Почему? Возможно, парень был не в ладах с английским. Однако он был наверняка очень шустрый тип, иначе вряд ли его взяли бы в такой приличный отель с плохим знанием языка, да еще на должность, требующую непрерывного общения с людьми! Нет, это просто обычная халатность, что им никто толком до сих пор не занялся. Если бы его допросили как следует, ну, хотя бы так, как я сейчас этого торговца мехами, тогда, возможно, удалось бы выудить что-нибудь ценное. Свидетели всегда помнят больше, чем им самим кажется. * * * Паренька, зарегистрировавшего Чарлза Оуэна Джоунса, звали Октавио Кальдерон, и последний раз он был на службе в субботу: дежурил с четырех до двенадцати ночи. В воскресенье днем он позвонил и сказался больным. Вчера снова звонил, а в третий раз позвонил примерно за час до моего прихода в «Гэлакси» и сообщил помощнику управляющего, что все еще болен. Очевидно, не появится еще день, а то и дольше.Я спросил, что же случилось с беднягой. Помощник управляющего вздохнул и покачал головой.— Не знаю, — сказал он. — Разве у них что поймешь, у этих иностранцев! Если уж не хотят отвечать на прямой вопрос, то тут же прикидываются, что плохо знают английский. Сразу начинают твердить: «no comprendo» Не понимаю (исп.)

. И больше от них ничего не добьешься.— Вы хотите сказать, что наняли на такую должность человека, который почти не знает английского?— О, нет, нет! Сам Кальдерон прекрасно говорит по-английски. Это ведь не он звонил. Кто-то другой, по его просьбе, — он покачал головой. — Он очень скромный молодой человек, я говорю о нашем Тавио. Подозреваю, что он специально попросил позвонить друга, решил, видно, что, если позвонит чужой, я не стану бранить его. Думаю, что он и вправду серьезно болен и не в состоянии встать с постели и позвонить мне. Кажется, в доме, где он снимает комнату, телефон стоит внизу, в холле. Нет, звонил не он. Другой парень, с куда более сильным, чем у Тавио, акцентом. Латиноамериканским акцентом.— А вчера тоже он звонил?— Вроде бы...— Тот же мужчина, что и сегодня?— Не знаю, точно не скажу. По телефону голоса у всех этих латиноамериканцев все на один лад. Одно могу сказать наверняка: это был мужской голос. Думаю, тот же голос, но поклясться не могу. Да и какая, собственно, разница?— Никакой, — согласился я. — Ну, а как насчет воскресенья? Уж тогда-то, наверное, Кальдерон звонил сам?— Меня в воскресенье не было.— А у вас номер его телефона есть?— Да, кажется, да. Но телефон-то у него внизу, в холле. Вряд ли он подойдет сам.— И все равно дайте мне его координаты.Он дал номер, а также адрес на Барнет-авеню в Куинсе. Я сроду не слыхал об этой Барнет-авеню и спросил управляющего, в какой именно части Куинса проживает Кальдерон.— Я вообще не знаю этого района, — ответил он. — И потом: вы ведь, надеюсь, туда не собираетесь? — Он произнес это таким тоном, словно мне для путешествия в Куинс необходим зарубежный паспорт и запас пищи и воды. — К тому же я совершенно уверен, что через день-другой Тавио выйдет на работу.— А откуда такая уверенность?— Да потому, что наша гостиница — это очень хорошее место, — сказал он. — И он потеряет его, если не появится вовремя. Он прекрасно это понимает.— А прогулы у него раньше случались?— Что вы, никогда! Он вообще отличный работник. И я уверен, что он действительно болен и принесет справку. Наверняка подцепил какую-нибудь вирусную инфекцию — грипп или еще что-нибудь. А может, простудился. Дня три надо отлежаться. Эти инфекции прямо гуляют по городу!.. * * * Я позвонил Октавио Кальдерону из платного телефона-автомата в фойе гостиницы «Гэлакси». Я насчитал, наверное, гудков десять, прежде чем ее сняла какая-то женщина. Говорила она по-испански. Я попросил Октавио Кальдерона.— No esta aqui Его здесь нет (исп.)

, — ответила она.Я пытался сформулировать свой вопрос по-испански. Es enfermo? Он болен? Не уверен, поняла ли она меня. Говорила она на диалекте, который резко отличался от привычного слуху ньюйоркца пуэрториканского говора. А когда она пыталась объясниться со мной по-английски, акцент оказался просто чудовищным, да и набор произносимых ею слов совершенно не соответствовал той мысли, которую она хотела выразить. «No esta aqui», — твердила она, и это было единственным, что я понял без затруднения. No esta aqui. Его здесь нет.Я вернулся к себе в гостиницу. Там у меня был карманный атлас с картой всех пяти районов Нью-Йорка, и я стал искать Барнет-авеню в квадрате, помеченном как район Куинса. Потом обратился к перечню наименований и наконец нашел. Оказалось, что Барнет-авеню находится в Вулсайде. Я смотрел на карту и недоумевал, каким это образом дом с меблированными комнатами, населенный латиноамериканцами, мог оказаться в ирландском квартале?..Барнет-авеню насчитывала десять — двенадцать домов и тянулась от Сорок третьей до границы Вул-сайда. Доехать туда на метро можно было несколькими путями. Я мог сесть на линию "Е" или "F", или же добираться по «Индепендент лайн», или по новой сквозной линии «IRT».Но это так, на всякий случай, если я действительно туда поеду.Я снова набрал номер, на этот раз из комнаты. И снова были долгие гудки. Наконец, подошел мужчина. Я сказал:— Октавио Кальдерона, por favor Пожалуйста (исп.)

.— Momento, — ответил он. Послышался стук — очевидно, он бросил трубку и она повисла на проводе, ударяясь о стенку. Затем довольно долго не доносилось ни звука, если не считать отдаленного бормотания радиоприемника, настроенного на латиноамериканскую волну Я уже хотел повесить трубку, как вдруг опять зазвучал его голос: — No esta aqui, — сказал он и бросил трубку.От неожиданности я даже не успел ничего сказать.Я снова заглянул в карманный атлас. Тащиться в этот Вулсайд не было ни малейшего желания. Во-первых, уже начался час «пик». И если я поеду прямо сейчас, то всю дорогу придется стоять. Да и зачем мне вообще туда ехать? Пилить Бог знает сколько времени в битком набитом вагоне с тем, чтобы мне бросили, на сей раз уже в лицо, это: «No esta aqui». Какой смысл?Или же он, обкурившись дурью, решил устроить себе небольшой отпуск, или же действительно болен. И в том и в другом случае мне вряд ли удастся выудить из него что-нибудь существенное. Это еще если я его найду. И буду вознагражден за свои старания ответом «No lo se» Я не знаю (исп.)

вместо «No esta aqui». He знаю, его здесь нет. Не знаю, его здесь нет...Черт!..Джой Деркин допросил Кальдерона в субботу вечером. Примерно в то же время, когда я пытался внушить каждому встречному и поперечному, что ищу любовника Ким. Этой же ночью меня едва не пристрелил гарлемский грабитель, а Санни Хендрикс запивала пригоршню таблеток водкой с апельсиновым соком.На следующий день Кальдерон сказался больным. А еще через день парень в мешковатой куртке пошел за мной после собрания «А. А.» и предупредил, чтобы я оставил дружка Ким Даккинен в покое.Зазвонил телефон. Это был Чанс. Я получил его записку с просьбой позвонить, но он, видимо, решил, что дожидаться не стоит.— Звоню просто так, на всякий случай, — сказал он. — Узнать, как продвигаются дела. Есть что-нибудь новенькое?— Не далее как вчера вечером, получил предупреждение.— Какое предупреждение?— Какой-то тип посоветовал не нарываться на неприятности.— И вы уверены, что это связано с Ким?— Уверен.— Вы знаете этого парня?— Нет.— Что собираетесь делать?Я рассмеялся:— Собираюсь и дальше нарываться на неприятности. На этот раз — в Вулсайде. — Вулсайде?— Да. Это в Куинсе.— Ну, неужели я не знаю, где находится Вулсайд, приятель! А что должно произойти в этом Вулсайде?Я решил, что впутывать его не стоит.— Возможно, что и ничего, — ответил я. — И думаю, что ехать туда скорее всего незачем. Но мало ли что... У Ким все-таки был любовник.— В Вулсайде?— Нет. В Вулсайде живет кое-кто другой. Но у нее определенно был любовник. И он купил ей норковый жакет.Он вздохнул:— Я же сказал вам... Это крашеный кролик.— Крашеный кролик висит в гардеробе.— Ну и?..— Помимо кролика, у нее было еще манто из норки. Она была в нем, когда мы познакомились. Она была в нем, когда пошла в гостиницу «Гэлакси», где ее убили. Сейчас это манто находится под замком в Центральном управлении полиции.— Почему?— Это — вещественное доказательство.— Доказательство чего?— Пока не знаю. Я видел его, потом говорил с человеком, который продал ей эту вещь. На чеке значится ее имя, но была она не одна, а с мужчиной. И именно он расплатился за покупку.— Сколько?— Две пятьсот.Он переваривал услышанное.— Возможно, она скопила эти деньги, — заметил он наконец. — Откладывать по паре сотен в неделю ей ничего не стоило. Все они так делают, откладывают на черный день. Я бы никогда и не узнал.— Нет, мужчина расплатился своими Чанс.— Может, она дала ему эти деньга? Ну, знаете, как иногда в ресторане — женщина потихоньку сует мужчине деньги, чтобы расплатиться. Чтобы он не терял лица.Но почему вы так отчаянно не хотите поверить в то, что у нее был любовник?Дьявольщина! — буркнул он. — Да мне плевать! Как оно там было и что, плевать! Просто не могу в это поверить, вот и все!Я пропустил его реплику мимо ушей.— Это могла быть просто «подставка», а не любовник. Иногда, знаете ли, сутенер хочет выглядеть дружком, хочет произвести впечатление. Делает девушке подарки, вместо того чтобы давать ей деньги. Может, он был просто еще чьим-то сутенером, и она расколола его на эту шубку.— Может быть.— Но вы-то думаете, это был ее любовник?— Да, думаю.— И что он ее убил?— Не знаю, кто ее убил.— И что тот, кто ее убил, требует, чтобы вы не лезли в это дело?— Ну, не знаю я! — воскликнул я. — Может, убийство никак не связано с дружком. Может, это был просто какой-то псих, к чему, собственно, и склоняет ся полиция. Может, именно ее любовник не хочет, чтобы я проводил расследование.— Он не замешан, но хочет оставаться в тени. Это вы имеете в виду?— Ну, вроде того.— Не знаю, приятель. Может, вам действительно все это оставить?— Расследование?— Да. Ведь вы получили предупреждение. С такими делами не шутят Не хотите же вы, чтобы вас убили?— Нет, — ответил я, — не хочу.— Ну, и что же вы в таком случае намерены делать?— Конкретно сейчас — сесть в метро и поехать в Куинс.— В Вулсайд.— Именно.— Я на машине. Может, вас подбросить?— Да нет, не стоит. На метро доеду.— Но на машине быстрей. Я даже могу надеть в честь вас такую шоферскую кепочку. А вы сядете на заднее сиденье и...— Как-нибудь в другой раз.— Ну, как хотите, — сказал он. — Позвоните мне потом, ладно?— Ладно. * * * Я все-таки предпочел сквозную линию и вышел на станции между Рузвельт-авеню и Пятьдесят второй. После Манхэттена поезд вырвался из подземки, и я едва не пропустил свою остановку — плохо знал этот район. Стены на платформах были так исписаны и разрисованы, что названия станций было просто невозможно разобрать.Спустившись по металлическим ступеням, я оказался на улице. Сверился со своим карманным атласом, уточнил маршрут у прохожих и двинулся к Барнет-авеню. И, не пройдя квартала, понял, почему этот населенный латиноамериканцами дом оказался в Вулсайде. Никакими ирландцами тут и не пахло. Нет, здесь сохранилось еще несколько заведений со старыми названиями типа «Шамрок», но большинство вывесок все же были на испанском с неизбежными «El» в начале. Таблички с названиями улиц тоже на испанском, а многие забегаловки превратились в «bodegas» Винный погребок (исп.)

. А в витрине туристического агентства «Тара» красовалась реклама чартерных рейсов в Боготу и Каракас.Дом, где жил Октавио Кальдерон, оказался мрачным двухэтажным панельным зданием с широким крыльцом перед входной дверью. На крыльце — пять-шесть пластиковых шезлонгов, а на столике — стеклянный графин с апельсиновым соком и кипа журналов и газет. Шезлонги пустовали, чему я и не удивился. Слишком холодно, чтобы рассиживать на крылечке.Я позвонил. Никакой реакции. Изнутри доносились голоса и звуки радио. Снова надавил на кнопку звонка, и наконец дверь отворила небольшого роста пожилая толстуха.— Si Да (исп.)

? — осведомилась она.— Мне нужен Октавио Кальдерон, — сказал я.— No esta aqui.Может, это была та самая женщина, с которой я первый раз говорил по телефону?.. Трудно сказать, да я и не собирался ломать над этим голову. Я говорил с ней через порог, смешивая испанский с английским, изо всех сил стараясь, чтобы меня поняли. Она ушла, что-то, видимо, поняв, и вскоре вернулась с высоким мужчиной со впалыми щеками и коротко подстриженными усиками. Он говорил по-английски, и я попросил провести меня к Кальдерону.— Но Кальдерона здесь нет, — ответил он.— No me impoita Это не важно (исп.)

, — сказал я. — Я бы хотел посмотреть его комнату.— Но там не на что смотреть, — ответил он, совершенно сбитый с толку. — Кальдерона нет. Так какой смысл осматривать его комнату?Нет, они не отказывались помочь. Они были даже рады пойти мне навстречу. Просто никак не могли понять, чего я требую. И когда наконец сообразили, что единственный способ избавиться от меня, это пойти и показать комнату Кальдерона, именно так и сделали. Я последовал за женщиной по длинному коридору, мимо кухни, и вышел к лестнице. Мы поднялись по ступенькам, прошли еще один коридор. Она, не постучав, распахнула дверь и отступила, жестом приглашая меня войти.Пол был покрыт линолеумом, обстановка довольно убогая: железная кровать с матрацем без простыни, комод из светлого дерева и маленький письменный стол со складным стулом. У окна стояло кресло-качалка, покрытое куском ткани в цветочек. На комоде красовалась настольная лампа с пестрым бумажным абажуром, под потолком висело некое подобие люстры из двух голых лампочек.Вот, собственно, и все убранство.— Entiende usfed ahora? Ну, поняли, наконец? (исп.)

No esta aqui.Я прошелся по комнате и осмотрел ее уже профессионально. Пусто, пустее не бывает. В маленьком встроенном шкафу тоже ничего, кроме двух металлических вешалок. В ящиках комода и единственном ящичке письменного стола — ни соринки, словно метлой вымели.Используя в качестве переводчика мужчину со впалыми щеками, я попытался допросить женщину. Кладезем ценной информации ее явно назвать было нельзя ни на одном языке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41