражают восхищение и благодарность спецслужбам. Однако о том, что эти интервью взяты утром 26 октября до 14 часов, когда власти заявили, что ни один заложник не погиб, телевидение молчит, покрывая преступления власти».
На следующий день меня спустили на суд-допрос. Прокурор Вербин, похожий на поставленную на попа двуручную пилу, должен был продолжить чтение доказательств обвинения. В клетке под лестницей нас скопилось так много и мы стояли столь плотно, что одному пацану стало плохо. Длинный, он опустился и сел нам под ноги. Мишка, в кепочке, знаю, что он весь исколот татуировками, фамилия его мне неизвестна, протиснулся ко мне сквозь месиво тел зэка.
«Эдик, я хотел тебя спросить… Вот должен сегодня у меня на суде выступить эксперт…» Короче, Мишку обвиняют в убийстве жены тяжелым предметом «уголком» по голове (под пытками он вначале оговорил себя в этом сам), в то время как экспертиза установила, что удар нанесен тупым предметом овальной формы, может быть гирей или гантелей. Якобы Мишка выбросил орудие убийства в окно, но под окном заасфальтированная крыша магазина. На ней нет ни единой вмятины, и орудие убийства не обнаружено. Я объяснил Мишке ситуацию так, как понимал ее сам. Я кое-что знаю из УК и нового УПК, но, конечно, никакой я не специалист по уголовным делам. Однако моя общая грамотность уже делает меня своего рода экспертом в глазах многих заключенных. Надо же.
Минут через пятнадцать мы уже сидели в воронке, а воронок был припаркован у Первого центрального корпуса тюрьмы. Я разговаривал с Мишкой, когда меня выкликнули: «Савенко!»
«Эдуард Вениаминович. 1943 год», — отозвался я и, протиснувшись сквозь зэка, выпрыгнул из воронка. Вместе со мной в облсуд выкликнули Серегу Михайлова и его подельника Пузова. Нас рассадили в автобусе в боксы. У Пузова и Сереги Михайлова у каждого по шесть судимостей. Обвиняют их в двух убийствах с целью ограбления. И последующем поджоге квартиры. По мере продвижения судебного расследования Михайлов и Пузов мрачнеют.
К вечеру, вернувшись в тюрьму, я получил вместе с дачкой газеты «Коммерсант» за 28 и 29 октября. Заголовок на первой полосе «Коммерсанта» за 29 октября кричал: «Передозировка». Подзаголовок заявлял: «ФСБ провела эксперимент на заложниках». Жирным шрифтом: «Вчера Президент Владимир Путин объявил траур по жертвам теракта в Театральном центре на Дубровке. В списках погибших значились 117 заложников и 50 террористов. Эта цифра не окончательная — десятки людей находятся в критическом состоянии в реанимации. Практически всех заложников, как признал вчера комитет здравоохранения Москвы (и написал в экстренном выпуске «Ъ»), убил газ, использованный спецназом. Причем этот газ не находился на вооружении «Альфы». Нельзя исключать, что погибшие заложники стали жертвой эксперимента, проведенного в рамках всемирной борьбы с терроризмом».
Из чтения статьи возникает следующая картина. За два часа до начала штурма Мовсару Бараеву стали звонить на мобильный политики, генералы и даже авторитет Лечи Исламов (Борода) из Краснопресненской пересыльной тюрьмы. Делалось это, чтобы отвлечь Бараева, так как вопрос о штурме был решен наверняка заранее. Без сомнения, самим Путиным. Такое крутое спецслужбистское правительство не могло себе позволить прогнуться под террористами.
Материалы, опубликованные «Коммерсантом», подтверждают мой вывод: когда они говорили (с Лечо Бородой), бойцы спецгруппы «Альфа» уже действовали в Театральном центре на Дубровке. Туда они отправились после почти двухдневных консультаций с техническими сотрудниками центра, которым удалость сбежать в первый день от террористов. «Достав план здания, — рассказал „Ъ“ один из техников, — чекисты поинтересовались, где проходят вентиляционные короба и шахты;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25