Девушка улыбнулась в ответ и тихо о чем-то с ней заговорила, но вдруг, прервавшись на полуслове, повернулась к дверям.
– Сен-Жермен! – воскликнула непроизвольно она и, спохватившись, присела в озорном реверансе.
Граф глубоко поклонился девушке, поймал в поклоне ее руку и с безупречной учтивостью запечатлел на ней вежливый поцелуй.
– Дорогая, нельзя быть такой красивой. У меня перехватывает дыхание, я восхищен. Мадлен просияла.
– Вы и сами выглядите просто отменно. Эти лягушки на вашем плаще очень милы. В ответ на дерзость граф улыбнулся.
– Я всего лишь старался вам угодить.
– И двойные подвязки! Полагаю, они войдут в моду, – сказала девушка, откровенно любуясь гостем. В своем черном наряде он был безусловно хорош. Волосы, равномерно напудренные, уложены волнами, ложные петли на широких манжетах отделаны серебром. Крошечные фигурки фениксов, возрождающихся из пепла, покрывали камзол Сен-Жермена, по черному полю его жилета мчался к охотнику темно-красный единорог. Но особенной похвалы в этом костюме заслуживали, несомненно, подвязки. Двойные и серебристые, они выгодно контрастировали с черным шелком чулок графа, их рубиновые застежки пылали, как вишенки, перекликаясь с волшебным свечением большого рубина, утопавшего в кружевах, драпирующих грудь. Темные глаза графа остановились на Мадлен, и сердце ее замерло, чтобы через секунду заколотиться в бешеном ритме.
Но граф уже поворачивался к маркизу де Монталье. Он почтительно поклонился и произнес:
– Я граф Сен-Жермен. Имею ли я честь обращаться к отцу мадемуазель де Монталье?
– Да, сударь, это я, – ответил маркиз. Наружность нового гостя располагала к себе, но… не чересчур ли свободны его манеры?
– Рад нашей встрече. Я много лестного слышал о вас. Для меня большая честь познакомиться с человеком, пользующимся таким уважением среди своих близких.
Маркиз озадаченно глянул на собеседника.
– Вы очень любезны, сударь, но, боюсь, я не совсем понимаю, что вы хотите этим сказать.
Сен-Жермен мысленно усмехнулся. Провинциал вовсе не глуп, но разумом косен, если его настораживает простой комплимент.
– Нередко случается, что людей, которых превозносит молва, вовсе не хвалят те, кто их знает получше. И потому истинного почтения достоин лишь тот, о ком даже домашние отзываются с уважением.
Робер де Монталье поклонился и в мыслях решил, что граф безвреден. Болтун, иностранец, космополит, и к тому же – немолод. Мадлен, конечно, смотрит ему в рот, но большой беды в этом нет.
– Всем людям свойственно ошибаться, – ответил он – Но, согласен, хула со стороны близких нам людей неприятней, чем любая иная.
– Я не потерплю на своем празднике околофилософских дискуссий, – громко заявила Мадлен.– Скоро мы все отправимся танцевать. Думаю, граф Жервез не откажется вести меня в первом танце.– Она обернулась к Сен-Жермену.– А на какое время назначена опера?
Маркиз вытаращил глаза, изумленный бесцеремонным поведением своего чада, но Сен-Жермен лишь усмехнулся:
– Мы начнем ровно в полночь, так что не беспокойтесь, мадемуазель, наше домашнее представление танцам не помешает.
Глаза Мадлен вспыхнули.
– Ах, я уже умираю от любопытства! Вы ничего не хотите мне рассказать?
– Если графу и угодно сносить твои дерзости, милая, то я, признаться, от них не в восторге, – обрел наконец дар речи Робер и обратился к Сен-Жермену.– Даже добрые урсулинки, обучавшие эту негодницу, порой сетовали на ее порывистость и упрямство.
– Будь у меня дети, – возразил Сен-Жермен с деликатной улыбкой, – я бы желал, чтобы их отличала та живость, что свойственна мадемуазель де Монталье.
Маркиз облегченно вздохнул. Граф, оказывается, бездетен. Вот почему, собственно, его и тянет к Мадлен.
– Благодарю, – произнес он, поворачиваясь к дверям, и застыл как пораженный громом. К ним подходил еще один припозднившийся гость.
Холодные выпуклые глаза ощупали ошеломленного Монталье. Гость усмехнулся.
– Прошу прощения за опоздание, но приглашение графа я получил только сейчас.
Сен-Себастьян склонился к руке Клодии.
– Мадам, клянусь, я очарован. Весь его облик, казалось, дышал высокомерием и презрением. Крикливый, расшитый золотой нитью камзол слепил всем глаза, в нем читался открытый вызов. Небрежно поклонившись потерявшему дар речи маркизу, барон обмахнулся кружевным носовым платком.
– Уверен, что на правах старого знакомого могу считать этот случай удобным для возобновления прерванной дружбы.
Клодия бросила на брата взгляд, полный муки, потом повернулась к Мадлен.
– Барон Сен-Себастьян… – заикаясь произнесла она. Пригласить на прием человека, из-за которого Робер покинул Париж, было верхом бестактности со стороны ее муженька. Жервез просто рехнулся.
– Нет нужды представлять меня, дорогая, – осклабился Сен-Себастьян.– Мы уже виделись с мадемуазель, правда при других обстоятельствах, впрочем не помню, знакомили нас тогда или нет. Но как бы там ни было, давняя дружба моя с ее батюшкой была столь продолжительной, что в моей душе поселилось чувство глубокой симпатии к ней.
Он взял Мадлен за руку.
– Убежден, что еще до окончания года мы сумеем узнать друг друга получше. Девушка отстранилась.
– Я не уверена, что мне удастся выкроить время.
– Увы, Париж чересчур многолюден, барон, – спокойно заметил молчавший дотоле граф.
– А, Сен-Жермен! – воскликнул Сен-Себастьян, обернувшись.– Я слышал о вашей дуэли. Игорные залы мало пригодны для схваток, впрочем вы – иностранцы – весьма эксцентричный народ.
Мадлен побледнела. Какая дуэль? Сен-Жермен с кем-то дрался? Ему угрожала опасность?
– Тогда все кончилось миром. А сейчас, представьте себе, – продолжал Сен-Себастьян, – противник ваш мертв. Любопытно, не правда ли? Мир так трагичен. Не могу только сообразить, какая вам выгода от кончины мальчишки? Поверьте, я много о том размышлял.– Он осекся в притворном смущении.– Тысяча извинений, графиня! Я думаю вслух – и делаюсь неучтив.
Он отвесил глубочайший поклон, затем еще раз взглянул на Сен-Жермена.
– Вы должны извинить меня, граф, но, признаюсь, я был удивлен. Боврэ описывал мне вас по-другому. Мне почему-то казалось, что вы не очень-то расположены, а может быть, даже и не способны защищать свою честь.
Сен-Жермен, склонив голову, произнес с любезной улыбкой:
– Удивляюсь, сколько выводов делают люди на основании россказней всяких болванов, барон.
– И то правда, – согласился Сен-Себастьян и поднес к носу платок, словно бы ощутив скверный запах. Глаза его сошлись в щелочки, он отвесил всем общий поклон и, повернувшись, проследовал дальше.
Робер де Монталье взглянул на сестру. В лице его не было ни кровинки.
– Что происходит, Клодия? Как он осмелился здесь появиться? Вы же знаете мои обстоятельства? Это что – заговор против меня?
Графине хотелось кричать.
– Я ничего не знала, Робер! Поверь! Жервез пригласил его сам. Я не подозревала…
– Его появление – знак! Страшный знак, предвещающий нам несчастье! Он прикоснулся к моей дочери, Клодия! Он ее осквернил! Он оскверняет все, чего ни коснется!
Вспышка гнева прошла, плечи маркиза поникли, и стало заметно, что руки его дрожат.
– Матерь Божия, это моя вина! Что я наделал!
– Все не так плохо, батюшка, все не так уж и плохо.– Мадлен бросилась к де Монталье, ее душили слезы.– Не позволяйте этому ужасному человеку испортить мой праздник! – Она умоляюще посмотрела на Сен-Жермена.– Помогите мне, граф! Успокойте отца, он страшно расстроен…
Пристальный взгляд человека в черном остановился на лице девушки, но что в нем таилось, прочесть было нельзя.
– Ну-ну, Мадлен, успокойтесь! – Граф обратился к маркизу.– Я должен идти к музыкантам. Не хотите ли прогуляться со мной?
– Нет, благодарю вас, – холодно ответил маркиз. Сен-Жермен отреагировал на это спокойной улыбкой.
– Пойдемте, де Монталье. Когда вам еще представится случай познакомиться с великим Омбразаличе? В мире мало кастратов, способных соперничать с ним.
Робер де Монталье словно его не слышал. Он стоял как истукан, что-то обдумывая, потом схватил Мадлен за руки и возбужденно заговорил:
– Ты не понимаешь, что я наделал! Я должен был запретить тебе ехать в Париж. Почему я поддался на твои уговоры? Я ведь знал об опасности. Ты понимаешь, я знал! Знал, но притворялся, что ее словно бы не существует. А Сен-Себастьян почуял поживу, иначе зачем бы он заявился сюда? Зачем он здесь, если не ради тебя?
Лицо Мадлен исказила гримаса испуга.
– Замолчите, сейчас не время, – гневно зашептала она, отталкивая отца.– Нечего поверять всему свету наши семейные тайны! Позже у нас найдется минутка все это обсудить.
Маркиз, ошеломленный таким отпором, смолк, и его молчанием тут же воспользовались. Сен-Жермен деликатно тронул де Монталье за плечо.
– Маркиз, ваша дочь совершенно права. Вещи, о которых вы говорите, приличнее обсуждать с глазу на глаз. Идемте и взглянем-таки на музыкантов. А потом я, возможно, вам что-нибудь подскажу.
Маркиз сделал шаг в сторону и раздраженно бросил:
– Вы – человек посторонний. И ничего не можете знать о наших делах!
– Однако, надеюсь, вы меня просветите, – граф улыбнулся, увлекая маркиза к библиотеке.– А пока, умоляю вас, оставьте волнения, если не ради себя, то ради собственной дочери, – добавил он, открывая тяжелую дверь.
Мужчина с задумчивым взглядом и мягкой линией подбородка шагнул навстречу вошедшим.
– А, Сен-Жермен, – произнес он приятным, звонким, как у мальчика, голосом.
– Всем добрый вечер, – граф обернулся к спутнику.– Могу ли я представить вам, дорогой маркиз, несравненного Аурелио Омбразаличе? Аурелио, это маркиз де Монталье, отец девушки, в честь которой устроен прием.
По группе музыкантов прошел шепоток. Женщина с некрасивым, но весьма подвижным лицом вышла вперед и сделала реверанс.
– Это мадам Инее Монтойя, она будет петь Персефону. Надеюсь, история Персефоны и повелителя преисподней не кажется вам неподходящей темой для нашей маленькой оперы?
Маркиз, исподлобья смотревший на музыкантов, сделал неопределенный жест.
– Она не хуже любой другой. Впрочем, если не ошибаюсь, – нахмурившись, добавил он, – речь там идет о похищении, не так ли?
Сен-Жермен ослепительно улыбнулся, в глазах его вспыхнули огоньки.
– Я попрошу исполнить для вас главную арию героя-любовника, и, если вы найдете в ней что-либо предосудительное, мы немедленно ее уберем.
Он быстро обернулся и сказал:
– Аурелио, сделайте это. Конечно, я понимаю, что вам не стоит лишний раз напрягаться, но все же. Певец грациозно поклонился.
– Я с удовольствием пропою эту арию, она очень красива.
– Спасибо, мой друг. Я высоко ценю вашу отзывчивость.
Сен-Жермен усадил маркиза на диван у стены и с непроницаемым лицом встал возле него, ожидая, когда музыканты настроят свои инструменты. Ария была прямым обращением графа к Мадлен, но он не думал, что Робер де Монталье сумеет это понять.
– Эта ария, маркиз, состоит из двух частей – очень медленной и несколько убыстренной. Господа, вы готовы?
Краткое вступление в ре-миноре завершилось двумя пиццикато. Аурелио Омбразаличе встал в позу подле камина, дождался момента и запел сильным, высоким голосом:

В царстве теней
множество дней
мучаюсь я.
Смех твой звенит,
ранит, томит.
Участь горька моя.
Сердце полно любовью к тебе.
Я изнемог в борьбе.

Музыка приобрела мажорное звучание, темп ее стал нарастать. Сен-Жермен покосился на отца Мадлен и понял, что того все это песнопение нимало не занимает. Он кивнул, и Омбразаличе приступил ко второй, более трудной части своей партии:

Как ни темна вечная ночь,
свет ее гонит прочь!
Свет из очей льется твоих –
он лишь для нас двоих!
Как ни силен ветер времен,
нас не разнимет он!

Скрипки подхватили последнюю фразу и соскользнули в минор. Аурелио Омбразаличе умолк и, скептически покосившись на слушателя, сказал:
– Жаль было бы расставаться с этим, маркиз. Ария хороша.
– Она… довольно оригинальна, – помолчав, произнес Робер де Монталье.– Правда, я не слишком-то хорошо разбираюсь в законах, по каким строятся подобные веши…
– Я взял за основу древнегреческие мотивы, – пояснил Сен-Жермен и мысленно усмехнулся, припомнив афинские ночи и принимавших в них участие афинянок.– Сюжет также греческий, но я его самонадеянно переиначил. Впрочем, если вы находите все это неподобающим…
Граф замолчал, игнорируя гнев, проступивший на лице Омбразаличе.
– Нет-нет, я не вижу тут ничего, что могло бы смутить Мадлен, – поспешил возразить де Монталье.– Уверен, что она будет глубоко польщена, – добавил он, поднимаясь.
– Задержитесь на секунду, маркиз, я вам составлю компанию, – произнес Сен-Жермен.
Не дожидаясь ответа, он отдал несколько распоряжений внимательно выслушавшим его музыкантам и поспешил к выходу.
– Теперь, маркиз, – заявил он уже в холле, – я хочу вам сообщить, что знаю о ваших неприятностях с Сен-Себастьяном.– Граф взмахом руки остановил собеседника, попытавшегося что-то сказать.– И, насколько это возможно, хочу, чтобы вы поверили, что можете располагать мной в любое время.
Маркиз де Монталье вновь обрел суровый и чопорный вид.
– Благодарю вас, граф, но не могу представить, чтобы некоторые неурядицы в моей семье требовали чьего-то вмешательства.
– Ну разумеется.
Когда они подошли к входу в большой зал, Сен-Жермен приостановился еще раз.
– И все же, если вам вдруг потребуется помощь, можете смело обращаться ко мне. Я почту за великую честь сделать для вас все, что в моих силах.
Робер де Монталье сухо кивнул, но тут ему в голову пришла интересная мысль, все расставляющая по полкам.
– Так у вас, граф… э-э… тоже имеются нерешенные дела с бароном?
Сен-Жермен усмехнулся.
– Да, маркиз. У меня есть должок, который я давно хочу оплатить.
– Понимаю, – кивнул де Монталье.– Я буду помнить о вашем предложении.
Он еще раз поклонился, повернулся и затерялся в толпе гостей.
Празднество шло своим чередом, и до его окончания они не сказали более друг другу ни слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38