Здесь уже третий год продолжаются раскопки поселения эпохи позднего палеолита, возраст которого — приблизительно 80 тысяч лет до нашей эры.
По мнению ученых это поселение относится к культуре, родственной Мадленской и Кроманьонской, т.е. населявшие его первобытные люди — охотники и собиратели — являются представителями самой ранней из известных в настоящее время ветвей Человека Разумного и принадлежат к виду Homo Sapiens Fossilis, с антропологической точки зрения уже практически неотличимому от современного человека.
Варницкое стойбище широко известно среди специалистов как место уникальных по своей сохранности находок утвари, оружия и даже фрагментов хижин времен палеолита.
Трудно поверить, но все эти предметы уцелели до нашего времени благодаря... пожару. Именно внезапный пожар заставил обитателей спешно покидать жилища. Рухнувшие стены и кровли похоронили под собой брошенные предметы обихода и уберегли их от пламени. Сами же деревянные детали построек, обуглившись, стали менее подвержены разрушительному действию времени.
Причина пожара, уничтожившего Варницкое стойбище, до сих пор остается загадкой. Характерно, что пока не найдены обгорелые человеческие останки. Следовательно, в пламени пожара не погиб ни один из жителей стойбища, а значит, предположение о том, что поселение было сожжено в результате нападения врагов, скорее всего ошибочно. Вероятно, несчастье было вызвано молнией либо неумелым обращением наших далеких предков с огнем.
После пожара Варницкое стойбище было покинуто обитателями, которые, вероятно, переселились в новые, более удобные для жизни места. Поиски их нового поселения продолжаются. И вот, в ходе этих поисков была сделана недавно поистине загадочная находка.
В русле ручья, пересохшего несколько тысячелетий тому назад, было обнаружено одинокое захоронение пожилого мужчины, первоначально датированное приблизительно тем же периодом, что и пожар Варницкого стойбища.
Следует отметить, что по своему способу захоронение практически не отличается от найденных ранее на территории стойбища, что дало повод некоторым горячим головам причислить погребенного к жителям сгоревших хижин. Невдалеке от места погребения в окаменевшем иле были обнаружены предметы, которые произвели настоящую сенсацию в научном мире: прекрасно сохранившийся бронзовый меч и небольшая дубинка из странного вещества, которое по плотности превышает любой из известных в настоящее время материалов.
Автор открытия, известный археолог из Пловдива Богдан Богданов в беседе с нашим корреспондентом отметил, что, по его мнению, погребенный не имеет к Варницкому стойбищу ни малейшего отношения. Очевидно, это современник гораздо более поздней эпохи, и его останки оказались на столь значительной глубине в результате тектонической передвижки геологических слоев. Это подтверждается хотя бы фактом обнаружения вблизи места захоронения меча, относящегося, вне всякого сомнения, к бронзовому веку.
Что же касается материала загадочной дубинки, то болгарский ученый счел своим долгом заранее опровергнуть несерьезную шумиху о пришельцах из космоса, которая, несомненно, поднимается вокруг этого вопроса. Доктор Богданов считает, что здесь мы имеем дело с неким секретом мастеров древности, который в настоящее время, к сожалению, утерян.
«История, — подчеркнул ученый, — знает немало подобных примеров».
Наташа откинулась на спинку кресла, тихонько сказала:
— Все.
Виктор растерянно всматривался в ее странно заискрившиеся глаза, кусал губы:
— Получается, что Странный не обманул Хромого тогда, у ручья.
— Получается... — Наташа снова потупилась, низко-низко наклонила голову. — А про Варницкое стойбище ты тоже понял?
— Старые Хижины?
— Ну конечно. И значит, все то, что было — оно было, Вить. Все-все было. Вот тебе и однозначность, и определенность, о которых ты так сокрушался...
Виктор тяжело поднялся, подошел к окну, побарабанил ногтями по прохладному стеклу. Потом снова повернулся к Наташе:
— Слушай, а что это за газета?
— Не знаю. Тут только половина листа — ни названия, ни даты... В нее книжка была завернута. Библиотечная книжка, старая такая, трепаная-трепаная... Вашей, кстати, библиотеки, институтской. Наверное, это Глеб ее взял. Ну, я подумала, что вернуть ее надо, только не хотела, чтобы в таком виде, хотела обернуть хорошей бумагой. Ну и наткнулась. Знаешь, а ведь обидно очень... Ну, вот что Глеб — он же часто-часто ее в руки брал, эту книгу, читал, там пометки его везде. А на газету внимания так и не обратил...
Виктор вздохнул:
— Обидно, конечно... — он снова вздохнул. — А что за книга?
— Да вон, лежит на столе... — Наташа уперлась локтями в колени, подбородок положила на стиснутые кулачки, пригорюнилась. — Ты возьми, кстати и сдашь завтра...
Она действительно была затрепана до предела — тоненькая, изрядно уже пожелтевшая книжица без обложки и трех первых страниц. Виктор рассеянно открыл ее, полистал. Изветшавшие, затертые до бахромы по краям листы переворачивались с вялым безразличным шелестом. Этот шелест умирающей бумаги, на которой, быть может, самые нужные и важные для кого-то мысли блекли, выцветали, рассыпались нечеткими буквами среди жирных пятен и следов грязных пальцев, нагонял тоскливое оцепенение. И поэтому Виктор трижды прочел абзац, подчеркнутый красным карандашом (четкая, будто под линейку, черта, разборчивая подпись Глеба на полях), прежде, чем понял, что именно он читает.
«Из двух равновероятных событий всегда происходит наименее желаемое. Эта формулировка, вероятно, известна читателю, как закон бутерброда, закон Мэрфи, или, может быть, закон Паркинсона.»
Вполне возможно, что Виктор так бы и не понял, почему Глебу эта далеко не новая информация показалась заслуживающей внимания, если бы следующий абзац, в котором речь велась совсем уже о другом, не начинался со слова «равновесие». И это слово Глеб тоже подчеркнул красным.
Равновесие. Равновесная система. Последняя запись в папке Глеба. И восемь восклицательных знаков после слова «сволочи». И закон бутерброда.
— Наташ... — Виктор положил книгу на подоконник, прихлопнул по ней ладонью. — Я, кажется, понял, зачем мы нужны упырями.
Он помолчал немного, потеребил усы. Наташа терпеливо ждала.
— Понимаешь, — снова заговорил Виктор, — вот если стоишь и ждешь трамвая, а его все нету и нету — стоит только закурить, как он сразу появится. При чем, если закурить чужую сигарету, которую не жалко, то никакого эффекта. А вот если свою... Ты подожди, Наташа, ты послушай...
В нашем мире дело обстоит так: если есть вероятность, что случится гадость какая-нибудь, то эта гадость непременно случается. Бутерброд, если упадет, то обязательно маслом вниз... Если один-единственный билет не подготовил — его на экзамене и вытащишь... Если заранее начинаешь к поездке готовиться — старательно, с удовольствием, предвкушая — сорвется поездка... Ну и так далее. Ты, наверное, и сама замечала, правда?
Наташа кивнула: правда.
— Ну, вот... — Виктор пощелкал пальцами, подыскивая нужные слова. — Ты только представь, как далеко мы бы ушли вперед, если бы не этот закон... Ведь это действительно закон, Наташ, это самая что ни на есть объективная реальность. Это уже давным-давно замечено и сформулировано не раз — в основном, конечно, в шутливой форме, потому что уж больно нелепым кажется на первый взгляд, но... ну, вот еще пример: визит-эффект. Если на пуск установки, скажем, является высокое начальство, пуск, как правило, срывается. При чем до прихода начальства все срабатывает отлично, и после ухода — тоже, а при начальстве — фиг... Это же факт, у меня у самого сколько раз так бывало! А термин, кстати, инженеры из НАСА придумали... Понимаешь?
Наташа нетерпеливо двинула плечом:
— Это я все понимаю. Я вот чего понять ну совсем не могу: упыри-то здесь при чем?
— А вот при чем... — Виктор прошелся по комнате, плюхнулся в кресло. — Всякая система может существовать только находясь в состоянии внутреннего равновесия. Теперь представь себе, что наш мир и мир упырей — это уравновешенная, сбалансированная система. Система, в которой действуют законы математической статистики. По этим законам бутерброд должен падать маслом вниз с вероятностью одна вторая. Но в нашем мире эта вероятность больше одной второй, то-есть равновесие у нас сдвинуто в сторону наименее желаемого события. Значит, в мире упырей — наоборот. Понимаешь?
Наташа округлила глаза:
— То-есть ты хочешь сказать, что наш мир они специально таким сотворили? Ну, чтобы все время маслом вниз? И это — чтобы в их мире всегда-всегда случалось благоприятное?..
— Ну, не всегда, конечно, — пожал плечами Виктор. — Но с вероятностью больше одной второй. А это уже очень много, Наташ. Грубо говоря, им всегда везет за наш счет. Так что уютно они устроились... На нашей шее.
Некоторое время Наташа напряженно думала, прижав пальцы к вискам. Потом медленно покачала головой:
— Да нет, Вить, не получается по-твоему. У нас ведь часто бывает так, что очень-очень везет, ну ненормально просто. Вот хотя бы нам в последнее время. Толик в пещере оказался как раз тогда, когда замазка отслаиваться начала... Заметку эту газетную, ну где про Странного... Глеб не нашел, а я нашла... И еще много-много у нас такого везения было. Так что не выходит это — про бутерброд...
Виктор теребил усы, искоса поглядывая на Наташу, вздыхал.
— Ладно, — сказал он наконец. — Это все мы еще будем обмозговывать. Главное, что наконец-то нашлось реальное подтверждение догадкам Глеба. Так как, свистать всех наверх?
Обочина заросла бурьянами; их мясистые жаркие листья пахли бензиновой гарью и пылью. Эта пыль — душная, едкая, белая — мстительно взвивалась с шоссе вслед остервенело проносившимся автомобилям, а потом лениво оплывала на лица, листья, на шелушащуюся ржавчиной жестяную табличку автобусной остановки; и дальше — на серые тоскливые стены, на тусклые блики оконных стекол...
Обычный пригород. Панельный, крупноблочный, многоэтажный. Неопрятный и скучный, обыденный до омерзения. Ну, и что теперь?
Они стояли, ошарашенные и понурые, стараясь не смотреть друг на друга, стараясь не замечать сваленную в кювете поклажу. Рюкзак со взрывпакетами и смонтированный в чертежном тубусе огнемет — творения Антона; увесистый прорезиненный футляр и металлоискатель, позаимствованный Толиком на работе... Смешно все это и глупо, когда вокруг обычные люди спешат по обычным делам, когда из дверей гастрономчика торчит очередь старушек, гадающих, достанется ли им сегодня докторская колбаса — четыреста грамм в одни руки... А в грязных песочницах азартно визжат дети, а где-то на балконе пронзительный женский голос надсаживается до хрипоты: «Степа, домой! Степка, кому сказала!..»
— Ну, хватит! — Виктор отшвырнул окурок, сплюнул. — Чего вы, собственно, ожидали? Осьминога с пулеметом и плакат: «Землянам вход воспрещен»? Наташ, доставай кость. Надо сориентироваться.
Наташа послушно раскрыла сумочку, повертелась на одном месте, стараясь определить направление, замерла, ткнула пальцем вдоль казавшегося бесконечным ряда безобразно одинаковых домов: туда.
И они пошли. Виктор придерживал под локоть бредущую, как сомнамбула, Наташу, в руках у которой тихо пищала прикрытая платком кость. Антон, шедший следом, смотрел больше в спину Наташе, чем под ноги. Он часто спотыкался, и тогда в тубусе у него что-то булькало, а взрывпакеты в рюкзаке с силой грохали друг о друга, и от этого грохота спина Виктора обливалась холодным потом. Галочка и Толик поотстали, о чем-то оживленно перешептывались на ходу. Кажется, они препирались, кому нести металлоискатель.
Идти было жарко, пыльно и неудобно. Кость вела по прямой, улица же извивалась давленым ужом и в судорожных ее изгибах не прослеживалось и намека на закономерность. Раз за разом на пути вырастали стены домов, бесконечные заборы, и приходилось идти то вправо, то влево, то возвращаться, и казалось, что бредут они куда угодно, только не туда, куда надо.
А мутное дымное небо стекало на землю томящим зноем. Он плавил асфальт, этот зной, струился над ним лживыми миражами искристых луж, поднимался обратно к небу переливчатым душным маревом, и крохотные новорожденные паучки летали, резвились в дрожании горячего воздуха, путались в волосах невидимыми паутинками, шныряли по распаренным лицам...
Они шли и шли. Сперва — молча, а потом заворчал Толик. Все громче, заводя себя, он бубнил, что соваться к источнику пеленгуемых сигналов вот так, нахрапом — верх идиотизма, что в начале надо было толком определить место, а потом уже тащить сюда огнеметы, взрывпакеты и прочую пиротехнику, что невозможно придумать глупость нелепее, чем шляться вооруженной толпой по дворикам и детским садикам у всех на виду, что...
Эти толиковы «что» плодились, как дизентерийные палочки, с полушепота он перешел на полный голос и нечастые прохожие стали оглядываться на него и на прочих. Галочка старалась унять, дергала за рукав, шептала что-то, семеня рядом на цыпочках, с трудом дотягиваясь губами до уха будущего супруга, но, вероятно, это был именно тот случай, когда не в состоянии помочь даже психолог высокой квалификации. Зато в состоянии помочь оказался Антон. Он вдруг резко обернулся к Толику, сгреб его за ворот, рявкнул в лицо:
— Заткнись, истерик!
Толик покраснел, обиделся и заткнулся.
Антон глянул в испуганные галочкины глаза, пояснил:
— Ничего страшного. Это бывает... — Он снова повернулся к Толику. — А что касается той околесицы, которую ты порол... Пойми, голова твоя кочерыжкой: у нас только одна попытка. Не выйдет сразу — хрен тебя упыри еще раз сюда допустят. Рекогносцировка ему, видите ли, понадобилась! Лопух... А что касается глупостей, то верхом идиотизма было тащить с собой девушек, — он искоса зыркнул на Виктора. — Ты мне не хмыкай там, это и тебя касается.
— Попробовали бы мы их не взять! — буркнул Виктор.
— Ладно, хватит трепаться, — Антон встряхнул рюкзак.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29