Хотя когда кости срастутся, он снова будет нападать на людей, но зато какое-то время на улицах не появится... — Я пожал плечами. — Бессмыслица, правда? Но как я должен был поступить?— Самое главное, ты не напился.— Разве это самое главное?— Думаю, да.— Едва удержался. Если бы остался один, если бы не дозвонился тебе... Бог ты мой, как же мне хотелось выпить! И до сих пор хочется.— Но ведь ты не будешь?— Нет.— А у тебя есть консультант, Мэттью?— Нет.— Надо завести. Очень помогает.— Помогает?— Ну да. Это человек, которому можно позвонить в любое время, посоветоваться.— А у тебя есть?Она кивнула.— Да, я ей звонила. После того, как поговорила с тобой.— Зачем?— Потому что я нервничала. А поговорила с ней и сразу успокоилась. Потому что хотела услышать, что она посоветует.— И что же?— Что я не должна разрешать тебе приезжать, — она замялась. — Но ты уже ехал...— Ну, а что еще?Она отвела большие серые глаза.— Что я не должна с тобой спать.— А это еще почему?— Потому, что возобновлять отношения в первый год ну, после... «лечения», не рекомендуется. Потому, что связь с человеком, только что бросившим пить, может иметь самые ужасные последствия.— Бог ты мой! — воскликнул я. — Да я приехал к тебе просто потому, что едва не свихнулся, а вовсе не потому, что хотелось трахаться.— Знаю.— А ты всегда слушаешься своего консультанта?— Стараюсь.— Кто же эта женщина, вообразившая, что она глас Господен?— Просто женщина. Моего возраста. Хотя нет, на полгода моложе. Не пьет уже почти шесть лет.— Долго.— Мне тоже кажется, что долго... — Она взяла чашку, увидела, что она пустая, поставила на стол. — А у тебя есть на примете человек, которого ты бы мог попросить стать консультантом?— Так надо кого-то просить?— А ты как думал!— А если я попрошу тебя?Она покачала головой.— Во-первых, у тебя должен быть мужчина. Во-вторых, я совсем недавно бросила пить. В-третьих, мы ведь с тобой друзья.— А разве друг не может быть консультантом?— Ну, это не того рода дружба. В-четвертых, это должен быть человек из твоей группы, тот, с кем ты в постоянном контакте.Я невольно подумал о Джимми.— Есть один парень. Мы иногда болтаем.— Это очень важно — найти человека, с которым хочется говорить.— Не уверен, смогу ли говорить с ним обо всем. Может, и смогу...— Но ты уважаешь его за силу воли, за то, что он не пьет?— Не пойму, при чем здесь это?— Ну, ты...— Сегодня вечером, на собрании я поделился с ним, я сказал, что у меня уже нервы не выдерживают от всего этого разгула преступности на улицах, от всех этих мерзостей, которые люди вытворяют друг с другом. Я просто не могу спокойно жить, Джен!— Понимаю.— А он сказал, что я должен перестать читать газеты. Чего ты смеешься?— Прямо программное заявление!— Люди вообще несут там всякую ахинею... «Я потерял работу, и моя мать умирает от рака, и мне грозит ампутация носа, но сегодня я не пью, а значит — победил!»— Неужели и вправду говорят такое?— Иногда. И не нахожу тут ничего смешного.— Ампутация носа, надо же! Нос ампутируют!..— Да перестанешь ты ржать или нет? — взорвался я. — Это серьезная проблема.Джен стала рассказывать мне об одном человеке из ее группы. Его сын погиб: сбил какой-то безалаберный водитель. Мужчина исправно посещал собрания и, рассказывая о своем горе, черпал силы и возможность сохранить присутствие духа в сочувствии группы. Он не пил, и именно трезвость помогала ему справиться с ситуацией, поддержать и утешить остальных членов своей семьи, не умаляя при этом глубины собственной скорби.Я удивился: что замечательного в том, что человек продолжает упиваться «глубиной собственной скорби»? Потом задумался: как бы, интересно, сложилась у меня жизнь, если бы я не запил после того несчастного случая, когда шальная пуля, отлетевшая рикошетом, смертельно ранила шестилетнюю девочку по имени Эстрелита Ривейра? Я предпочел справляться с «глубиной собственной скорби», заглушая ее виски. В то время это казалось оптимальным вариантом выхода из тупика, в котором я очутился.Возможно, я ошибался. Возможно, несчастья следует преодолевать по-другому.Я сказал:— Попасть под машину в Нью-Йорке немудрено. Это случается и у нас, и в других городах. А того водителя поймали?— Нет.— Наверняка был пьяный. По большей части все дорожные трагедии происходят именно так.— Может, он был в отключке? Может, проснулся на следующий день и даже не помнил, что натворил?— Господи Иисусе!.. — пробормотал я, вспомнив выступавшего сегодня парня, который заколол своего любовника. — Восемь миллионов разных историй в Изумрудном городе. И восемь миллионов способов умереть.— Да, открытый, никем и ничем не защищенный город.— Именно это я и сказал.— Нет, ты сказал «Изумрудный город».— Правда? С чего это я, а?— "Волшебник из страны Оз", помнишь? Дороти и Тото в Канзасе, Джуди Гарланд, танцующая на радуге Имеется в виду музыкальный фильм, поставленный по роману, где Дж. Гарланд играла главную роль.

.— Конечно, помню.— "Ступай по дороге, выложенной желтым камнем. Она ведет в Изумрудный город, где живет замечательный волшебник".— Да, помню. Железный Дровосек, Оловянный Человечек, Трусливый Лев. Все прекрасно помню. Вот только откуда взялись изумруды?— Ты алкоголик, — заметила она. — И тебе не хватает пары мозговых клеток, вот и все.Я кивнул.— Должно быть... * * * Небо уже начало светлеть, когда мы улеглись. Я спал на диване, завернувшись в лишние одеяла. Сперва думал, что не смогу уснуть, но усталость взяла свое, навалилась и придавила меня тяжелой волной. И я сдался и позволил ей унести меня далеко-далеко.Я не помнил, куда она забрала меня, эта волна, потому что спал как убитый. И если и видел какие-то сны, то вспомнить потом не смог. Проснувшись, уловил запах свежемолотого кофе и жареного бекона. Принял душ, побрился одноразовой бритвой, которую дала мне Джен, потом оделся и присоединился к ней на кухне, усевшись за стол из неокрашенной сосны.Я пил апельсиновый сок и кофе, ел яичницу с беконом и свежие булочки с персиковым джемом, и надо сказать, что такого зверского аппетита у меня не было давно.Сегодня днем в нескольких кварталах отсюда должно состояться собрание ее группы. Джен собиралась пойти и спросила, не желаю ли я присоединиться.— Должен провернуть кое-какое дельце, — сказал я.— В воскресенье?— Какая разница!— Ты что, серьезно собираешься работать в воскресенье?— А почему бы, черт возьми, и нет? Во всяком случае, попробую.Достал записную книжку, набрал номер Санни. Нет ответа. Позвонил к себе в гостиницу. Ничего. Ни от Санни, ни от Дэнни Боя, ни от кого бы то ни было еще, с кем виделся прошлой ночью. Дэнни Бой, должно быть, еще спит, он никогда не встает так рано. И остальные, наверное, тоже спят.Чанс просил передать, чтобы я позвонил. Я уже начал было набирать номер, но передумал. Если Джен идет на собрание, не стану же я сидеть здесь и дожидаться его звонка. Ее консультантше это наверняка не понравится.Собрание проходило на втором этаже, в здании синагоги, что на Форсит-стрит. Курить там запрещалось. Как-то непривычно было сидеть на собрании «А. А.» без клубов густого табачного дыма.Там было человек пятьдесят, и, похоже, она их всех знала. Представила меня нескольким знакомым, чьи имена я тут же забыл. Вообще я чувствовал себя не в своей тарелке, видя, сколько внимания мне уделяется. Да и внешний вид тоже не прибавлял уверенности. Хотя спал я и не в одежде, выглядела она весьма плачевно после той ночной схватки в Гарлеме.Результаты ее сказались также и на самочувствии. Я понял, насколько мне паршиво, только выйдя из квартиры Джен. Голова болела — в том месте, к которому приложился его подбородок. На одной руке, у предплечья, красовался громадный синяк, а само плечо почернело, посинело и страшно ныло. При ходьбе ныли все мышцы. Так всегда бывает после драки — сначала ничего не чувствуешь, а на следующий день все болячки просыпаются.Я взял кофе и несколько печений и стал слушать. Выступавший был немногословен, предоставив присутствующим больше времени для обсуждения. Желающий высказаться должен был поднять руку.Минут за пятнадцать до конца Джен подняла руку и заявила, что благодарна судьбе за то, что теперь не пьет. И рассказала, какую огромную роль в ее возвращении к нормальной жизни сыграла ее консультантша, как помогала ей эта замечательная женщина, особенно в те моменты, когда она, Джен, просто не знала, как себя вести и что делать. Впрочем, вдаваться в подробности она не стала. Мне показалось, что она хочет, чтобы я выступил, — какой-то намек на это был в ее последних словах. Но воспользоваться им я не спешил.И руки не поднял.После собрания она и еще несколько человек решили пойти куда-нибудь выпить кофе и пригласили меня присоединиться. Но мне надоели и кофе, и компания, и я отказался под каким-то благовидным предлогом.На улице, прежде чем мы разошлись в разные стороны, она спросила, как я себя чувствую.Я ответил, что нормально.— Все еще хочешь выпить?— Нет, — сказал я.— Я рада, что ты вчера позвонил.— Я тоже.— Вообще всегда звони, Мэттью, слышишь? Хоть среди ночи, понял, в любой момент, когда будет плохо.— Надеюсь, что не будет.— Но если вдруг... позвони, ладно?— Конечно.— Мэттью... обещай мне...— Что именно?— Не пей, сперва не позвонив, ладно?— Сегодня, во всяком случае, не собираюсь.— Знаю. Но если вдруг решишь напиться, твердо решишь, сначала позвони, хорошо? Обещаешь?— О'кей.В метро, по дороге в центр, я думал о нашем разговоре и решил, что свалял дурака, дав такое опрометчивое обещание. Хотя, с другой стороны, раз это помогло ей почувствовать себя счастливой... Что плохого в том, если женщина будет чувствовать себя счастливой?.. * * * В гостинице меня ждала вторая записка от Чанса. Я позвонил из вестибюля в его справочную и попросил передать, что вернулся. Купил газету, принес ее в номер и стал читать в ожидании звонка от Чанса.Новость на первой полосе — пальчики оближешь!.. Некая семейка из Куинса — отец, мать и двое ребятишек — отправилась на прогулку в своем новом, блестящем «мерседесе». Вдруг их догнала какая-то машина, и кто-то выпустил в несчастных две обоймы из автомата, убив всех четверых. При обыске у них на квартире на Восточной восьмой на Ямайке обнаружили большую сумму наличными, а также кокаин. Полиция полагала, что убийство напрямую связано с наркотиками.Большого ума тут не требовалось.О парне, которого я оставил лежать в подворотне со сломанными ногами, не было ни слова. Да и не должно было быть. Ведь утренний выпуск уже сверстали, когда мы с ним столкнулись. И вряд ли ему пофартит, что сообщение о его персоне появится в вечернем или завтрашнем выпуске. Вот если бы я убил его, тогда другое дело. Тогда, возможно, о нем и тиснули бы несколько строк. Но кого интересует чернокожий парень с перебитыми ногами?..Я еще не успел пролистать газету, когда в дверь постучали.Странно!.. Горничные по воскресеньям — выходные, а те немногие люди, что иногда ко мне заходили, всегда предварительно звонили. Я снял со спинки стула пиджак, достал из кармана револьвер 32-го калибра. Я еще не успел избавиться ни от него, ни от двух ножей, которые отнял у бандита. Подошел к двери, не выпуская револьвера из рук, и спросил, кто там.— Чанс.Я опустил револьвер в карман и отпер дверь.— Вообще-то мне сперва звонят, — сказал я.— Не хотелось беспокоить портье — он так самозабвенно читал.— Какая чуткость с вашей стороны!— Это просто хорошее воспитание. — Он смерил меня оценивающим и одновременно вызывающим взглядом. Затем оглядел комнату. — А у вас мило, — заметил он.В его словах была скрытая ирония, хотя тон оставался невозмутимым.Я закрыл дверь и предложил ему сесть. Он остался стоять.— Мне подходит! — отрезал я.— Вижу. Вполне спартанская обстановка.На нем был синий блейзер и серые фланелевые слаксы. Ни пальто, ни плаща. Что ж, на улице сегодня немного потеплело, к тому же он на машине.Чанс подошел к окну, выглянул.— Пытался застать вас вчера вечером, — заметил он.— Знаю.— Но вы не перезвонили.— Я получил записку. А до этого находился вне пределов досягаемости.— Вы что же, здесь не ночевали?— Нет.Он кивнул. Затем обернулся и посмотрел мне прямо в глаза. Понять выражение его лица было невозможно. Хотя такое я видел у него впервые. Он сказал:— Со всеми девушками говорили?— Да. Со всеми, кроме Санни.— Ага... А с ней, значит, еще не виделись?— Нет. Несколько раз пытался дозвониться вчера, потом сегодня, в полдень. Но никто так и не подошел.— Значит, не подошел?— Нет. А вчера получил от нее записку, но когда позвонил, дома ее не оказалось.— Так она вам вчера звонила? — Да.— В какое время?Я пытался припомнить.— Ну, вышел я из гостиницы примерно около восьми, а вернулся в начале одиннадцатого... И меня ждала записка. Так что не знаю, когда именно она звонила. Вообще-то они обязаны отмечать время звонков, но редко это делают. Да и записка не сохранилась, я ее выбросил.— Не было причин хранить ее, да?— Да. И вообще какая разница, когда она там звонила?Он окинул меня долгим, испытующим взглядом. Я увидел золотистые искорки в глубине темно-карих глаз. А потом сказал:— Черт, не знаю, что и делать! Как-то не привык к этому. Мне почти всегда казалось, что я знаю, что надо делать.Я промолчал.— Вы теперь мой человек, Мэтт, на меня работаете. Но сейчас мне кажется, что я вас не понимаю.— А я никак не пойму, к чему вы клоните. Чанс.— Черт! — буркнул он. — Весь вопрос в том, насколько вам можно доверять. И я все время задаю себе один и тот же вопрос: можно или нет?.. И отвечаю: скорее всего да. Ведь я даже пригласил вас в свой дом, приятель. Прежде я никогда никого к себе не водил. Почему я это сделал, а?— Откуда мне знать?..— Неужто ради дешевого выпендрежа? Дескать, вот поглядите, как классно живет какой-то там ниггер?.. Или же я пригласил вас, чтобы заглянуть в собственную душу? Ладно, как бы там ни было, но я, черт возьми, вам доверял. Но прав ли я, вот в чем вопрос...— Вам видней.— Да, конечно, — сказал он, — мне видней... — Он потер подбородок. — Вчера я тоже звонил Санни. Пару раз, как и вы, и никто не ответил. Ну, думаю, ладно, ничего страшного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41