..— Да думай она! — взорвался Курносый. — Что хочет, то и пускай думает! — и тоже бросил нож. И первым пошел к выходу. В дверях остановился, обернулся, как он давеча сделал, точно так же погрозил пальцем всем и сказал остервенело: — Но сидеть я все равно не буду! Ясно?! Сидеть я там не буду! Вот пусть они вот все… они вот, они — пусть сидят, а я не буду!Никто ему на это ничего не сказал.Он вышел… И за ним все тоже вышли.И собрались опять в комнате Аристарха. Долго молчали.— Интересно, — заговорил Чернявый, обращаясь к Курносому, — как это ты сидеть не будешь? Все будут сидеть, а ты не будешь?— Не буду! — повторил Курносый.— А у тя что, сиделки, что ли, нету? — ядовито спросил его Брюхатый. — Она у тебя на месте: будешь сидеть, как все.— Он там ходить будет, — подал голос Лысый.Аристарх сидел, обхватив голову руками, и тихо покачивался.— Не буду сидеть! — опять тупо повторил Курносый. — Вы все как хотите, а я — не буду!— Все будем сидеть, — сказал Аристарх, не поднимая головы.Опять некоторое время молчали.— Конечно, — заговорил опять Курносый, — если бы ты был человек как человек, мы, может быть, и не сидели бы.Аристарх поднял голову.— А кто же я?— Бабник! Шлюха в штанах!.. Да хоть бы умел, господи! А то… не выходит же ничего, нет, туда же, куда добрые люди: давай любовницу! Даже Соньку, и ту… тьфу! Рогоносец. С этой Сонькой…— А ты подхалим, — сказал Аристарх первое, что выскочило из его оскорбленной души. — Ты перед начальством на полусогнутых ходишь.— У меня пятеро на шее! — Курносый крепко хлопнул ладонью себя по загривку. — Пятеро!.. Ты вон с одной телкой справиться не можешь, а у меня их — пятеро. Мне не до любовниц!— Зато тебе — до коньяка, — вставил Брюхатый.— А ты вообще заткнись! — развернулся к нему Курносый. — Тебе-то даже полезно посидеть: может, похудеешь маленько. В институт питания собрался!.. Вот тебе и будет институт питания, — и Курносый нервно засмеялся.Брюхатый навел на него строгий взгляд.— Шавка, — сказал он. Помолчал и еще сказал: — Моська.— А ты слон, да? — вступился за Курносого Чернявый. — Это не тебя по улицам водили?— Меня, — сказал Брюхатый. — А это не тебе я нечаянно на туфель наступил… двадцать седьмого июня тыща девятьсот семьдесят третьего года: на профсоюзном собрании? Что-то ты тогда был… зеленоватый, а сейчас, гляди-ка, кукарекает. Выговор-то кому тогда всучили?— А кто всучил-то? Кто?— Я, в том числе.— Да ты сам первый лодырь! Прохиндей. Выговор он всучил!.. У меня первый раз недосмотр случился.— Минуточку минуточку, — прервал Брюхатый, — как это ты выразился — «прохиндей»? Я одиннадцать лет после суда без единого взыскания проработал! А ты мне, обезьяна, будешь еще вякать тут! Сам в выговорах весь, как… Ни одного же собрания не обходится, чтобы тебя…— Хватит! — взревел Аристарх. — У меня вон, — показал он на стол, — семь почетных грамот лежат!.. Я и то молчу.— А чего ты можешь сказать? — спросил его Лысый. — Там — семь почетных грамот, а там, — в сторону коридора, — пять покрышек. Я думаю, покрышки — потяжельше, перевесят. Если уж кто самый чистый среди вас, так это я.— Ой! — изумились.— Глядите на этого ангела!— Прямо невеста… в свадебной марле.— Шариков только не хватает.— И ленточек разноцветных…— Да! — гордо сказал Лысый. — У меня две общественные нагрузки, а у вас… У кого хоть одна общественная нагрузка?Все промолчали.— А-а, нечего говорить-то. Вы думаете, это на суде не учтется? Все учтется.— Да, я думаю, все учтется, — сказал Аристарх. — Я думаю, что тот грузовичок с пиломатериалом — тоже учтется.Лысый подрожал в гневе и обиде губами.— Ворюга, — сказал он. — Плюс идейный ворюга: с экономической базой. Ты знаешь, сколько тебе за эту базу накинут? Вот сколько нам всем дадут, столько тебе — отдельно — за базу.— База — для дураков, — струсил Аристарх. — Я — нормальный спекулянт, чего вы тут?— А-а!.. Очко-то не железное?— Но ты тоже — не ерепенься тут, кудрявый!..В это время в дверь позвонили.Все оторопели на миг… Брюхатый даже за сердце взялся.Еще резко, длинно позвонили.— По одному… с вещами, — тихо сказал Чернявый.— Иди, — кивнул Брюхатый Аристарху.— Может, это макулатуру собирают… пионеры, — тихо сказал бледный Аристарх. — Подождем.Опять звонок.— А я нож-то там бросил! — вскричал Курносый. — Подождите, я нож-то хоть уберу, а то же!..— Топорик мой…— А?— Топорик, топорик, — невнятно повторил Аристарх. И показывал пальцем на комнату Веры Сергеевны. — Топорик…— Чего топорик?— Топорик мой тоже возьми, а то нам попытку к изнасило… ой, это… к убийству, к убийству…— Тьфу!.. — заругался Курносый. И побежал за ножом и за топориком.— Мама, роди меня обратно: рубля государственного не возьму, — сказал Брюхатый.— Не будет она тебя больше рожать, — зло и тихо сказал Чернявый. — Она и за этот-то раз раскаивается, наверно.Курносый принес нож и топорик… И засуетился с ними. И зачем-то их оглядел еще.— Ты что? — одними губами спросил Аристарх.— Где они лежали-то?— Вон…Опять звонок, на этот раз вовсе длинный, никакой не «пионерский».— Какая макулатура! — тихо воскликнул Лысый. — Иди.Аристарх поднялся… И медленно, тяжело — как если бы он шел уже по этапу — пошел к двери.— Кто? — спросил он тихо, обреченно.Из-за двери что-то ответили…Аристарх смело распахнул дверь и налетел на вошедшего:— Какого черта ходишь тут?! Звони-ит!..Вошедшим был Простой человек. Он держал ящик с коньяком и улыбался.— А я думал, нет никого! — он не обратил никакого внимания на ругань Аристарха, он держал в руках ящик с коньяком и улыбался. — Куда, думаю, они подевались? Договаривались же вчера. Вот он!И Простой человек пошел с тяжелым ящиком к столу.— Ну, ребятки, седня нам… до Владивостока хватит.На него молча смотрели.Только Брюхатый сказал:— Идиот… Василий Блаженный. На полатях вырос.— А чего вы такие? — только теперь заметил Простой человек. — А? Что вы сидите-то, как вроде вас золотарь облил?— Хочешь в свою Сибирь? В деревню? — спросил Брюхатый.— Хочу, — сказал Простой человек. — Нынче поеду: у меня в сентябре отпуск…— А в долгосрочный отпуск поедешь?— Стоп! — воскликнул Чернявый. — Идея! Вот идея так идея, — и он вскочил, и обнадеживающе посмотрел на всех… — Кажется, мы спасены!— Как? — спросили все в один голос.— Ждите меня! — велел Чернявый и куда-то убежал — вовсе, из квартиры. Вечер, который не успел превратиться в ночь «Пассажиры» ждали. Сидели молча и ждали. Стоял коньяк на столе, но никто к нему не притрагивался… Нет, одна бутылка была распочата; похоже, это Простой человек пригубил. Но и он тоже сидел и ждал. Тикали часы, слабо слышалась какая-то значительная кинематографическая музыка: Вера Сергеевна опять смотрела телевизор.Долго-долго сидели и ждали.Наконец Простой человек не выдержал и встал…— Пойду еще раз, — сказал он. — Хлопну для смелости — и пойду.Он выпил коньяку… Все — от нечего делать — внимательно глядели, как он наливал, как подержал рюмку в руке, тоже глядя на нее, и как выпил. Простой человек выпил и пошел к Вере Сергеевне.
— Я еще раз, — сказал он, входя. — Сергеевна, голубушка… ведь все это — опишут, — сказал он, показывая рукой гарнитур, диван, ковры… — Все-все. Одни обои останутся.— Пусть, — сказала Вера Сергеевна. — Зато преступники будут наказаны.— Преступников не надо наказывать…— А что же их надо — награждать?— И награждать не надо. На них не надо обращать внимания. В крайнем случае, надо с имя находить общий язык.— Спасибо за науку. А они будут продолжать воровать?— Они так и так будут продолжать! Потом: ну какие же они преступники? Вот эти-то?.. Господи!.. Это сморчки! Они вон уже перепугались сидят… с них капает. Ведь на них глядеть жалко. Вы зайдите, гляньте — ведь это готовое Ваганьково. Там только надписи осталось сделать: был такой-то, грел руки возле гарнитуров. Пожалейте вы их, ей-богу! Ну, припугнули — и хватит. Хоть Аристарха свово пожалейте: ведь он со страху… мужиком года полтора не будет.— Ну, что вы — он любовниц заводит! — воскликнула Вера Сергеевна с дрожью в голосе. — У него есть Соня.— Сонька?! — удивился Простой человек. И хлопнул себя руками по штанам. — Господи, боже мой. Ну нашла же ты к кому приревновать. Да с Сонькой вся база… Я! Я!.. — постучал себя в грудь Простой человек. — Я один, можеть, только и не вошкался: потому что я тоже больше коньяк уважаю. Не коньяк даже, а простую водку. Сонька!..— Тем более! — мстительно воскликнула Вера Сергеевна. И встала от телевизора и нервно прошлась по комнате. — Тем более!.. Скотина он такая. Мне его нисколько не жалко! Из всей этой бригады, — показала она на комнату Аристарха, — мне ни-ко-го не жалко. Вас только жалко.— Да меня-то!.. — махнул рукой Простой человек. — Я и там грузчиком буду. Это им переквалификацию надо проходить, а мне-то… Коньячка вот только не будет, вот жалко. Ну, отдохну от него, наберусь сил — тоже полезно. Да мне много и не дадут — от силы два года: за компанию. Мне их жалко, Сергеевна: у их, у всех, почесть, детишки. Вот этого толстого!.. — почему-то вдруг обозлился Простой человек, — вот этого бы я посадил, не моргнув глазом. Ох, эт-то журавь, скажу тебе! Это самый главный воротила. Но его же отдельно не посадишь. Сажать, так уж всех.— Вот все и будут сидеть.— Оно, конечно… так. Знамо, что… А куда денешься? — будем сидеть.И Простой человек вышел.
Когда он вошел в комнату, где сидели «пассажиры», на него посмотрели без всякой надежды, обреченно.Простой человек присел к столу… И засмотрелся на бутылки с коньяком. И вдруг всплакнул.На него удивленно посмотрели.— Прощайте… драгоценные мои, — говорил Простой человек, глядя на бутылки. — Красавицы мои. Как я буду без вас?.. Одно страдание будет, тоска зеленая… Любимые мои. Тяжело мне с вами расставаться, ох, тяжело…— Поплачь, поплачь, говорят легче становится, — сказал Брюхатый.— А я и плачу. Плачу и стонаю. Сердце кровью плачет, когда на них смотрю. Но канавы рыть с тобой в одной бригаде я не буду! — Простой человек сердито посмотрел на Брюхатого. — Я твою норму там не буду выполнять. Я за тебя… Недоедать из-за тебя не буду!— Чего это ты решил, что я там канавы рыть буду? — спросил Брюхатый.— А что же ты там будешь делать?— Библиотекарем пойду… Или санитаром.Все засмеялись: это был нехороший смех, нездоровый смех, болезненный смех, если можно так сказать про смех.— Налей-ка и мне, — подошел к столу Курносый.Простой человек налил две рюмочки… Одну пододвинул Курносому. Они чокнулись.— За счастливую дорогу, — сказал Простой человек.И тут вдруг сорвался «с гвоздя» Аристарх. Он вскочил, затопал ногами и закричал:— Хватит паясничать! Хватит паясничать!.. Комеди франсез развели тут! Вон все отсюда! Вон! Скоты!.. Говядина!Курносый поставил свою рюмку на стол и внимательно посмотрел на Аристарха. — Слушай, — сказал он, — я умею останавливать истерики: я перворазрядник по боксу. Я хоть давно не в форме, но все равно… такую-то экономическую гниду я сделаю.Аристархушка сел так же резко, как вскочил, обхватил опять руками голову и тихо стал покачиваться.Простой человек промокнул губы уголком дорогой скатерти и опять пошел к Вере Сергеевне. Ему, похоже, пришла какая-то дельная мысль в голову.
— Сергеевна, — сказал он, — а на кого квартира записана?— Как?.. — не то что не поняла, а скорей растерялась Вера Сергеевна. — Как «на кого»?— Кто ответственный квартиросъемщик?— Он…— Он, — Простой человек выразительно смотрел на Веру Сергеевну.— А что? — спросила та.— А ты куда? — спросил в свою очередь Простой человек.— Как куда? Никуда.— Она кооперативная?— Да.— С конфискацией имущества! Он же не к Марье Иванне в карман залез, он государству в карман залез…— Ну? И что?— С конфискацией всего имущества, — повторил Простой человек, даже с каким-то удовлетворением повторил. — У их теория одна: с конфискацией всего имущества.— А я куда же?— Я вот и зашел спросить: а ты куда?— Нет такого закона! — слабо запротестовала Вера Сергеевна.Простой человек присел на дорогое зеленое кресло.— Коломийцева посадили — с конфискацией, — стал он загибать пальцы, — Коренева Илью Семеныча, веселый человек был! — с конфискацией… Он, к тому же, анекдоты любил…— При чем тут Коренев какой-то? А я что, на улицу, что ли?Простой человек помолчал…— Угол снимать где-нибудь.— Здравствуйте!— Прощайте, — жестко сказал Простой человек — откуда и нашел в себе такую жестокость, он был добрый человек — и отбыл к «пассажирам».— Слюнтяи, — сказал он всем. И прямо прошел к столу. — Интелефу занюханные, — налил себе большой фужер коньяка и выпил один. — Энергичные люди!.. Это я… — стукнул он себя в грудь, — я энергичный! Соображать надо! Жить надо уметь! От меня три жены ушло, и ни одна, — он подчеркнул это, — ни одна не делает волны насчет алиментов! А потому что — что с меня возьмешь? С меня взять-то нечего. Я за свой труд беру, в основном, коньяком, а они не хотят коньяком. Не положено, они это прекрасно знают. Они каждый божий день видят, что я к вечеру лыка не вяжу, а сделать ничего не могут. Их мужья все изозлились… иззавидовались, а сделать ничего не могут. А вы — энергичные… Вот энергия-то! Боксер, садись, врежем. Не вешай свой курносый нос — он у тебя все равно кверху торчит. Вот ты еще более-менее, энергичный. А эти все… Тара для… сказал бы для чего, но у меня настроение улучшилось.Раздался звонок в дверь.Все опять замерли.— Открывайте! — велел Простой человек. — Памятники…Но никто не стронулся с места.Простой человек сам пошел открывать. И на ходу изобразил, что вроде и в самом деле меж памятников идет: приостанавливался и разглядывал.— Люблю по кладбищу ходить. Думаешь: а кто были эти люди? — рассуждал сам с собой Простой человек. Он остановился перед Брюхатым. — Вот этот, наверно, плохой был…— Проходи, — негромко сказал Брюхатый, — а то я встану из гроба и задушу тебя.— Да, этот был плохой, — повторил Простой человек. — Вор был, наверно.Он подошел к двери, открыл… и воскликнул:— Соня!..
Стояли: Соня и Чернявый. Соня всех внимательно разглядывала, а Чернявый улыбался значительно.Никто ничего не понимал… Особенно Аристарх:
1 2 3 4 5 6