Молодой человек провел меня мимо грубо сколоченного загона, в котором, вздымая пыль и распространяя запах мочи, топтались и ржали кони и мулы. На противоположной стороне раскинулся ряд шатров. Мы направились к самому большому, возле которого на страже стояли два воина в бронзовой броне и с высокими копьями.
– Отец, – позвал юноша, исчезая под пологом шатра. – Я привел новобранца.
Последовав за ним, я оказался перед крепким человеком с густой проседью в волосах и седой бородой, сидевшим за деревянным столом.
Он как раз обедал; стол был уставлен плошками с дымившейся похлебкой и фруктами. Возле серебряного кувшина стояла украшенная драгоценными камнями чаша. В дальнем углу шатра замерли на коленях три молодые рабыни.
Мужчина показался мне странно знакомым; я уже где-то видел эти пронзительные угольно-черные глаза и широкие плечи. Могучие руки, заросшие густыми темными волосами, покрывала сеть белых шрамов. Он посмотрел на меня долгим взглядом, пощипывая бороду, и тоже как будто пытался что-то вспомнить.
– Орион, – произнес он наконец.
Я отступил на шаг и спросил с удивлением:
– Одиссей? Это ты, господин?
Это был действительно Одиссей, которому я служил при осаде Трои. Он стал старше, поседел, лицо его покрылось паутиной морщин.
Он представил мне молодого военачальника; оказалось, что это его сын Телемак.
Царь улыбнулся мне, хотя в глазах читался вопрос: «Годы проявили к тебе больше милосердия. Ты словно и не переменился с тех пор, когда я в последний раз видел тебя на равнине Илиона».
– Где мы – в Итаке? – спросил я.
Лицо Одиссея сделалось серьезным.
– Итака далеко отсюда, – пробормотал он. – Там мое царство, моя жена. – Тут сталь возвратилась в его голос. – И мертвые тела псов, которые хотели похитить мою жену, царство и даже дом.
– А перед нами – Эпир, – сказал Телемак.
– Эпир? – Я слышал это название. В Эпире родится Олимпиада.
Одиссей устало качнул поседевшей головой.
– После долгих лет, которые я провел вдали от жены и дома, боги сочли нужным вновь услать меня в далекие края.
– Боги бывают жестоки, – сказал я.
– Ты прав.
Одиссей пригласил меня и Телемака разделить с ним трапезу. Рабыни бросились из шатра за новыми яствами, тем временем мы пододвинули деревянные табуреты к столу. Я был всего лишь фетом, когда впервые встретил Одиссея, и пусть я был тогда ниже раба, царь оценил мою боевую доблесть и принял в свой дом.
Пока рабыни разливали горячую похлебку по деревянным чашам, Одиссей рассказал мне свою горестную повесть.
Оставив еще дымившиеся развалины Трои, царь направил свои корабли к родной Итаке, но храбрые мореплаватели попали в жестокий шторм, разметавший флот по бурному морю.
– Посейдон всегда не любил меня, – сказал он вполне деловым тоном. – А я еще потом убил одного из его сыновей.
Царь состарился, пытаясь вернуться домой. Корабли гибли, люди тонули. Уцелевшие один за другим покидали Одиссея; не надеясь вновь увидеть Итаку, они оставались в чужих землях, не желая более искать дорогу в родные края.
– А тем временем всякая деревенщина, что обитает на Итаке, толпилась возле дверей моего дома, ухаживая за Пенелопой.
– Эти наглецы вели себя так, словно царство уже принадлежало им, – сказал Телемак. – Они намеревались убить меня.
– Благодарю богов за ум, которым они одарили Пенелопу. У моей супруги характер воина. Вот так! – Одиссей ухмыльнулся. – Она не поверила в мою смерть и не захотела назвать кого-нибудь из настырных проходимцев своим мужем.
Потом они стали подробно вспоминать, как вела себя обнаглевшая знать, «женихи» ели и пили как саранча, спорили и дрались, тиранили слуг, приставали к женщинам, угрожали перебить домашних и челядь, если Пенелопа не выберет одного из них в мужья.
– Словом, когда я наконец добрался до Итаки, оказалось, что царство мое разграблено, а эти свиньи осаждают мой дом.
Телемак мрачно улыбнулся:
– Но мы ведь быстро разделались с ними, так, отец?
Одиссей расхохотался:
– Это была скорее игра, чем битва. Я убил троих или четверых, остальные разбежались, как крысы при виде собаки. Неужели они могли подумать, что воин, который взял Трою и побеждал в единоборстве истинных героев, побоится толпы жирных бездельников?
– Мы косили их словно пшеницу, – проговорил Телемак.
– Ты прав.
– Итак, царство снова твое, – сказал я.
Улыбка его испарилась.
– Родственники убитых потребовали возмещения, – проговорил Телемак.
Я понял, что это значило: несколько десятков кровных врагов одновременно набросились на Одиссея и его семью.
– Среди убитых был сын эпирского царя Неоптолема. Поэтому родственники женихов собрались здесь, в Эпире, чтобы вместе отправиться на Итаку, захватить остров, а меня уничтожить.
Имя Неоптолем я слышал и прежде: так звали отца Олимпиады. Но до ее рождения оставалась тысяча лет. Возможно, это имя передавалось из поколения в поколение в роду царей Эпира. Или же…
– Мы пришли к стенам Эпира, – сказал Телемак, – осадили город, а они прячутся за городскими стенами.
Молодой человек, похоже, гордился тем, что они напали на своих врагов, не ожидая их появления на Итаке.
Одиссей проявил меньший энтузиазм:
– Осада ничего не дает. Они отказываются от сражения, а у нас нет сил штурмовать город.
Я вспомнил, как долго пришлось осаждать Трою.
Редко проявлявший нетерпение, Одиссей ударил кулаком по столу, рабыни затрепетали.
– Я хочу домой! Я хочу провести оставшиеся мне годы жизни со своей женой и с миром оставить царство своему сыну. А вместо этого боги посылают мне новое испытание.
Как был он похож в этот момент на Филиппа! Только Одиссей любил свою жену и полностью доверял сыну.
– Мне бы хотелось чем-нибудь вам помочь, – сказал я. – Если это только возможно.
Улыбка призраком скользнула по лицу Одиссея.
– Быть может, ты сумеешь нам помочь, Орион, быть может…
25
Ту ночь я провел возле шатра Одиссея. Увидев, что у меня ничего нет, кроме старой одежды и самодельного копья, Телемак приказал своим слугам принести мне плащ, панцирь и подобающее оружие.
Как ни странно, Одиссей возразил.
– Дай ему только плащ, – сказал он. – Ориону ничего больше не понадобится сегодня… и завтра.
Я не спорил: царь явно что-то задумал. Среди осаждавших Трою ахейцев Одиссей считался мудрейшим из полководцев. В бою он не уступал никому из них, однако царь Итаки умел продумывать свои ходы наперед, Агамемнон и Ахиллес на такое способны не были.
Утром Одиссей вывел армию к главным воротам Эпира. В бронзовом панцире, обнажив голову, он воздел свое копье к облакам и закричал громовым голосом, способным расколоть небеса:
– Мужи эпирские! И родственники псов, которых я перебил в своем доме в Итаке! Выходите на битву. Не будьте трусами. Хватит прятаться за стены! Вы решили воевать со мной из-за того, что я защитил свою жену и честь. Вот я! Выходите и бейтесь со мной. Сегодня хороший день для боя.
Несколько голов показались над парапетом стены, их покрывали шлемы из сверкающей бронзы. Никто не отвечал Одиссею.
Он вновь возвысил голос:
– Неужели вы боитесь умереть? Какая разница, убью ли я вас здесь или перед стенами Итаки? Вы объявили кровную месть мне и моему семейству, разве не так? Что же медлить, если есть возможность сразу уладить дело? Выходите и бейтесь!
– Уходи, – отвечал глубокий мужской голос. – Мы выйдем на битву с тобой, когда будем готовы. Наши родственники в своих городах собирают войска нам в помощь, к нам придет тысяча воинов. Вот увидишь облако пыли над дорогой, увидишь перед собой целое войско, кровь твоя превратится в воду, и ты описаешься от страха.
Одиссей пренебрежительно расхохотался:
– Не забывай, что я бился на равнинах Ил иона с воителями, равными могучему Гектору и его братьям. Я одолел крутые стены Трои с помощью деревянной осадной башни, которую троянцы назвали конем, и сжег город. Неужели ты решил, что я убоюсь толпы хилых и трусливых молокососов, которые боятся сразиться со мной…
Голос ответил:
– Скоро мы увидим, кто из нас трус.
Губы Одиссея гневно сжались. Потом он глубоко вздохнул и выкрикнул:
– А где Неоптолем, царь города трусов?
Ответа не последовало.
– Правит ли еще Неоптолем в своем собственном городе или же вы захватили его дом, как пытались захватить мой собственный?
– Я здесь, Одиссей дерзновенный, – пискнул слабый, дрожащий голос.
Хрупкий старец в синих одеждах неуверенной походкой поднялся на помост над главными воротами. Даже с земли перед воротами я видел, как дряхл старый Неоптолем. Наверное, он был старше самого Нестора, на лысой голове царя еще оставалось несколько клочков волос, а белая борода опускалась на хрупкую узкую грудь. Глаза столь глубоко утонули в глазницах, что казались снизу двумя темными крошечными ямками. Должно быть, царь почти лишился зубов: губы его провалились.
– Неоптолем, – сказал Одиссей, – пришел день скорби, если мы стали друг другу врагами. А в былые дни, помню, ты был мне мудрым дядей.
– Вспомни лучше моего сына, друга своей юности, которого ты жестоко убил в порыве гнева.
– Я сожалею о его смерти, царь Эпира. Он оказался среди женихов, пытавшихся лишить меня жены и царства.
– Он был моим сыном. Кто будет править, когда я умру? Сын моего сына еще дитя, ему нет и пяти лет.
Одиссей запрокинул голову, чтобы лучше видеть фигуру в синей одежде на городских воротах, и ответил:
– Кровавая распря между нами не принесет ничего хорошего ни тебе, ни мне.
– Верни мне сына, и я прекращу ее, – с горечью отвечал старец.
– Увы, – отвечал Одиссей, – этого я не могу сделать. Да, я был в Аиде во время своих долгих скитаний, но подземный владыка не позволил мне вернуть никого из обитателей его страны назад к живущим.
– Значит, ты видел самого владыку обители мертвых?
– Неоптолем, чтимый наставник, если бы ты только знал обо всех страданиях, которые я претерпел, ты простил бы мне даже смерть своего сына.
Я стоял в нескольких футах от Одиссея, опираясь на узловатое самодельное копье, и слушал, как царь зачаровывает Неоптолема, попросившего рассказать о трудном возвращении из Трои в Итаку.
Солнце поднялось высоко, а Одиссей все рассказывал о бурях, которые разбили его корабли, о волшебнице Цирцее, обратившей его людей в животных, о пещере людоеда Полифема на острове циклопов…
– Мне пришлось убить великана, чтобы не погибнуть, – говорил Одиссей. – И отец его Посейдон стал еще сильнее препятствовать мне, посылая навстречу кораблю еще более могучие бури.
– Итак, ты понимаешь, что отец всегда будет ненавидеть убийцу сына, – сказал Неоптолем. Но на этот раз дрожащий голос старца был менее резок, чем прежде.
Миновал полдень, а Одиссей все говорил, завораживая высыпавших на стену защитников города своими жуткими повествованиями. Рабы принесли вяленое мясо, фрукты, вино. Одиссей отпил из чаши, но продолжал говорить, рассказывая своим врагам о пережитых опасностях, о женщинах, с которыми он расстался ради жены и возвращения домой.
– Но когда я наконец увидел благословенную Итаку, – проговорил царь, и могучий голос его упал, – мой дом был полон людей, которые требовали от Пенелопы предать меня и вели себя так, словно уже захватили мое царство.
– Я понимаю жажду мщения, которую ты испытал, – сказал Неоптолем. – Но сын мой не вернется из царства мертвых.
– Царь эпирский, – отвечал Одиссей, – кровавая распря между нами приведет к гибели оба наших дома. Ни твой внук, ни мой сын не проживут достаточно лет, чтобы вырастить собственных сыновей.
– Увы, ты прав, – согласился Неоптолем.
– Вот что я говорю вам… – Одиссей обратился к тем, кто был на стене. – Если вы, родственники тех, кого я убил, сразите меня и моего сына, мои родичи убьют вас. Кто будет последним?
– Боги решат, Одиссей, – сказал старый царь. – Судьбы наши в их руках.
Я подумал, что если Неоптолем и его внук погибнут в этой бессмысленной войне, их род пресечется еще во времена ахейцев. И некому будет породить Олимпиаду, когда сменятся многие поколения. Поэтому-то меня и послали сюда. Но что же я должен делать?
– А не обратиться ли нам к богам? Пусть выскажут свое решение, – проговорил Одиссей.
«Что он задумал?»
– Назначим поединок, пусть два воина сойдутся друг с другом, копье против копья. А исход этой схватки решит судьбу всей войны.
Люди на стене загомонили. Неоптолем посмотрел направо, посмотрел налево. Мужчины, его окружавшие, кивали и переговаривались.
– Неплохо придумано, царь Итаки, – наконец отвечал старец. – Но кто может выстоять против столь опытного бойца? Поединок будет неравным.
Вояки, собравшиеся наверху, боялись вступить в единоборство с Одиссеем.
Царь Итаки воздел к небу руки:
– Но вы же хотите отомстить именно мне!
Неоптолем сказал:
– Нет, нет и нет, Одиссей. Ты бился с могучим Гектором и сокрушил стены Трои. Ты прошел мир вдоль и поперек… Ты был гостем в царстве мертвых. Кто из нас посмеет сразиться с тобой?
Склонив голову как будто бы в знак согласия, Одиссей спросил:
– А если я выставлю вместо себя другого бойца?
Я заметил, что Телемак просто дрожит от рвения, так хотелось ему защитить честь своей семьи и прославиться.
– Да, другого! – закричали мужи на стене. – Выбери другого!
Одиссей осмотрелся вокруг, словно бы отыскивая кого-то. Телемак шагнул вперед, но отец, хмурясь, отвернулся от него. Вновь подняв голову, Одиссей воззвал к Неоптолему:
– Пусть! Пусть все решают боги! Я выбираю этого неприглядного увальня. – И он показал на меня!
Послышавшиеся на стене смешки перешли в самый настоящий хохот. Что ж, я действительно казался истинным деревенщиной – в своем кожаном жилете, с грубым деревянным копьем в руках. Неудивительно, что Одиссей отказался дать мне лучшую одежду и оружие. Он задумал спровоцировать «божий суд» еще ночью. Осажденные немедленно согласились и спустились со стены выбирать собственного бойца.
– Ну, Орион, – сказал мне Одиссей очень серьезным тоном, – ты можешь избавить нас от кровавой войны, которая грозит пресечь и мой род, и род этого старца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35