Сервис на уровне Водолей
Он проверил свои бумаги. Это были хорошие бумаги: недаром он хорошо заплатил за них.
Старший иммиграционный офицер сидел за столом в комнате отдыха, и рядом с ним — старший стюард. Когда Клаверинг приблизился, он поднял глаза — унылые серые глаза на почти детском розовощеком лице.
— Это мистер Джонс, — сообщил стюард.
Инспектор его проигнорировал.
— Ваше имя, — заявил он, — Клаверинг. Вы в розыске за грабеж с насилием на Земле, убийство на Каррибии, подлог на Новой Каледонии…
— Меня зовут, — сказал Клаверинг, — Джонс. У меня есть бумаги…
— Конечно, у вас есть бумаги. У кого вы их раздобыли, кстати? У Лазаруса на Новой Каледонии или у Макдональда на планете Ван Димена?
— Меня зовут, — повторил Клаверинг, — Джонс.
— Мистер Джонс, — сказал инспектор, — я уверен, что вам известно, что мы здесь не выдаем преступников. Но — имейте это в виду — мы можем, в крайних случаях, их депортировать. Более того, у нас здесь действенные силы полиции, и наши тюрьмы — это не роскошные отели, как везде, в других частях Галактики. Как мне кажется, вы это еще узнаете. Надеюсь, что ошибаюсь — но ошибаюсь я редко.
И он отвел свои унылые глаза.
Когда паспорт проштамповали, Клаверинг попрощался с несколькими знакомыми на борту корабля, затем взял такси от космопорта до Фарэуэй-Сити. Город был именно таким, как он и ожидал — чрезмерно разросшееся село. Над ним возвышались покрытые снегом вершины Гряды Ласта — названной, как Клаверинг узнал из судовой библиотеки, по имени Командора Ласта, который первым приземлился на Фарэуэе.
Он устроился в отеле «Римрок Хаус», который порекомендовал ему стюард. Когда принесли багаж, он запер дверь и убедился, что оставшиеся у него драгоценности Шаары в полном порядке. Затем осел на кровать, чтобы обдумать свое положение.
У Клаверинга было много времени для чтения на пути из порта Тасман. Он узнал, что законы миров Приграничья защищают преступников от последствий преступлений, совершенных в других местах Галактики, но в то же время они составлены так, чтобы лишить их плодов этих преступлений. Например, он мог бы отнести украшенный бриллиантами пояс Высокой королевы Шаара любому из городских ювелиров без малейшей опасности ареста. Но — ювелир мог забрать его себе, вернуть владельцу и получить наградные.
— Все они кучка надувал, — буркнул Клаверинг.
«На Фарэуэе должны быть скупщики краденого», — подумал он. Проблема, как их найти. Другая возможная проблема: могла просочиться информация, что человек, укравший имперские регалии Шаары, находится на Фарэуэе. В этом случае Клаверинг мог ожидать визита от местного криминального мира.
Клаверинг исследовал содержимое бумажника. Валюта Федерации являлась законным платежным средством, но ему хватило бы ее только на неделю проживания. Он посмотрел на часы, которые настроил на местное время и долготу дня. Было около полудня. К вечеру, он надеялся, он будет уже на пути к тому, чтобы прочно встать на ноги в этом новом мире.
Драгоценные камни Клаверинг сложил в большой портфель, который пристегнул цепью к запястью. На пути из космопорта он заметил, что здание рядом с отелем было Первым национальным банком Фарэуэя, и прежде всего решил поместить портфель на хранение в банк.
Выйдя из банка, Клаверинг широким шагом направился к центру города. Он с одобрением заметил множество полицейских, очень деловых и эффектных в своей униформе, состоящей из белой рубашки и голубой юбки. Он уже решил, какое преступление совершит: кража в магазине — это не слишком тяжкий проступок, чтобы тюрьму заменили на депортацию. Он надеялся, что тюрьмы не окажутся такими плохими, как утверждал инспектор по иммиграции.
Он зашел в большой магазин, поднялся по эскалатору до отдела мужской одежды, небрежно прошел по проходам, пока не увидел выставку — пояса из алтайранского хрустального шелка — которые привлекли его внимание. Он взял один из поясов, восхитился, как тот чуть ли не сам липнет к рукам. С намеренным безразличием он скатал его и сунул во внутренний карман куртки. Затем медленно двинулся к эскалатору «вниз».
За пять ярдов до него Клаверинг почувствовал на локте твердую руку…
Магистрат, перед которым оказался Клаверинг, был умеренно строгим; он выразил сожаление, что открытым гостеприимством Фарэуэя так злоупотребляют. Он заявил, что наказание в виде депортации не соответствует преступлению, в котором Клаверинга нашли виновным, и объявил приговор:
— Шесть месяцев, — сказал он. — Шесть месяцев тяжелых работ.
— Но, Ваша милость, — заметил Клаверинг, — Это мой первый проступок.
— В этом мире, возможно, — ответил магистрат. Затем, полицейскому. — Уведите его.
Его увели.
Клаверинг сидел на койке в пустой камере.
«Мне нужно взять от этого все возможное, — думал он. — Шесть месяцев — это больше того, что мне требуется, чтобы узнать имя надежного скупщика, но я должен постараться выяснить как можно больше об этом мире. Когда выйду, у меня уже определятся контакты. Я узнаю, насколько далеко смогу зайти без того, чтобы меня депортировали…»
Клаверинг встал, когда в верхней части двери открылось окошко, и взял поднос с едой. Он посмотрел на непропеченный хлеб, бобы, плавающие в подливке из воды, сосуд с водой. Отнес поднос к койке, сел и стал есть.
Он спал на удивление хорошо и проснулся как раз к завтраку, хотя тот был не более удобоваримым, чем ужин. Когда дверь открыли, он вышел и присоединился к процессии бритоголовых фигур в форме с яркими полосами. Охрана, как заметил Клаверинг, была вооружена, и по виду можно было сказать, что никаких шуток они не потерпят. Он вздохнул. Это был его третий срок в тюрьме, но два предыдущих прошли в учреждениях, где акцент делался на гуманность.
Тяжелая работа оказалась такой, о которой он читал в исторических романах, но не думал, что она еще существует. Дробление камня в тюремной каменоломне — монотонный, ломающий спину труд. Клаверинг надеялся, что сможет разговаривать с коллегами-заключенными во время работы, но грохот кувалд и бдительность охранников делали это почти невозможным.
Маленький, сморщенный человечек справа от него ухитрился спросить углом рта: «Ты из Приграничья?» — и Клаверинг успел поспешно ответить отрицательно, и это все.
Дневную еду ели на открытом воздухе — хлеб, бобы и какое-то неопределимое мясо, сплошной жир и хрящи — но возможностей для разговора не было. День прошел в монотонной работе. Клаверинг был рад, когда его заперли в камере на ночь.
«Шесть месяцев. Сто восемьдесят дней. Не работают ли они семь дней в неделю? Эти охранники, должно быть, из монастыря траппистов*, и они ожидают, что мы все тоже окажемся траппистами… При таком положении вещей я выйду отсюда, зная ненамного больше, чем когда входил. Что же, завтра я попытаюсь поговорить, нравится им это или нет, в конце концов, они же не могут меня застрелить…
Или могут?»
На следующий день его решимость не поколебалась. Он увидел, что маленький сухой человечек идет перед ним.
— Эй, — сказал он обычным, разговорным тоном. — Ты! Коротышка! Ты из Приграничья?
Огромный кулак ближайшего охранника без предупреждения ударил его в лицо.
Клаверинг закачался и упал. Ощущение всепоглощающей ярости было сильнее боли. С кошачьей ловкостью он снова оказался на ногах, молотя кулаками в толстое пузо охранника. Снова он упал, на этот раз под дождем ударов сзади. Он достаточно контролировал себя, чтобы свернуться в клубок, защищая лицо руками от тяжелых ботинок. Казалось, прошло очень много времени, пока он потерял сознание. Постепенно Клаверинг разглядел серый потолок и ощутил боль — тупую боль в руках и ногах и в большей части тела и острые уколы боли в груди при дыхании. Он повернул голову, чтобы лечь на подушку правой щекой, и застонал, когда мышцы шеи запротестовали. Он обнаружил, что не очень хорошо видит левым глазом, видит серую стену и неясную фигуру мужчины в одежде с полосками заключенного.
— С возвращением, Клаверинг, — сказал мужчина.
— Ты кто такой? — с усилием буркнул Клаверинг.
— Я — доктор. Как доктор, так и заключенный. Я слишком полезен для них, чтобы меня когда-нибудь выпустили. Кроме того, слишком много знаю… Вот, выпейте!
Клаверингу удалось приподняться и сесть на кровати. Он уставился на доктора здоровым глазом и увидел старика с жидкими седыми волосами и морщинистым серым лицом. Чтобы взять стакан, понадобились усилия.
Бренди оказался хорошим, хотя раны во рту стало жечь. Через несколько секунд Клаверинг почувствовал себя сильнее. Он осмотрел свое тело, с которого свалилась простыня, увидел огромные синяки и повязку на ребрах…
— Подонки, — сказал он без всякого выражения.
— Вы сами напросились, — сказал доктор. — Вы напросились и получили. Я полагал, что человек с таким обширным опытом, как у вас, станет вести себя разумней и, естественно, не будет приземляться в этой адской дыре.
— У меня были причины, — сказал Клаверинг.
— Они всегда есть, — согласился старик. — Но продолжайте.
— Я могу вам доверять? — спросил Клаверинг.
— Мне доверяют все — даже охранники, даже комендант. Приходится.
— Почему вас не выпускают?
— Их доверию тоже есть предел. Кроме того… Вы знаете, у меня нет желания снова возвращаться в мир. Во многих отношениях я здесь свободнее, чем снаружи. Конечно, я не могу одеваться, как хочу — но зато мне не нужно оплачивать счета портного.
— Ладно, — резко сказал Клаверинг. — Я вам верю. Здесь есть жучки? Мне кажется, это единственное место, где можно поговорить…
— Это место трудно назвать современной тюрьмой, — сказал доктор. — И вы убедились в этом сами. Никому из них не хватило бы ума установить микрофоны.
Разговаривая, он писал в блокноте. Он поднял его так, что Клаверинг смог прочитать корявые слова.
«Конечно, здесь жучки. Но продолжайте говорить. Для важных вещей пользуйтесь блокнотом».
— У меня есть немного денег, — сказал Клаверинг. — Вернее, было. Они были в бумажнике в кармане куртки. Думаю, они сейчас в сейфе коменданта…
Он писал: «Я здесь посторонний — я думал, что тюрьма будет лучшим местом, чтобы установить контакты…»
— Может быть, они еще там, если вам очень повезет, — сказал доктор.
«Что мне нужно, — писал Клаверинг, — так это имя хорошего скупщика». Он сказал:
— Я надеюсь, что вы могли бы помочь мне получить эти деньги. В других мирах заключенные могут совершать покупки в магазинах снаружи — тюремной диете требуется добавка.
— В других мирах, — сказал доктор, — заключенных балуют.
Он написал:
«Я слышу, что сюда идут. Я должен вырвать эти страницы».
— В конце концов, — сообщил Клаверинг удаляющейся спине, — мы же человеческие существа.
— Так ли? — спросил доктор. Послышался шум текущей воды. — Так ли?
— И свинья не стала бы жрать бурду, которой здесь кормят, — заявил Клаверинг.
Дверь открылась. Вошел высокий мужчина в простой черной одежде, сопровождаемый двумя охранниками. Он небрежно кивнул старому доктору, который ответил таким же кивком, и встал у кровати Клаверинга, холодно глядя на него сверху вниз.
Клаверинг уставился на него в ответ. Как и тогда, когда он впервые увидел коменданта в его конторе, он подумал: «Что бывший космонавт может делать на этой должности?» В других тюрьмах, которые он знал, комендантами были или отставные военные, или полицейские офицеры высокого ранга.
— Серьезных повреждений нет, я полагаю? — сказал комендант доктору.
— Нет, благодаря вашим дуболомам. Он будет жить.
— Здесь, — заявил комендант Клаверингу, — не дом отдыха. В этом мире, как и в любом из миров Приграничья, мы не миндальничаем с преступниками. Преступники могут приезжать сюда, как это сделали вы, чтобы избежать последствий своих преступлений в других местах Галактики. Если из них получаются хорошие граждане — то добро пожаловать. Если нет…
— Я уже начинаю сожалеть, что прилетел сюда, — распухшими губами пробормотал Клаверинг.
— Без сомнения. Без сомнения, вы привыкли к тому, что с вами обращаются, как с пациентом больницы, а не как с заключенным, как с интересным случаем, который должны изучать вежливые и внимательные психиатры. Здесь, на Фарэуэе, мы признаем только одну школу психологии.
— Какую же? — спросил Клаверинг, почувствовав, что от него ждут этого вопроса.
— Павлова, — ответил комендант.
— Трудно, — заметил доктор, — создать условный рефлекс против плохих поступков у взрослого человеческого существа.
— Мы можем попробовать, — ответил комендант.
Наконец, без сокращения срока за хорошее поведение, шесть месяцев прошли. Клаверинг последний раз побеседовал с комендантом, сдал свою тюремную униформу и, получив свою гражданскую одежду, обнаружил, что часы, бумажник и деньги пропали. Его протесты вызвали только смех.
У ворот тюрьмы его встретила наземная машина с огромными белыми буквами на бортах: «Общество помощи заключенным». У него не было выбора, кроме как принять предложенную помощь. Он проехал обратно до Фарэуэй-Сити, сидя рядом с водителем, огромным мужчиной, который, судя по его виду, являлся бывшим полицейским. «Нищета, — подумал Клаверинг, — сводит вместе разных людей».
В пригороде они подъехали к блеклому, похожему на барак зданию, которое очевидно — поскольку его обитатели не скупились в использовании неоновых вывесок — представляло собой штаб Общества. Водитель машины отвел Клаверинга в офис, где отталкивающе толстая женщина записала его данные. Ему сказали, что Общество найдет ему работу, предоставит жилье и питание — размер которых будет определяться его недельной зарплатой, — пока не наступит время, когда он сможет сам о себе позаботиться. Работа, как оказалось, уже ждала его — в одной из фирм по импорту была вакансия младшего клерка. Он должен был начать на следующее утро.
Клаверинг поблагодарил женщину скорее вежливо, чем искренне, и тощая девица отвела его в скромно обставленную комнатку. Девица повернулась, чтобы уйти.
— Подождите! — окликнул ее Клаверинг. — Пожалуйста…
Девица угрюмо проговорила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
Старший иммиграционный офицер сидел за столом в комнате отдыха, и рядом с ним — старший стюард. Когда Клаверинг приблизился, он поднял глаза — унылые серые глаза на почти детском розовощеком лице.
— Это мистер Джонс, — сообщил стюард.
Инспектор его проигнорировал.
— Ваше имя, — заявил он, — Клаверинг. Вы в розыске за грабеж с насилием на Земле, убийство на Каррибии, подлог на Новой Каледонии…
— Меня зовут, — сказал Клаверинг, — Джонс. У меня есть бумаги…
— Конечно, у вас есть бумаги. У кого вы их раздобыли, кстати? У Лазаруса на Новой Каледонии или у Макдональда на планете Ван Димена?
— Меня зовут, — повторил Клаверинг, — Джонс.
— Мистер Джонс, — сказал инспектор, — я уверен, что вам известно, что мы здесь не выдаем преступников. Но — имейте это в виду — мы можем, в крайних случаях, их депортировать. Более того, у нас здесь действенные силы полиции, и наши тюрьмы — это не роскошные отели, как везде, в других частях Галактики. Как мне кажется, вы это еще узнаете. Надеюсь, что ошибаюсь — но ошибаюсь я редко.
И он отвел свои унылые глаза.
Когда паспорт проштамповали, Клаверинг попрощался с несколькими знакомыми на борту корабля, затем взял такси от космопорта до Фарэуэй-Сити. Город был именно таким, как он и ожидал — чрезмерно разросшееся село. Над ним возвышались покрытые снегом вершины Гряды Ласта — названной, как Клаверинг узнал из судовой библиотеки, по имени Командора Ласта, который первым приземлился на Фарэуэе.
Он устроился в отеле «Римрок Хаус», который порекомендовал ему стюард. Когда принесли багаж, он запер дверь и убедился, что оставшиеся у него драгоценности Шаары в полном порядке. Затем осел на кровать, чтобы обдумать свое положение.
У Клаверинга было много времени для чтения на пути из порта Тасман. Он узнал, что законы миров Приграничья защищают преступников от последствий преступлений, совершенных в других местах Галактики, но в то же время они составлены так, чтобы лишить их плодов этих преступлений. Например, он мог бы отнести украшенный бриллиантами пояс Высокой королевы Шаара любому из городских ювелиров без малейшей опасности ареста. Но — ювелир мог забрать его себе, вернуть владельцу и получить наградные.
— Все они кучка надувал, — буркнул Клаверинг.
«На Фарэуэе должны быть скупщики краденого», — подумал он. Проблема, как их найти. Другая возможная проблема: могла просочиться информация, что человек, укравший имперские регалии Шаары, находится на Фарэуэе. В этом случае Клаверинг мог ожидать визита от местного криминального мира.
Клаверинг исследовал содержимое бумажника. Валюта Федерации являлась законным платежным средством, но ему хватило бы ее только на неделю проживания. Он посмотрел на часы, которые настроил на местное время и долготу дня. Было около полудня. К вечеру, он надеялся, он будет уже на пути к тому, чтобы прочно встать на ноги в этом новом мире.
Драгоценные камни Клаверинг сложил в большой портфель, который пристегнул цепью к запястью. На пути из космопорта он заметил, что здание рядом с отелем было Первым национальным банком Фарэуэя, и прежде всего решил поместить портфель на хранение в банк.
Выйдя из банка, Клаверинг широким шагом направился к центру города. Он с одобрением заметил множество полицейских, очень деловых и эффектных в своей униформе, состоящей из белой рубашки и голубой юбки. Он уже решил, какое преступление совершит: кража в магазине — это не слишком тяжкий проступок, чтобы тюрьму заменили на депортацию. Он надеялся, что тюрьмы не окажутся такими плохими, как утверждал инспектор по иммиграции.
Он зашел в большой магазин, поднялся по эскалатору до отдела мужской одежды, небрежно прошел по проходам, пока не увидел выставку — пояса из алтайранского хрустального шелка — которые привлекли его внимание. Он взял один из поясов, восхитился, как тот чуть ли не сам липнет к рукам. С намеренным безразличием он скатал его и сунул во внутренний карман куртки. Затем медленно двинулся к эскалатору «вниз».
За пять ярдов до него Клаверинг почувствовал на локте твердую руку…
Магистрат, перед которым оказался Клаверинг, был умеренно строгим; он выразил сожаление, что открытым гостеприимством Фарэуэя так злоупотребляют. Он заявил, что наказание в виде депортации не соответствует преступлению, в котором Клаверинга нашли виновным, и объявил приговор:
— Шесть месяцев, — сказал он. — Шесть месяцев тяжелых работ.
— Но, Ваша милость, — заметил Клаверинг, — Это мой первый проступок.
— В этом мире, возможно, — ответил магистрат. Затем, полицейскому. — Уведите его.
Его увели.
Клаверинг сидел на койке в пустой камере.
«Мне нужно взять от этого все возможное, — думал он. — Шесть месяцев — это больше того, что мне требуется, чтобы узнать имя надежного скупщика, но я должен постараться выяснить как можно больше об этом мире. Когда выйду, у меня уже определятся контакты. Я узнаю, насколько далеко смогу зайти без того, чтобы меня депортировали…»
Клаверинг встал, когда в верхней части двери открылось окошко, и взял поднос с едой. Он посмотрел на непропеченный хлеб, бобы, плавающие в подливке из воды, сосуд с водой. Отнес поднос к койке, сел и стал есть.
Он спал на удивление хорошо и проснулся как раз к завтраку, хотя тот был не более удобоваримым, чем ужин. Когда дверь открыли, он вышел и присоединился к процессии бритоголовых фигур в форме с яркими полосами. Охрана, как заметил Клаверинг, была вооружена, и по виду можно было сказать, что никаких шуток они не потерпят. Он вздохнул. Это был его третий срок в тюрьме, но два предыдущих прошли в учреждениях, где акцент делался на гуманность.
Тяжелая работа оказалась такой, о которой он читал в исторических романах, но не думал, что она еще существует. Дробление камня в тюремной каменоломне — монотонный, ломающий спину труд. Клаверинг надеялся, что сможет разговаривать с коллегами-заключенными во время работы, но грохот кувалд и бдительность охранников делали это почти невозможным.
Маленький, сморщенный человечек справа от него ухитрился спросить углом рта: «Ты из Приграничья?» — и Клаверинг успел поспешно ответить отрицательно, и это все.
Дневную еду ели на открытом воздухе — хлеб, бобы и какое-то неопределимое мясо, сплошной жир и хрящи — но возможностей для разговора не было. День прошел в монотонной работе. Клаверинг был рад, когда его заперли в камере на ночь.
«Шесть месяцев. Сто восемьдесят дней. Не работают ли они семь дней в неделю? Эти охранники, должно быть, из монастыря траппистов*, и они ожидают, что мы все тоже окажемся траппистами… При таком положении вещей я выйду отсюда, зная ненамного больше, чем когда входил. Что же, завтра я попытаюсь поговорить, нравится им это или нет, в конце концов, они же не могут меня застрелить…
Или могут?»
На следующий день его решимость не поколебалась. Он увидел, что маленький сухой человечек идет перед ним.
— Эй, — сказал он обычным, разговорным тоном. — Ты! Коротышка! Ты из Приграничья?
Огромный кулак ближайшего охранника без предупреждения ударил его в лицо.
Клаверинг закачался и упал. Ощущение всепоглощающей ярости было сильнее боли. С кошачьей ловкостью он снова оказался на ногах, молотя кулаками в толстое пузо охранника. Снова он упал, на этот раз под дождем ударов сзади. Он достаточно контролировал себя, чтобы свернуться в клубок, защищая лицо руками от тяжелых ботинок. Казалось, прошло очень много времени, пока он потерял сознание. Постепенно Клаверинг разглядел серый потолок и ощутил боль — тупую боль в руках и ногах и в большей части тела и острые уколы боли в груди при дыхании. Он повернул голову, чтобы лечь на подушку правой щекой, и застонал, когда мышцы шеи запротестовали. Он обнаружил, что не очень хорошо видит левым глазом, видит серую стену и неясную фигуру мужчины в одежде с полосками заключенного.
— С возвращением, Клаверинг, — сказал мужчина.
— Ты кто такой? — с усилием буркнул Клаверинг.
— Я — доктор. Как доктор, так и заключенный. Я слишком полезен для них, чтобы меня когда-нибудь выпустили. Кроме того, слишком много знаю… Вот, выпейте!
Клаверингу удалось приподняться и сесть на кровати. Он уставился на доктора здоровым глазом и увидел старика с жидкими седыми волосами и морщинистым серым лицом. Чтобы взять стакан, понадобились усилия.
Бренди оказался хорошим, хотя раны во рту стало жечь. Через несколько секунд Клаверинг почувствовал себя сильнее. Он осмотрел свое тело, с которого свалилась простыня, увидел огромные синяки и повязку на ребрах…
— Подонки, — сказал он без всякого выражения.
— Вы сами напросились, — сказал доктор. — Вы напросились и получили. Я полагал, что человек с таким обширным опытом, как у вас, станет вести себя разумней и, естественно, не будет приземляться в этой адской дыре.
— У меня были причины, — сказал Клаверинг.
— Они всегда есть, — согласился старик. — Но продолжайте.
— Я могу вам доверять? — спросил Клаверинг.
— Мне доверяют все — даже охранники, даже комендант. Приходится.
— Почему вас не выпускают?
— Их доверию тоже есть предел. Кроме того… Вы знаете, у меня нет желания снова возвращаться в мир. Во многих отношениях я здесь свободнее, чем снаружи. Конечно, я не могу одеваться, как хочу — но зато мне не нужно оплачивать счета портного.
— Ладно, — резко сказал Клаверинг. — Я вам верю. Здесь есть жучки? Мне кажется, это единственное место, где можно поговорить…
— Это место трудно назвать современной тюрьмой, — сказал доктор. — И вы убедились в этом сами. Никому из них не хватило бы ума установить микрофоны.
Разговаривая, он писал в блокноте. Он поднял его так, что Клаверинг смог прочитать корявые слова.
«Конечно, здесь жучки. Но продолжайте говорить. Для важных вещей пользуйтесь блокнотом».
— У меня есть немного денег, — сказал Клаверинг. — Вернее, было. Они были в бумажнике в кармане куртки. Думаю, они сейчас в сейфе коменданта…
Он писал: «Я здесь посторонний — я думал, что тюрьма будет лучшим местом, чтобы установить контакты…»
— Может быть, они еще там, если вам очень повезет, — сказал доктор.
«Что мне нужно, — писал Клаверинг, — так это имя хорошего скупщика». Он сказал:
— Я надеюсь, что вы могли бы помочь мне получить эти деньги. В других мирах заключенные могут совершать покупки в магазинах снаружи — тюремной диете требуется добавка.
— В других мирах, — сказал доктор, — заключенных балуют.
Он написал:
«Я слышу, что сюда идут. Я должен вырвать эти страницы».
— В конце концов, — сообщил Клаверинг удаляющейся спине, — мы же человеческие существа.
— Так ли? — спросил доктор. Послышался шум текущей воды. — Так ли?
— И свинья не стала бы жрать бурду, которой здесь кормят, — заявил Клаверинг.
Дверь открылась. Вошел высокий мужчина в простой черной одежде, сопровождаемый двумя охранниками. Он небрежно кивнул старому доктору, который ответил таким же кивком, и встал у кровати Клаверинга, холодно глядя на него сверху вниз.
Клаверинг уставился на него в ответ. Как и тогда, когда он впервые увидел коменданта в его конторе, он подумал: «Что бывший космонавт может делать на этой должности?» В других тюрьмах, которые он знал, комендантами были или отставные военные, или полицейские офицеры высокого ранга.
— Серьезных повреждений нет, я полагаю? — сказал комендант доктору.
— Нет, благодаря вашим дуболомам. Он будет жить.
— Здесь, — заявил комендант Клаверингу, — не дом отдыха. В этом мире, как и в любом из миров Приграничья, мы не миндальничаем с преступниками. Преступники могут приезжать сюда, как это сделали вы, чтобы избежать последствий своих преступлений в других местах Галактики. Если из них получаются хорошие граждане — то добро пожаловать. Если нет…
— Я уже начинаю сожалеть, что прилетел сюда, — распухшими губами пробормотал Клаверинг.
— Без сомнения. Без сомнения, вы привыкли к тому, что с вами обращаются, как с пациентом больницы, а не как с заключенным, как с интересным случаем, который должны изучать вежливые и внимательные психиатры. Здесь, на Фарэуэе, мы признаем только одну школу психологии.
— Какую же? — спросил Клаверинг, почувствовав, что от него ждут этого вопроса.
— Павлова, — ответил комендант.
— Трудно, — заметил доктор, — создать условный рефлекс против плохих поступков у взрослого человеческого существа.
— Мы можем попробовать, — ответил комендант.
Наконец, без сокращения срока за хорошее поведение, шесть месяцев прошли. Клаверинг последний раз побеседовал с комендантом, сдал свою тюремную униформу и, получив свою гражданскую одежду, обнаружил, что часы, бумажник и деньги пропали. Его протесты вызвали только смех.
У ворот тюрьмы его встретила наземная машина с огромными белыми буквами на бортах: «Общество помощи заключенным». У него не было выбора, кроме как принять предложенную помощь. Он проехал обратно до Фарэуэй-Сити, сидя рядом с водителем, огромным мужчиной, который, судя по его виду, являлся бывшим полицейским. «Нищета, — подумал Клаверинг, — сводит вместе разных людей».
В пригороде они подъехали к блеклому, похожему на барак зданию, которое очевидно — поскольку его обитатели не скупились в использовании неоновых вывесок — представляло собой штаб Общества. Водитель машины отвел Клаверинга в офис, где отталкивающе толстая женщина записала его данные. Ему сказали, что Общество найдет ему работу, предоставит жилье и питание — размер которых будет определяться его недельной зарплатой, — пока не наступит время, когда он сможет сам о себе позаботиться. Работа, как оказалось, уже ждала его — в одной из фирм по импорту была вакансия младшего клерка. Он должен был начать на следующее утро.
Клаверинг поблагодарил женщину скорее вежливо, чем искренне, и тощая девица отвела его в скромно обставленную комнатку. Девица повернулась, чтобы уйти.
— Подождите! — окликнул ее Клаверинг. — Пожалуйста…
Девица угрюмо проговорила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15