Иногда они приходят снова, а иногда нет, и никогда не знаешь, лучше или хуже для них там, где они теперь. — Она вздохнула. — Один мальчик сказал, что, скорее всего, Счастливчик отправился домой. Может быть, в каком-то смысле так оно и есть.Следующий звонок был от портье — он сообщил, что прибыл Ти-Джей. Я попросил пропустить его наверх, встретил у лифта и провел к себе в комнату. Он запрыгал по ней, как танцор, осматриваясь.— А тут ничего, — сказал он. — Вон в окно Торговый центр видно, да? И ванная отдельная. Удобно, должно быть.На нем был, насколько я помнил, тот же самый костюм, что и в первую нашу встречу. Джинсовый пиджак, показавшийся мне летом слишком теплым, наверняка плохо защищал от зимнего холода. Высокие кроссовки были на вид новые, и еще у него появилась вязаная матросская шапочка ярко-синего цвета.Я протянул ему рисунки. Взглянув на верхний, он опасливо покосился на меня.— Хотите меня нарисовать? Чего вы смеетесь?— Из тебя вышел бы прекрасный натурщик, — сказал я. — Только я не художник.— Его не вы рисовали? — Он принялся разглядывать рисунки по очереди, посмотрел на подпись. — Какой-то Реймонд. Рей, гроза морей. Ну и что?— Ты узнаёшь кого-нибудь из них?Он сказал, что нет. Я вкратце объяснил ему, о чем и дет речь.— Мальчика постарше звали Счастливчиком, — сказал я. — Думаю, что его нет в живых.— Вы думаете, что их обоих нет в живых. Правильно?— Боюсь, что да.— И что вы хотите о них узнать?— Как их звали. Откуда они.— Вы же знаете, как его звали, — вы сами сказали. Счастливчик.— Я думаю, он такой же Счастливчик, как ты — Ти-Джей.Он искоса посмотрел на меня.— Так меня и зовите — Ти-Джей, — сказал он, — и все будут знать, про кого вы говорите. — Он снова взглянул на портрет. — Говорите, Счастливчик — это его кличка?— Да.— Если так его зовут на улице, никакого другого имени там не знают. Где вам сказали эту кличку — в Доме Завета?Я кивнул.— Они сказали, что он там не жил, но несколько раз ночевал.— Ну да, они люди хорошие, только не всякий может выполнять эти ихдерьмовые правила, понимаете?— А ты когда-нибудь там жил, Ти-Джей?— А на хрена мне это надо? Мне это ни к чему. У меня-то есть где жить.— Где?— Не важно где. Главное — чтобы я сам мог то место найти. — Он еще раз просмотрел рисунки и сказал небрежно: — А вот этого человека я видел.— Где?— Не знаю. На Двойке, только не спрашивайте, где и когда. — Он уселся на краешек кровати, снял шапочку и принялся вертеть ее в руках. — Послушайте, чего вы от меня хотите?Я вынул из бумажника двадцатку и протянул ему. Он не шевельнулся, и в его глазах я прочел тот же вопрос: чего я от него хочу?Я сказал:— Ты знаешь Двойку, и автовокзал, и тамошних ребят. Ты можешь ходить в такие места, про которые я и слыхом не слыхал, и говорить с такими людьми, которые со мной и говорить не станут.— Это не так уж мало за двадцать долларов. — Он ухмыльнулся. — В тот раз, когда мы с вами виделись, вы дали мне пять, а я ничего не сделал.— Ты и сейчас пока еще ничего не сделал, — сказал я.— Ну, на это может уйти много времени. Тереться везде, ходить туда-сюда. — Я сделал движение, словно хочу спрятать двадцатку, и он тут же выхватил ее у меня из руки. — Не надо, — сказал он. — Я же не сказал «нет», верно? Просто хочу малость поторговаться. — Он оглядел комнату. — Только вы, по-моему, не очень богатый, а?Я не мог удержаться от смеха.— Нет. Не очень.Потом позвонил Чанс. Он расспросил кое-кого из любителей бокса, и некоторые припомнили ту пару, похожую на отца с сыном, которая сидела в первом ряду в четверг. Но никто не видел их раньше, ни в Маспете, ни где-нибудь еще. Я предположил, что этот человек мог приходить и без мальчика, но Чанс сказал, что все помнили именно обоих.— Значит, получается, что те люди, с кем я говорил, его не опознали, — сказал он. — Вы будете там завтра?— Не знаю.— Ну, тогда смотрите по телевизору. Может, увидите его, если он снова будет сидеть в первом ряду.Мы разговаривали недолго, потому что я не хотел занимать телефон. Положив трубку, я стал ждать. Следующим позвонил Красавчик Дэнни Белл.— Я собираюсь пообедать в «Пугане», — сказал он. — Может быть, присоединишься? Ты знаешь, как я не люблю обедать один.— У тебя есть что-то новое?— Ничего особенного, — сказал он, — только обедать-то все равно нужно, верно? Давай в восемь.Я положил трубку и взглянул на часы. Было пять часов. Я включил телевизор, посмотрел начало новостей и снова выключил, убедившись, что все равно ничего не понимаю. Я снова снял трубку и набрал номер Термена. Когда подключился автоответчик, я ничего не сказал, но и трубку класть не стал. Я подождал секунд тридцать и только потом положил трубку.Только я успел взяться за «Справочник Ньюгейтской тюрьмы», как телефон зазвонил снова. Я схватил трубку и сказал:— Алло!Это был Джим Фейбер.— А, привет, — сказал я.— У тебя такой голос, будто ты чем-то разочарован.— Я полдня жду одного звонка.— Ладно, не стану тебе мешать, — сказал он. — Это не важно. Будешь у Святого Павла сегодня вечером?— Вряд ли. У меня встреча кое с кем в восемь на Семьдесят Второй, и я не знаю, сколько времени она займет. И к тому же я был на собрании вчера.— Странно, я искал тебя, но не нашел.— Я был в центре. На Перри-стрит.— Ах, вот оно что. Я забрел туда в воскресенье вечером. Отличное место — можно рассказывать что угодно, всем на все наплевать. Я говорил ужасные вещи про Бев, и мне стало на сто процентов легче. А Хелен вчера вечером там была? Она говорила тебе, как их ограбили?— Кого ограбили?— Церковь на Перри-стрит. Послушай, ты ждешь звонка, я не хочу тебя отрывать.— Ничего. Кто-то ограбил церковь на Перри-стрит? Что они могли там взять? Там же теперь даже кофе не подают.— Ну, это не было ограбление века. Неделю или две назад у них на пятничном собрании, посвященном Ступеням, выступал один человек по имени Брюс. Не знаю, знаком ты с ним или нет, но это не важно. В общем, он минут двадцать рассказывал про себя, а потом один псих встал и объявил, что год назад пришел на такое же собрание и по ошибке положил в корзинку для сбора сорок долларов, и что у него в кармане пистолет, и если ему не отдадут назад его сорок долларов, он всех перестреляет.— Господи Иисусе!— Погоди, самое лучшее впереди. Брюс говорит ему: «Извините, вам слова не давали, мы не можем ради этого прерывать собрание. Вам придется подождать до перерыва — он будет в четверть девятого». Тогда этот тип начал что-то говорить, но Брюс стукнул молотком по трибуне, которая там у них стоит, и велел ему сесть, а потом передал слово кому-то еще, и собрание продолжалось.— И этот псих так и сидел там?— Должно быть, он понял, что делать нечего. Правила есть правила, верно? Потом еще один парень, его зовут Гарри, подошел к нему и спросил, не хочет ли он кофе или сигарету, и этот псих сказал, что выпить кофе было бы неплохо. «Сейчас пойду принесу», — шепнул ему Гарри, вышел на улицу, дошел до полицейского участка за углом — там совсем рядом…— Шестой участок, это в двух кварталах, на Западной Десятой.— Вот туда он и пошел и привел с собой двоих, и они скрутили этого ненормального и повели в участок. «Минутку, — говорит он, — а где мои сорок долларов? И где мой кофе?» Только там такое может случиться.— Да нет, такое может быть где угодно.— Не думаю. Где-нибудь в Верхнем Ист-Сайде на таком собрании вполне могли бы устроить сбор в пользу этого сукина сына, а потом еще стали бы подыскивать ему квартиру. Ну ладно, не буду тебя отвлекать, ведь ты ждешь звонка. Но я не мог тебе это не рассказать.— Спасибо, — сказал я.Когда просто сидишь и ждешь, можно с ума сойти от нетерпения. Но я не мог никуда уйти. Я знал, что он позвонит, и не хотел пропустить этот звонок.Телефон зазвонил в шесть тридцать. Я схватил трубку и сказал «Алло», но ответа не было. Я еще раз сказал «Алло» и подождал. На другом конце молчали. Я в третий раз сказал «Алло», и там положили трубку.Я взялся было за книгу, но тут же отложил ее. Потом нашел номер в записной книжке и позвонил Лаймену Уорринеру в Кеймбридж.— Помните, я говорил вам, что не буду представлять никаких отчетов о ходе дела, — сказал я. — Но все же хочу сообщить, что есть кое-какие успехи. Я уже имею довольно точное представление о том, что произошло.— Он виновен, да?— Не думаю, что тут могут быть какие-то сомнения, — сказал я. — Для меня, во всяком случае. И для него.— Для него?— Что-то не дает ему покоя — или угрызения совести, или страх, или то и другое вместе. Он только что звонил мне. И не сказал ни слова. Он боится говорить, но молчать тоже боится, вот почему и звонил. Я убежден, он позвонит еще.— Похоже, вы рассчитываете на то, что он сознается.— Я думаю, он сам этого хочет. И в то же время я уверен, что он боится. Не знаю, зачем я позвонил вам, Лаймен. Наверное, мне надо бы подождать, пока все не прояснится.— Нет, я рад, что вы позвонили.— У меня такое чувство, что как только дело пойдет, оно будет двигаться очень быстро. — После секундного колебания я сказал: — Убийство вашей сестры — это еще не все.— Да что вы?— Так мне сейчас кажется. Я сообщу вам, когда узнаю что-то более конкретное. Но пока мне хотелось, чтобы вы были в курсе.В семь раздался еще один звонок. Я взял трубку, сказал «Алло» и сразу же услышал щелчок — он положил трубку. Я тут же перезвонил ему, набрав номер его квартиры. После четырех гудков включился автоответчик. Я положил трубку.В семь тридцать он позвонил опять. Я сказал «Алло» и, не услышав ответа, продолжал:— Я знаю, кто вы. Говорите, ничего страшного не случится.Молчание.— Я сейчас ухожу, — сказал я. — Вернусь в десять часов. Позвоните мне в десять.В трубке было слышно его дыхание.— В десять часов, — сказал я и положил трубку. Минут десять я подождал — на тот случай, если он перезвонит сразу и решит во всем сознаться, — но на этом пока все кончилось. Я взял плащ и отправился обедать с Красавчиком Дэнни. 15 — Эф-би-си-эс? — переспросил Красавчик Дэнни. — Задумано-то это было неплохо: ньюйоркцев, пожалуй, может заинтересовать спортивная программа, где показывают не столько знаменитостей за ловлей форели или футбольные матчи из Австралии, сколько местные события. Только они слишком долго раскачивались и сделали одну очень обычную ошибку. Им не хватило денег. Чтобы поправить дело, с год назад они продали изрядную долю акций каким-то двум братьям, не могу произнести их фамилию, но мне сказали, что она иранская. Больше никто ничего про них не знает, кроме того, что они живут в Лос-Анджелесе и ведут там дела через поверенного. На Эф-би-си-эс это никак не отразилось. Прибыли они не получают, но и не закрываются, а против того, чтобы несколько лет нести убытки, новые инвесторы не возражают. Больше того, они, как я слышал, готовы нести убытки постоянно.— Понимаю.— Да? Но вот что интересно: эти новые инвесторы вроде бы согласны на вполне пассивную роль. Можно было думать, что они потребуют каких-нибудь изменений в руководстве компании, но они оставили всех прежних людей и не назначили никого нового. Если не считать одного, который все время там крутится. В штате Эф-би-си-эс он не числится, жалованья там не получает, но, как к ним ни заглянешь, он обязательно попадется на глаза.— А кто он такой?— А вот это вопрос интересный, — сказал Дэнни. —Его зовут Берген Стетнер — звучит по-немецки, во всяком случае по-тевтонски, только я не думаю, что это его настоящее имя. Он живет с женой в апартаментах на одном из верхних этажей отеля «Трамп» на Южной улице Сентрал-парка. А контора у него в Грейбар-билдинге, на Лексингтон-авеню. Он занимается валютными сделками, а кроме того, торгует драгоценными металлами. Это тебе ни о чем не говорит?— Говорит. О том, что он отмывает какие-то деньги.— А Эф-би-си-эс — что-то вроде прачечной. Как, для кого и в каких масштабах — на эти вопросы я ответить не берусь. — Он налил себе водки. — Не знаю, принесет ли тебе это хоть какую-нибудь пользу, Мэттью. Про Ричарда Термена мне узнать вообще ничего не удалось. Если он и нанял каких-то подонков, чтобы они связали его и замучили его жену, то либо ему попалась уж очень молчаливая пара, либо в их гонорар входил билет в Новую Зеландию, потому что про них ничего не слышно.— Это похоже на правду.— Да? — Он залпом выпил свою «Столичную». — Надеюсь, то, что я рассказал про Эф-би-си-эс, тебе как-нибудь пригодится. Я не хотел ничего говорить по телефону. Никогда этого не любил, а звонки к тебе идут через коммутатор отеля, верно? Это тебе не мешает?— Я могу выходить и прямо в город, — сказал я. — А они записывают, что мне передать.— Конечно, только я не люблю ничего передавать, если можно обойтись. Я бы посоветовал тебе узнать что-нибудь еще про Стетнера, но, возможно, это окажется не так-то легко. Он старается держаться в тени. Что это у тебя?— Я думаю, его портрет, — сказал я и развернул рисунок. Красавчик Дэнни взглянул сначала на рисунок, Потом на меня.— Ты уже знал про него, — сказал он.— Нет.— Ну да, у тебя в кармане пиджака совершенно случайно оказался его карандашный портрет. Господи, да он же подписан! Умоляю, скажи мне, кто этот Реймонд Галиндес?— Будущий Норман Рокуэлл Рокуэлл Норман (1894-1978) — известный американский художник-иллюстратор.

. Это Стетнер?— Не знаю, Мэттью. Я его в глаза не видел.— Ну, значит, тут я тебя опередил. Я его хорошо рассмотрел. Только тогда еще не знал, на кого смотрю. — Я снова сложил портрет и спрятал его. — Никому ничего пока не говори, — сказал я, — но если все пойдет, как надо, то ему придется долго-долго просидеть взаперти.— За отмывание денег?— Нет, — сказал я. — Этим он зарабатывает на жизнь. А сидеть он будет за свое хобби.Домой я шел мимо церкви Святого Павла. Когда я проходил там, было девять тридцать, и я зашел, чтобы посидеть на собрании последние полчаса. Взяв чашку кофе, я уселся в заднем ряду. В передних рядах я заметил Уилла Хейбермена и представил себе, как я рассказываю ему обо всем, что произошло. «В том фильме, что вы мне дали посмотреть, Уилл, роль Резинового Мужчины играл, как нам стало известно, Берген Стетнер. В роли инженю выступал молодой парнишка, новичок. Его сценический псевдоним — Счастливчик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36