Райнер выглядел так, будто бы сам отчаянно нуждался в услугах гериатра. Он выглядел старше своего пациента и представлял собой просто собрание хрупких костей, удерживаемых вместе высохшей кожей и сухожилиями. Кресси был просто подростком — из тех, что носят толстенные очки и становятся чемпионами по шахматам задолго до наступления половой зрелости. Макилрайт оказался здоровым зверем с головой в виде морковки, у которого, должно быть, среди предков имелись неандертальцы. Он сразу дал мне понять, что я являюсь только украшением комнаты управления и не имею отношения к настоящему функционированию корабля. Впрочем, он выполнял приказы, хотя и с недовольством. Ему было бы гораздо приятнее, если бы эти приказы исходили непосредственно от владельца, а не просто капитана типа меня.
Такова, стало быть, была моя команда. Это была команда прекрасной, блистающей «Звездной Девушки». Это была небольшая команда, которая посвятила себя поиску… чего-то в реалиях извечного ничто. Я посвятил себя тому же, хотя и знал, что это сумасшествие. За деньги человек может сделать многое. Человек может сделать многое — давайте это признаем — за возможность снова вернуться в Космос.
В 19:00 мы взлетели. В 18:45 я сидел в своем противоперегрузочном кресле в рубке управления и смотрел в широкие иллюминаторы. Смотреть было почти не на что. Холодная морось, пришедшая с холмов, охватила весь порт Форлон. Я слабо различал рабочие огни вокруг «Птицы Приграничья» и «Приграничного» и еще более слабый свет города чуть дальше за ними. Небо вверху было затянуто облаками.
Халворсен сидел в особом кресле, которое он установил в рубке управления «Звездной Девушки» — оно располагалось в стороне, чтобы не загораживать проход. Леона Уэйн сидела в кресле навигатора. Первый раз я служил на корабле, на котором казначей интересовался навигацией, но, как сказал я себе, для всего бывает первый раз.
Она вполне компетентно провела предвзлетный обмен репликами с диспетчерским пунктом, без колебаний провела регламентные проверки. В ее отсчете я не нашел никаких огрехов.
— Старт! — сказала она, наконец.
«Звездная Девушка» поднялась, повинуясь движению моих пальцев. Она поднималась, и отсвет выхлопа отражался от облаков, сквозь которые мы летели. Она поднималась, но медленно — я помнил о старых, хрупких костях Халворсена, моего работодателя, и о старых хрупких костях Райнера, хирурга. К тому же этот корабль не был коммерческим, и у меня не было необходимости экономить реактивную массу, взлетая на всех парах, только чтобы выдержали конструкции корабля. Корабль поднимался, и с каждой милей высоты я чувствовал его все лучше. К тому времени, когда мы вышли из облачности, я уже начинал думать, что я — его повелитель как номинально, так и фактически.
Халворсен сказал мне, улыбаясь:
— Это восхитительный маленький кораблик.
— Я уже это понял, — ответил я.
— Это серьезный корабль, — холодно заметила Леона Уэйн. — С ним лучше не цацкаться.
Я проглотил пилюлю и снова сосредоточился на приборах. Если между нами и должна быть неприязнь, то не я инициатор. Я уверился в том, что стрелка акселерометра ровно стоит на делении в половину «G», поинтересовался показаниями датчиков поверхностной температуры. Я сознавал, что холодные глаза девицы следят за каждым моим движением, и подумал о том, как мой предшественник относился к такому надзору из-за плеча.
Лорн представлял собой только огромный туманный шар внизу. Впереди была чернота с редкими точками света — звездами внешнего Космоса; а с правого борта была сияющая линза Галактики. Я отключил привод, позволив кораблю по инерции двигаться дальше. Включил гироскопы, глядя, как картина по носу корабля медленно поворачивается к светящейся оранжевой точке, которая была солнцем, вокруг него вращалась Стрее.
Я едва осознал, что тонкая рука держит перед моим носом листок бумаги.
— Что это такое? — раздраженно бросил я.
— Координаты нашей траектории, — ответила Леона Уэйн. — Пока вы были заняты пилотированием, я ввела данные в Гейгенхайм.
— Спасибо, — сказал я, — но для этого полета мне не потребуется Гейгенхайм. Это не более чем кратчайшее расстояние между двумя точками, когда никаких преград на пути нет…
— Откуда вы знаете, что нет? — спросила она.
— Мисс Уэйн, — прорычал я. — Я более восемнадцати месяцев летал по восточному Контуру. Между Лорном и Стрее могут встретиться только облачка микрометеоритов.
Я стал возиться с управлением гироскопами, нацелился точно на оранжевую звезду, удержал ее. Включив сигнал ускорения, я включил все дюзы. Я позволил скорости постепенно нарастать, не превышая ускорения в одну гравитационную постоянную. Лорн был уже далеко позади, когда я отключил реактивный привод и приказал включить привод Манншенна.
Путешествие от Лорна до Стрее недолгое, в терминах субъективного времени — прямое путешествие, имеется в виду; оно становится достаточно долгим, если вам нужно останавливаться для погрузки и разгрузки на Тарне, Гроллоре и Мелизе, с соответствующими маневрами. Это было недолгое путешествие для «Звездной Девушки». Этого путешествия едва ли хватило на то, чтобы я хорошо узнал своих новых коллег — а «Звездная Девушка» — это такой корабль, где все спокойно и эффективно занимаются своим делом, не очень склоняясь к социальному общению.
Когда Халворсен был не слишком занят своими немногочисленными обязанностями биохимика, он запирался в своей каюте, изучая ленты о Стрее, которые он приобрел на Лорне. Макилрайт, инженер, жил вместе со своими безупречно функционирующими машинами. Кресси все время проводил в телепатической болтовне со своими коллегами на других кораблях и наземных станциях по всей Галактике. Старому доктору Рейнеру делать было практически нечего, но он не искал ничьей компании и был вполне счастлив, составляя каталог своей коллекции марок.
Затем, конечно, была Леона. Ее хобби — если это можно назвать хобби — состояло в поиске и уничтожении грязи. Камбуз был безупречен, как и кладовые. Ее маленький офис был невероятно чист. Небольшие общие комнаты блестели от пола до потолка. Против этого я ничего не мог иметь — но когда однажды зашел в рубку управления, чтобы сделать рутинную проверку местоположения, и увидел, что она все вытирает и полирует, я решил, что настало время провести черту.
— Пожалуйста, — сказал я, — оставьте рубку управления в покое, — я подтянул себя к столу навигатора, который был освобожден ото всех книг и бумаг. — Где моя рабочая тетрадь? Где таблицы и эфемериды?
— В ящиках, где они и должны быть, — кратко ответила она.
— Мисс Уэйн, — сказал я ей. — Я ценю то, что вы здесь сделали. Действительно, ценю, — продолжал я дипломатическое вранье. — Но я неряха, и это знаю, и у меня собственная система хранения. Когда вещи разложены по моему вкусу, я могу найти, что мне нужно, за долю микросекунды. А теперь…
— А теперь не можете, полагаю! — она яростно уставилась на меня. — Капитан Меррил, я не понимаю, как вы можете жить и работать в такой грязи!
— Грязи? — мягко спросил я. — Не слишком ли сильно сказано? До абсурда сильно? В конце концов, бывает чистая грязь и грязная грязь, а легкий беспорядок вряд ли можно классифицировать тем или иным образом…
— Легкий беспорядок?! А как насчет сигаретного пепла, которым засыпано все здесь? Как насчет этого?
— Он никому не приносит вреда. Мне, однако, приходило в голову, что наш работодатель мог бы посвятить свое время и свой гений изобретению действительно эффективной пепельницы для использования при отсутствии силы тяжести…
— Стало быть, теперь, — обвинила она меня, — вы насмехаетесь над мистером Халворсеном, человеком, который подобрал вас на берегу и дал вам работу…
— В то время у меня была работа, — напомнил я ей. — Я ничего не имею против мистера Халворсена — но, в конце концов, я делал ему одолжение, а не он мне.
— Это, — сказала она, — не дает вам права превращать его корабль в свиной хлев.
— Тогда я скажу прямо, — сказал я, — единственный человек на борту в глубоком Космосе, который обладает какими-то правами — это капитан, хотя бы и капитан яхты, даже когда владелец на борту. Капитан имеет право содержать рубку управления в любой степени неряшества, как ему нравится. Я сейчас пользуюсь этим правом. Не уйдете ли вы прямо сейчас, мисс Уэйн, и не заберете ли вы с собой свои тряпки?
Я не думал, что это был слишком уж резкий упрек — в конце концов, я слышал и гораздо больших резкостях, которые раздраженные капитаны говорили женщинам, членам команд. В конце концов, когда женщины отправляются в глубокий Космос, имея ранг и оплату космонавта, они и должны спокойно воспринимать грубость. Я даже поздравлял себя с тем, что совсем не сошел с катушек, и вытаскивал книги и бумаги из ящиков стола и совал их под эластичную сетку на крышке стола в своей обычной манере, когда услышал позади фырканье.
Я обернулся и был шокирован тем, что Леона Уэйн, холодная и эффективная, как робот, мисс Уэйн, всхлипывает.
«Проклятье, — подумал я, — она же казначей. Как она может ожидать, что с ней будут обращаться так, будто бы на ней написано „Не кантовать“ и сверху, и с боков, и снизу? Она наступила мне на любимую мозоль, я, в свою очередь, наступил на ее, так что же из этого»?
— Мисс Уэйн, — услышал я свой голос, — если я сказал что-то такое, что вас расстроило, то извиняюсь…
— Это не то, что вы сказали, вы, тупое животное! — прорыдала она. — Дело в том, что вы сделали. Это был такой приятный, чистый, опрятный корабль, пока вас здесь не было. А теперь…
Каким-то образом получилось, что я ее обнял, а она всхлипывала у меня между шеей и плечом. Я вспомнил то немногое, что знал о Леоне, о той ауре женственности, которая ее окружала — хотя из-за этого она не была плохим космонавтом. Я подумал о похожем на старую деву Макилрайте и о такой же старой деве Райдере — и, если уж на то пошло, старый Халворсен тоже отличался какой-то чрезмерной чопорностью… И еще Кресси, со своей любовью к сплетням — даже если это были всегалактические сплетни… Появившись на корабле, я подсознательно ощутил, что все эти люди гордятся скорее не то чтобы своим кораблем, но как бы своим домом. (Хотя Леона и позаботилась о том, чтобы создать у меня впечатление «серьезного» корабля…)
Итак, ей не нравились грязь и беспорядок, и она летала на яхте, полной суетливых, похожих на старых дев холостяков, а потом появился я, со своими привычками неряхи, и принял на себя роль пресловутого слона в посудной лавке или змея в блистательном и безупречном Эдеме. Как ни жаль, у меня не было намерения обещать исправиться. (Я мог бы попытаться исправиться, но это в значительной степени зависело от исхода событий. Я поднял ее заплаканное лицо и поцеловал ее, и подумал, что я, может быть, и смог бы попытаться содержать стол в немного более опрятном состоянии и стряхивать пепел в приготовленные для этого сосуды…)
Она сказала:
— Но вы не должны забывать, Чарльз, вы должны стараться помнить, насколько я ненавижу грязь и неопрятность. Это у меня чуть ли не фобия. Поэтому я и согласилась лететь на этой яхте, в то время как все другие секретарши, старше меня по положению, отказались от этой возможности. Космос так чист…
Я сказал, что постараюсь запомнить — ради спокойной жизни и не на то согласишься. Внезапно до меня дошло, что я хотел эту девушку с того момента, как только ее увидел.
Остальные восприняли ситуацию достаточно философски. Я отчасти боялся, что возникнет ревность и неприятие, но в этом плане мне можно было не беспокоиться. Я даже не думаю, что кто-то из них интересовался Леоной. У каждого были свои собственные интересы, и секс к ним не относился. Блистательными любовницами Макилрайта были его машины, а Кресси был счастлив, пока занимался своими сплетнями — по-соседски, за спиной у других. У доктора была его коллекция марок, и единственной женщиной в жизни старого Халворсена была та голая истина, которая, как считалось в старых легендах, жила на дне колодца.
(И насколько близки эти старые легенды к реальности, мы и понятия не имели! )
Что касается меня — то мне повезло, и я сознавал это. У меня был корабль, и у меня была женщина, а о чем еще мужчина может мечтать? Это верно, что женщина чрезмерно настаивала на чистоте и порядке, но это не такой уж большой недостаток. Я мог вынести это ради всего остального. И, в конце концов — пока мужчины не будут в состоянии построить идеальный корабль, какое право они имеют ожидать идеальной женщины?
Итак, по мере того как проходили субъективные дни, мы приближались к Стрее. Как Леоне, так и мне было жаль, когда мои наблюдения показали, что пора возвращаться в нормальный континуум, пора выходить на орбиту вокруг планеты и на спираль приземления.
Но Стрее был уже под нами — охристый шар, в основном, голые скалы и пустыни. До нас донеслись сигналы, четкие и ясные, с маячка в порту Граймс. Послышался шипящий голос Стрессора, агента флота Приграничья:
— «Звездная Девушка», ваш запрос получен. Можете приземляться.
Мы опускались сквозь ясную, горячую атмосферу, направляясь к песчаному пространству, представлявшему собой космопорт. Мы опускались, корабль был послушен управлению. Леона сидела рядом, воздерживаясь на этот раз от замечаний из-за спины, и Халворсен сиял нам улыбкой, как добрая, мудрая, старая обезьянка. Мы опускались медленно, балансируя на колонне огня, мягко приближаясь к кругу сплавленного песка, указывающего, где выхлопы от кораблей «Далекий поиск», «Госпожа Одиночество», «Птица Приграничья», «Пес Приграничья», «Пламя Приграничья» и «Веселый Бродяга» касались поверхности.
Мы приземлились осторожно, мягко. Я отключил привод, нажал кнопку «Отключение машин», которая передала сигнал в машинное отделение.
— Мы на месте, — безо всякой необходимости заметил я.
Я взглянул в иллюминатор. Увидел Стрессора, который спешил из офиса начальника порта и выглядевшего с этого расстояния, как один из динозавров, которые были когда-то преобладающей формой жизни, по меньшей мере, в тысяче миров и которые и сейчас могли быть преобладающей формой жизни, если бы научились адаптироваться, как это сделали предки Стрессора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15