– Такой неумелый лжец и такой дурачок – впрочем, кое для чего он еще пригодится…
Внезапно он резко взмахнул хлыстом. Кончик его рассек надвое подбородок Ле Граса. Движение было таким быстрым, что маг ничего не успел понять и лишь пронзительно взвизгнул.
– Я приобрел этот замечательный инструмент у одного бывшего работорговца, – сообщил Сен-Себастьян, отступая на шаг.– Он изготовлен из кожи африканского носорога. Хлыст пропитали маслом и вытягивали до тех пор, пока кончик его не стал тверже стали. Но вы уже поняли это, не так ли?
Барон с мечтательным блеском в глазах поигрывал орудием пытки, которое вилось по полу кольцами, напоминая змею.
– У того почтенного господина было множество нерасторопных рабов. Каждый день перед обедом он брался за этот хлыст и забавлялся с растяпами. Временами я пытаюсь прикинуть, сколько же крови выпила эта вещица.
Рука маркиза взметнулась вверх, и на плечах Ле Граса лопнула кожа.
Алхимик взвыл, пытаясь уйти от серии жалящих точных ударов, но они снова и снова настигали его. Обезумев от боли и ощущая во рту привкус желчи, Ле Грас рванулся к дверям, но лишь повалил диван и упал на пол сам.
Грохот мебели внес в происходящее свою лепту: двери библиотеки открылись и на пороге воздвигся Тит, камердинер Сен-Себастьяна.
– Господин, у вас все в порядке? – обеспокоенно спросил он.
Сен-Себастьян пожал плечами.
– Не беспокойся, Тит, я невредим. А вот нашему другу Ле Грасу немного досталось. Уведи этого дурачка и позаботься, чтобы его раны оставались открытыми. Я еще не закончил с ним. Он так и не сказал то, что мне хотелось услышать.
Отрывистая речь барона выдавала его возбуждение. Он все еще держал в руке хлыст, но теперь длинная зловещая полоса кожи была неподвижна.
Тит подошел к скрючившемуся Ле Грасу. Спина мага была залита кровью, глубокая рана на подбородке выглядела ужасно и кровоточила все сильней. При виде слуги алхимик захныкал и попытался встать, цепляясь за стену и оставляя кровавые отпечатки на дорогой ткани обивки.
– Отведи его на конюшню. В ту комнату, знаешь?
К Сен-Себастьяну возвращалось спокойствие. Шелковым душистым платочком он отер со лба пот и бросил хлыст на пол. – Запомни, я подойду в течение часа.
Огромные лапы Тита мертвой хваткой вцепились в алхимика.
– В ту комнату? Как прикажете, господин.
Лакей двинулся к двери, таща за собой жертву. Его совершенно не волновали стоны, которые испускал бедняга Ле Грас.
Барон поправил кружевное жабо и посмотрел на мага с блаженной улыбкой.
– Хм, полагаю, я им попользуюсь сам. Круг получит кого-то другого, а этот пусть будет мой. Можешь лгать мне или открыть всю правду – это уже не имеет значения, мой милый Ле Грае. Посмотрим, как ты умрешь для меня. Мне всегда интересно, следить, как меняется лицо человека, когда он лишается главных признаков своего естества.
Смертельный холод дохнул на Ле Граса; он онемел, перестав что-либо соображать.
– Идите через террасу, – приказал Титу Сен-Себастьян.– Не думаю, что другим слугам надо его видеть.
Тит кивнул и подошел к французскому окну, занимавшему всю обращенную к улице стену библиотеки. Осенний дождь заливал стекла мутным потоком. Тит распахнул высокие створки, по помещению прошелся сквозняк.
– Комната на конюшне, – пробормотал он, выталкивая на террасу огромную куклу, лишь отдаленно походившую на сильного самодовольного человека, которым еще недавно был злосчастный Ле Грас.
– Какое дивное утро, – сказал себе Сен-Себастьян, изучая открывавшуюся за окном панораму. Думать ему ни о чем не хотелось, он просто стоял, мечтательно улыбаясь, завороженный монотонным шумом дождя.
Из этого приятного состояния его вывел внезапно раздавшийся стук колес. Особняк огибала какая-то большая повозка. Сен-Себастьян пригляделся и довольно осклабился: он узнал карикатурные очертания новой кареты Шеню-Турея. Ощутив мощный прилив энергии, барон вернулся в библиотеку, аккуратно закрыл за собой окно и позвонил в колокольчик.
Через минуту в дверном проеме возник молодой лакей в темно-синей с красными кружевами ливрее. Не поднимая головы, он замер в ожидании приказаний.
– Похоже, у нас гости, Морис? – с удовлетворением сказал Сен-Себастьян.– Мне показалось, что прибыл маркиз де Шеню-Турей. Надеюсь, его приняли как подобает?
– Да, господин барон. И маркиза, и его спутниц.
– Он привез дам? Прелестно, прелестно.– Сен-Себастьян кивнул и небрежным жестом повелел лакею приблизиться.– Я хочу, чтобы вы отправили кое-кому записку. Однако не сию же минуту. Она должна быть доставлена в особняк д'Аржаньяков не ранее девяти часов вечера. Но дам я ее вам сейчас. Потом мне некогда будет этим заняться.
– Все будет исполнено в точности, господин.
– Не сомневаюсь. Безоговорочное послушание весьма упрощает нам жизнь, не так ли, Морис? – Барон наклонился и поднял хлыст с пола Молодой лакей побледнел.– Нет-нет, мой дорогой, не сегодня. Сегодня у меня есть чем заняться. Но лишний раз напомнить о себе не мешает.
Он провел пальцами по рукояти хлыста и со вздохом шагнул к секретеру.
– Я не слишком задержу вас, Морис. Мне ведь надо подумать, как встретить гостей. Кстати, где вы их разместили?
Морис, запинаясь, пробормотал:
– Одна… совсем юная дама… она была обмороке… и маркиз… он… он… приказал отнести ее в ваш кабинет.
Произнеся это, лакей испуганно съежился. Сен-Себастьян отвлекся от письма.
– В мой кабинет? Что ж, неглупо. Есть ли с ними кто-то еще?
– Нет, их только трое. Маркиз, прихворнувшая мадемуазель и ее компаньонка, совершенно обезумевшая от волнения.
– В самом деле? – озабоченно спросил Сен-Себастьян.– Печально, печально. Надо бы успокоить бедняжку. Вскоре я этим займусь. Но сейчас главное – это записка.
Минут через двадцать он закончил водить пером и, улыбаясь, стал посыпать песком два сплошь исписанных листа дорогой бумаги. Каждый из них был украшен тиснением, исполненным с помощью печатки, доставшейся барону еще от гроссмейстера ордена тамплиеров Тамплиеры (храмовники) – члены католического духовно-рыцарского ордена, основанного в начале XII века и просуществовавшего около двух столетий. В марте 1313 года во Франции, управляемой Филиппом IV Красивым, был сожжен гроссмейстер ордена Жак Моле.

в те времена, когда церковь наносила храмовникам последний удар. В память об этих событиях тиснение изображало древо, каждая ветвь которого являла собой аллегорическую фигуру. Сверху располагался козел, сидящий на троне, под ним помещалась чаша в виде черепа, ниже шла перевернутая свеча, пламя которой переходило в корешок мандрагоры, а подпирал всю конструкцию инквизиторский высокий колпак.
Сен-Себастьян долго смотрел на эту эмблему, попутно размышляя о том, как был бы поражен инквизитор, обнаружив, что еретические, богохульные знания, которые он так сурово клеймил, будут использовать в своих целях его прямые потомки. Вспоминая некоторых достойных прелатов, усердно скрипевших перьями на допросах подозреваемых в ереси, барон припомнил и то, что ему довелось видеть все эти пытки своими глазами, и сладостная волна восторга омыла его существо.
Мысли барона вернулись к Мадлен. Он с наслаждением подумал о мучениях, которые принесет это послание Роберу де Монталье. Поначалу Сен-Себастьян собирался лишь сообщить маркизу, что его дочь в западне, но, поразмыслив, решил описать свои планы в подробностях.
Барон посмотрел на лакея, застывшего в ожидании, и, широко улыбнувшись, запечатал пакет.

* * *

Письмо барона Клотэра де Сен-Себастьяна к маркизу де Монталье.
Вручено адресату вечером 4 ноября 1743 года.

«Мой дорогой и давнишний приятель Робер, шлю вам приветствия и самые сердечные пожелания благополучия вкупе с уверениями в моем неизменном расположении к вам.
Я право же прихожу в отчаяние, когда вспоминаю, что вы позабыли сообщить мне о своем приезде в Париж, не дав мне тем самым заблаговременно позаботиться о каком-либо достойном вас развлечении.
Но фортуна благоволит мне, дражайший Робер. После долгих стараний я все-таки изыскал способ выразить свое отношение к вам в манере, приличествующей многолетней дружбе, которая с моей стороны – торжественно заявляю – несомненно выдержала годы разлуки. Наши взаимные обязательства, Робер, не так-то просто забыть.
Насколько мне известно, вы лелеете надежду связать будущее вашей дочери с маркизом де Шеню-Туреем и, нимало не беспокоясь, самонадеянно полагаете, что она обедает сегодня с семьей своего жениха.
Я полагаю своей приятной обязанностью сообщить вам, что это не так и что я наконец-таки получил в свои руки имущество, с передачей которого получилась довольно длительная заминка. Разумеется, вы и не думали уклониться от выполнения обязательств, а лишь выбирали для того наиболее подходящий момент. И поступили правильно, друг мой, я нисколько на вас за то не в обиде. Ведь сейчас, в пору расцвета, Мадлен особенно хороша, а манеры ее попросту безупречны. Я, как и многие парижские кавалеры, нахожу ее весьма и весьма привлекательной и даже не представляю, как смогу выдержать те несколько дней ожидания, которые необходимы для подготовки к обряду. Впрочем, это время пройдет не впустую – мы совершим над ней некую службу, долженствующую приготовить ее ко дню зимнего солнцестояния. Уверен, что изыщу способы развлечь вашу крошку, Робер.
Например, у меня есть Тит. Помните моего камердинера? Вы ведь знаете, каким он бывает несдержанным. Разумеется, девственности лишу ее я, но Тит вполне может стать следующим. Вам не кажется, а? После него всем остальным будет гораздо свободней. Тит умеет уламывать, я в том убеждался не раз.
Итак, вообразите себе: ваша дочь, моя собственность, лежит на алтаре, связанная по рукам и ногам. Ей предстоит там лежать сорок ночей, мой милый Робер, и она не останется в одиночестве, уж будьте покойны. Когда я удовлетворю свои нужды, на одну ночь ее заполучит Тит, а у него есть особые методы тешить свой норов. После того ваша дочь поступит в распоряжение каждого члена круга, и все они насладятся ею в меру своих фантазий и сил. Случай уж очень удобный, чтобы его упускать, поверьте, никто не отступит.
Надеюсь, вы все еще помните вкусы Боврэ? Представляю, что испытает Мадлен, когда ее тело возьмут единовременно трижды. Жаль, что Боврэ так груб; почему-то мне кажется, он не сможет сдержать дурные порывы. Ему, вероятно, захочется пригласить в компанию де ла Сеньи. Донасьен будет доволен, он любит смотреть, а барон нуждается в зрителях. Вы ведь, конечно, помните тот бесхитростный способ соития, изобретенный Боврэ, который позволял ему проникать собственной плотью спереди и жезлом дьявола, сзади? За последние несколько лет этот способ был неоднократно опробован и значительно усовершенствован. Наблюдения говорят, что процесс протекает довольно болезненно, но, безусловно, не для того, кто его совершает.
Так-то, Робер. К тому времени, как мы вырвем у твоей дочери сердце, она будет счастлива умереть. Каждое надругательство, над ней совершенное, будет причинять ей невыносимые муки. Мы оскверним ее всеми путями, какие только возможны, чтобы заслужить одобрение в глазах сатаны.
Этого не случилось бы, если бы ты отдал ее нам раньше. Она бы стала одной из нас, а участвовать в наших обрядах гораздо приятнее, чем возлежать на алтаре в качестве жертвы. Так что в позоре своей дочери и в ее мучительной смерти повинен ты сам. Думай об этом, прежде чем ударяться в бесплодные поиски.
Уверяю, для наших обрядов давно найдено новое место. Нас никто не подозревает, мы неуязвимы, и сплочены. Знаю, эта мысль больно ранит тебя, как и мысль, что дитя твое ежесекундно находится в моей власти.
Я не забыл, как ты переступил через нашу клятву, Робер. Я не забыл, что лишился из-за тебя своего имущества и богатства. Я не забыл, что ты воспитывал свою дочь у монахинь. Предупреждаю, вина с тебя не снята, и в новом году ты будешь отмечен кругом. Скоро за твою жизнь никто не даст и гроша.
Твои попытки найти нас Мадлен не спасут, сам же ты рискуешь при том угодить в ловушку. Тогда ты умрешь скорее, чем это намечено, а мы лишь возрадуемся, ибо найдем на своем алтаре две жертвы вместо одной. Обращаться с прошением к королю тебе тоже не стоит. Его величество Людовик XIV неразворотлив, он не успеет и почесаться, как твоя дочь будет мертва.
И вот еще что. Не втягивай в это дело кого-то. Нас более чем достаточно, чтобы угомонить всех, кто осмелится тебе помогать. Ты потерял свою дочь, разве этого мало? Терять друзей тоже мучительно, милый Робер.
До встречи, которая рано или поздно наступит.
Всегда твой,
Сен-Себастьян».

ГЛАВА 6

Сен-Жермен пробудился от непонятной тревоги. Он обвел взглядом альков, где стояла его спартанская койка, но ничего неприятного не обнаружил. Граф потер ладонями веки, чело его рассекла морщина раздумья. Затем он кивнул, словно подавая себе знак, и встал. Полы египетского халата тихонько зашелестели, когда владелец этого роскошного одеяния прошел в кабинет.
Это было то самое помещение, где состоялось его первое объяснение с Мадлен. На мгновение ему показалось, что гранатовое колье девушки все еще валяется на полу. Воспоминание о том, с какой решимостью маленькая упрямица запирала секретную дверь, заставило его улыбнуться, но вскоре оно померкло, вытесненное дурными предчувствиями.
На каминной полке горела одна свеча. С ее помощью Сен-Жермен затеплил остальные светильники. В кабинете, залитом вечерними сумерками, сразу стало светлее, но беспокойство не проходило. Сен-Жермен дернул за шнур звонка и в задумчивости уставился на астролябию, словно та могла дать ответ на волновавший его вопрос.
– Хозяин? – окликнул его вошедший в комнату Роджер, склоняясь в поклоне.
– Да? – Сен-Жермен обернулся.– Закройте дверь поплотней. То, что я хочу сообщить вам, не назначено для чьих-либо досужих ушей.
Роджер выполнил распоряжение и в ожидании замер. Через одну его руку было перекинуто полотенце, другой он прижимал к себе тазик для умывания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38