Кто бы мог требовать большего?После того как я остался без дома, без семьи и без работы, мы с Элейн почти перестали видеться. Потом, когда всплыло некое страшное чудище из нашего общего прошлого, грозившее нам обоим большими неприятностями, мы силой обстоятельств сблизились снова. И, что любопытно, больше не расставались.Элейн жила в своей квартире, я — в своем отеле. Мы виделись по вечерам два, или три, или четыре раза в неделю. Обычно наши встречи заканчивались в ее квартире, и часто я оставался на всю ночь. Иногда мы на неделю или на выходные уезжали куда-нибудь за город. А в те дни, когда мы не виделись, мы почти всегда разговаривали по телефону, нередко по нескольку раз.Хотя между нами никогда не было разговора о том, чтобы порвать все прежние связи, мы, по существу, так и сделали. Я больше ни с кем не встречался, и она тоже, если не считать клиентов. Время от времени она отправлялась куда-нибудь в номер или принимала кого-нибудь у себя на квартире. В начале нашей связи это меня не особенно беспокоило — по правде говоря, даже делало ее, может быть, еще привлекательнее, — и я не видел, почему это должно беспокоить меня теперь.А если бы и начало беспокоить, я всегда мог попросить ее бросить. За эти годы она заработала неплохие деньги и почти все их сберегла, вложив большую часть в недвижимость, которая приносила хороший доход. Она вполне могла покончить с этим и жить не хуже, чем прежде.Но что-то мешало мне ее об этом попросить. Наверное, не хотелось признаться и ей, и самому себе в том, что это меня беспокоит. И почти так же не хотелось предпринимать какие-то шаги, которые хоть сколько-нибудь изменили бы характер наших отношений. Наша связь продолжалась, так что менять что-то было незачем.Однако понемногу все меняется. Иначе и быть не может. Даже когда все остается неизменным, один этот факт уже что-то меняет.Мы избегали произносить слово, которое начинается на "л", хотя, конечно, именно любовью было мое чувство к ней, а ее ко мне. Мы старались не говорить ни о женитьбе, ни о том, чтобы жить вместе, хоть я об этом иногда подумывал и не сомневался, что и она тоже. Но мы никогда ни о чем таком не разговаривали. Это была еще одна тема, которой мы не касались, — так же, как любви или способа, каким Элейн зарабатывает на жизнь.Конечно, рано или поздно нам пришлось бы обо всем этом подумать, и поговорить, и даже что-то решить. Но пока мы жили, стараясь ни о чем не задумываться, день за днем — с тех пор как я перестал поглощать виски быстрее, чем его гонят, меня научили именно так относиться ко всему на свете. Кто-то сказал, что жизнь нужно воспринимать именно так — день за днем. В конце концов, каждый из нас только так и живет. * * * В тот четверг после обеда, примерно без четверти четыре, в доме Кхари на Колониал-роуд зазвонил телефон. Когда Кинен Кхари взял трубку, какой-то мужской голос произнес:— Эй, Кхари. Она ведь так и не пришла домой, правильно?— Кто говорит?— Не твое собачье дело, кто говорит, дерьмо арабское. Твоя жена у нас. Ты хочешь получить ее обратно или нет?— Где она? Дайте мне с ней поговорить.— А вот хрен тебе, Кхари, — сказал человек и бросил трубку.Несколько секунд Кхари стоял, крича «Алло!» в молчащую трубку и пытаясь сообразить, что делать дальше. Потом выскочил из дома, кинулся к гаражу и убедился, что его «бьюик» на месте, а ее «тойоты» нет. Добежав до ворот, он оглядел улицу и вернулся в дом. Снова схватил трубку, услышал гудок и стал думать, кому позвонить.— Господи Боже мой, — произнес он вслух, положил трубку и крикнул: — Франси!Взбежав по лестнице, он ворвался в спальню и еще раз громко позвал ее. Конечно, ее там не могло быть, но он ничего не мог с собой поделать, он должен был осмотреть все комнаты. Дом был большой, и он бегал из комнаты в комнату, не переставая ее звать, охваченный паникой и в то же время чувствуя себя зрителем. Наконец, он снова оказался в гостиной и увидел, что оставил телефонную трубку снятой. Вот это гениально! Вдруг они хотят с ним связаться и не могут дозвониться? Он положил трубку на аппарат и изо всех сил пожелал про себя, чтобы телефон зазвонил. Почти мгновенно раздался звонок.На этот раз он услышал другой мужской голос, более спокойный и вежливый. Голос произнес:— Мистер Кхари, я пытался вам дозвониться, но у вас было занято. С кем вы говорили?— Ни с кем. Просто трубка лежала на столе.— Надеюсь, вы не звонили в полицию?— Я никуда не звонил, — сказал Кхари. — Я сделал это нечаянно, думал, что положил трубку на аппарат, а на самом деле положил рядом. Где моя жена? Дайте мне с ней поговорить.— Не надо класть трубку рядом с аппаратом. И не надо никуда звонить.— Я не звонил.— И уж во всяком случае — в полицию.— Чего вы хотите?— Я хочу помочь вам вернуть жену. Если вы, конечно, этого хотите. Вы хотите ее вернуть?— Господи, да что вы...— Отвечайте на вопрос, мистер Кхари.— Да, я хочу ее вернуть. Конечно, хочу.— А я хочу вам помочь. Не занимайте телефон, мистер Кхари. Я буду вам звонить.— Алло! — крикнул Кхари. — Алло!Но в трубке слышались только гудки.Минут десять он шагал взад и вперед по комнате, ожидая звонка. Потом его охватило ледяное спокойствие. Он перестал шагать и сел на стул около телефона. Когда раздался звонок, он взял трубку, но ничего не сказал.— Кхари? — Это был снова тот, грубый голос.— Чего вы от меня хотите?— Чего я хочу? А как по-твоему, козел вонючий, чего я хочу?Кхари ничего не ответил.— Денег, — произнес голос немного погодя. — Мы хотим денег.— Сколько?— И долго еще ты, арабское отродье, будешь задавать свои блядские вопросы? Ну скажи, долго?Кхари молча ждал.— Миллион долларов. Что ты на это скажешь, козел?— Это просто смешно, — ответил Кхари. — Послушайте, я не могу с вами разговаривать. Пусть мне позвонит ваш приятель, может быть, с ним мы договоримся.— Ах ты, бурнус сраный, уж не хочешь ли ты...На этот раз бросил трубку Кхари. * * * «Главное — это владеть ситуацией», — подумал он.Только когда пытаешься овладеть вот такой ситуацией, можно сойти с ума. Потому что ничего нельзя сделать. Все карты у них на руках.Но даже если не пытаться овладеть ситуацией, можно, по крайней мере, отказаться плясать под их дудку — топтаться, словно дрессированный медведь в цирке.Он прошел на кухню и сварил чашку густого сладкого кофе в медной кастрюльке с длинной ручкой. Пока кофе остывал, он достал из холодильника бутылку водки, налил себе двойную порцию, залпом выпил и почувствовал, как его снова охватывает ледяное спокойствие. Он вернулся в гостиную с чашкой и как раз допивал кофе, когда телефон зазвонил опять.Это был второй мужчина, вежливый.— Вы рассердили моего друга, мистер Кхари, — сказал он. — А с ним нелегко иметь дело, когда его рассердишь.— Я думаю, будет лучше, если теперь звонить будете вы.— Я не вижу...— Потому что тогда мы сможем договориться, а не разыгрывать какой-то спектакль, — продолжал Кхари. — Он что-то сказал про миллион долларов. Об этом не может быть и речи.— Вы считаете, что ваша жена столько не стоит?— Она стоит всего, что у меня есть, но...— Сколько она весит, мистер Кхари? Килограммов сорок пять? Пятьдесят? Видимо, что-то около этого?— Я не понимаю...— Будем считать, что пятьдесят.«Угадал».— Пятьдесят кило, по двадцатке за килограмм, посчитайте сами, мистер Кхари. Получается миллион, верно?— Что вы хотите сказать?— Я хочу сказать — ведь вы бы заплатили миллион, мистер Кхари, если бы это был товар? Если бы это было зелье? Неужели ее плоть и кровь не стоят столько же?— Я не могу выплатить того, чего у меня нет.— У вас есть, и много.— Миллиона у меня нет.— А сколько у вас есть?У него было время подумать над ответом.— Четыреста.— Четыреста тысяч?— Да.— Это даже меньше половины.— Это четыреста тысяч, — сказал Кхари. — Меньше, больше — смотря с чем сравнивать. Это столько, сколько у меня есть.— Вы можете раздобыть остальное.— Я просто не знаю, как это сделать. Возможно, я мог бы кому-то что-то пообещать, кое-где одолжить и собрать еще немного, но не столько. И на это у меня уйдет, по меньшей мере, несколько дней, может быть, даже неделя.— Вы полагаете, мы куда-нибудь торопимся?— А я тороплюсь, — сказал Кхари. — Я хочу вернуть свою жену и отделаться от вас навсегда, и хочу сделать и то и другое как можно скорее.— Пятьсот тысяч.— Вот видишь? Что-то мы все-таки можем сделать.— Нет, — сказал он. — Когда речь идет о жизни моей жены, я не торгуюсь. Я уже назвал вам свой предел. Четыреста.Наступила пауза, потом в трубке послышался вздох.— Ну хорошо. С моей стороны глупо было думать, что у кого-нибудь из вас можно что-то выторговать. Ваш народ занимается этим делом уже много лет, не так ли? Вы ничуть не лучше евреев.Кхари не знал, что на это ответить, и промолчал.— Так значит, четыреста, — сказал мужчина. — Сколько вам нужно времени, чтобы их приготовить?«Пятнадцать минут», — подумал Кхари.— Час-другой.— Мы можем все закончить сегодня вечером.— Хорошо.— Готовьте деньги. И никому не звоните.— Кому я могу позвонить? * * * Полчаса спустя он сидел за кухонным столом и смотрел на четыреста тысяч долларов. В подвале у него стоял сейф, огромный старый сейф фирмы «Моспер», больше тонны весом, вмурованный в стену, замаскированный дощатой обшивкой и оснащенный кроме замков еще и сигнализацией. Все деньги были сотенными бумажками, в пачках по пятьдесят штук, стянутых резинкой, — восемьдесят пачек по пять тысяч долларов каждая. Он пересчитал их и стал бросать по три-четыре пачки зараз в плетеную пластиковую корзину, где Франсина держала грязное белье.Видит Бог, ей не было никакой нужды стирать белье самой. Она могла нанять сколько угодно прислуги, он много раз ей об этом говорил. Но ей это нравилось, она была старомодна и любила стряпать, убирать и вести хозяйство.Он взял телефонную трубку, постоял, держа ее в вытянутой руке, потом снова положил. «Никому не звоните», — сказал тот мужчина. «Кому я могу позвонить?» — ответил он.Кто это ему устроил? Наехал на него, похитил его жену. Кто мог такое сделать?Ну, вероятно, многие могли бы. Возможно, даже всякий, если бы только знал, что это сойдет ему с рук.Он снова взял телефонную трубку. Эта линия была защищена от подслушивания. Если уж на то пошло, во всем его доме не было ни одного подслушивающего устройства. Он установил у себя два приспособления, каждое — последнее слово техники, во всяком случае судя по тому, во сколько они ему обошлись. Одно было подключено к телефонной линии и должно давать сигнал, как только кто-нибудь попытается прослушать телефон. Любое изменение напряжения, сопротивления или емкости линии немедленно обнаруживалось. Другое автоматически сканировало весь радиодиапазон в поисках сигналов от скрытых микрофонов. Он выложил за оба не то пять, не то шесть тысяч, но уверенность, что тебя не подслушивают, того стоила.И все-таки жаль, что на протяжении этих двух часов его не могла подслушивать полиция. Выследить тех, кто ему звонил, схватить похитителей, привезти домой Франсину...Нет, что-что, а это ему ни к чему. Полиция все только безнадежно испортит. У него есть деньги. Он заплатит их и либо получит ее обратно, либо нет. Есть вещи, которые зависят от человека, а есть такие, которые не в его воле. Заплатить деньги или нет, зависело от него; как именно это сделать, тоже в какой-то степени зависело от него; но все, что будет дальше, от него не зависело.«Никому не звоните».«Кому я могу позвонить?»Он снова взялся за телефон и набрал номер, который знал наизусть. После третьего гудка трубку снял его брат.— Пит, — сказал Кхари, — ты мне нужен. Хватай такси, я тебе отдам деньги, только приезжай сюда немедленно, слышишь?Наступила пауза. Потом он услышал:— Малыш, я для тебя что угодно сделаю, ты же знаешь...— Тогда хватай такси и приезжай!— ...Но в твои дела я впутываться не хочу. Я просто не могу, малыш.— Это не дела.— А что?— Это Франсина.— Господи, что случилось? Ладно, расскажешь, когда приеду. Ты ведь дома, да?— Нуда, дома.— Сейчас беру такси и еду. * * * Как раз в то время, когда Питер Кхари искал таксиста, который согласился бы отвезти его в Бруклин, я смотрел, как в студии «И-эс-пи-эн» тележурналисты рассуждают, насколько вероятно повышение заработной платы спортсменам. Поэтому я не слишком огорчился, когда зазвонил телефон. Это был Мик Баллу, он звонил из города Каслбар в графстве Мэйо, в Ирландии. Слышимость была прекрасная, как будто он говорил из задней комнаты бара «Гроган».— Здесь замечательно, — сказал он. — Если ты думаешь, что в Нью-Йорке все ирландцы ненормальные, ты бы посмотрел, какие они у себя дома. Здесь через дом по пабу, и никто из них не вылезает оттуда до самого закрытия.— Но ведь они рано закрываются?— Слишком рано, черт возьми. Но в отеле обязаны подавать выпивку в любое время дня и ночи каждому постояльцу, который там зарегистрирован. Сразу видно — цивилизованная страна, правда?— Точно.— Только тут все курят. То и дело закуривают и угощают всех вокруг. А у французов с этим еще хуже. Когда я был там — навещал родню по отцовской линии, — так они на меня обижались, почему я не курю. По-моему, американцы — единственный народ в мире, у кого хватило ума бросить.— Ну, сколько-то курящих у нас еще осталось, Мик.— Так им и надо, пусть мучаются в самолетах, в кино и везде, где курить не разрешается. — Он рассказал мне длинную историю о мужчине и женщине, с которыми познакомился несколько вечеров назад. История была забавная, и мы оба посмеялись. Потом он поинтересовался, как мои дела, и я сказал, что хорошо.— Правда? — спросил он.— Малость засиделся, пожалуй. Слишком много свободного времени. И к тому же сейчас полнолуние.— Это точно, — отозвался он. — Здесь тоже.— Какое странное совпадение.— Но здесь, в Ирландии, всегда полнолуние. Хорошо еще, что все время льет дождь и луны никогда не видно. Мэтт, у меня идея. Садись в самолет и прилетай сюда.— Что?— Готов спорить, что ты никогда не был в Ирландии.— Я вообще за границей никогда не был, — сказал я. — Нет, погоди, вру. Раза два ездил в Канаду и один раз в Мексику, только...— А в Европе не был?— Нет.— Так, ради Бога, садись в самолет и прилетай сюда.
1 2 3 4 5 6