В самом деле, это была не моя ночь.
Глава 3
Алтарь Иисуса
Встав чуть свет, я поехал в Ивису, где взял с катера «Мери Грант» пару аквалангов и другие приспособления для подводного плавания. Когда я вернулся в Тихолу, Тэрк еще не пришел в себя. Приводить его в чувство было все равно что возиться с трупом. Я попытался разбудить его, но совершенно зря: поставленный на ноги, он тут же обмяк, как бескостная медуза. Поэтому я прекратил свои потуги и предоставил его самому себе.
Итак, в такой острый момент я снова остался в одиночестве. Как всегда! Или мне только так казалось? Одно стало совершенно ясно: сейчас мне придется управляться самому; поэтому я натянул желтый костюм для подводного плавания, застегнул на себе акваланг и вышел наружу.
Сначала я попробовал самое простое: прямо сошел по наклонному спуску в воду. Глубина здесь нарастала быстро и вблизи от берега достигла четырех или пяти морских сажен. Вода, как черное стекло, только создавала иллюзию прозрачности — словом, видимости никакой, да к тому же солнце еще не встало. Я проплыл от наклонного спуска по прямой ярдов пятьдесят, держась ближе ко дну, и ничего не увидел. Тогда я сделал другую попытку: возвращаясь к берегу, двигался зигзагами по двадцать футов в каждую сторону. Это потребовало гораздо больше времени.
Я ничего не ел, даже не выпил чашки кофе, и мне, несмотря на костюм для подводного плавания, стало холодно. Просто я старею, вот в чем дело. Стал слишком дряхл для таких упражнений. Холод въелся в тело, словно кислота, и меня охватило чувство дикого отчаяния.
Все, что я имел в мире, было связано с «Оттером». Без него я — ничто.
Навсегда выброшен на берег без всяких надежд. Я поднялся на поверхность недалеко от наклонного спуска и увидел, что Тэрк сидит по-турецки на песке с одеялом на плечах. Между ног у него была воткнута в песок бутылка дешевого местного бренди, обеими руками он бережно держал кружку.
— Развлекаетесь? — спросил он.
— Единственное, что мне осталось в жизни.
Он сделал еще глоток этого ужасного бренди и с отсутствующим видом кивнул. Казалось, что его здесь вообще нет, по крайней мере его разума.
— О'кей, генерал, что все это значит?
***
И я все рассказал ему. О мельнице у Ла-Гранде, о Клер Бувье, о Красной Рубашке и его дружках — все. Пока я говорил, солнце взошло и залило светом залив. Когда я закончил рассказ, он покачал головой и тяжело вздохнул.
— Вы так и не научились обдумывать свои поступки? Будто у вас нет друзей на свете!
— Такой уж я человек. А теперь давайте послушаем ваше профессиональное мнение.
— Все очень просто. Вы искали не в том месте. Здесь, в бухте, сильное течение, поэтому надо смотреть посередине фарватера. Как говорится, у меня оборвалось сердце.
— Но там глубина пятнадцать или даже шестнадцать морских сажен!
— Верно, генерал, верно. — Он устало улыбнулся. — Вот поэтому вам и нужен папочка. Дайте мне пять минут, чтобы собрать снаряжение. Мы возьмем надувную лодку с выносным мотором, только надо, чтобы якорный линь имел длину по крайней мере двадцать морских сажен. Он нам там пригодится.
— А вы уверены, что достаточно хорошо себя чувствуете для подводного путешествия? — спросил я.
— Вы, наверное, шутите, — ответил он без малейшего намека на улыбку, повернулся и пошел с курьезной важностью, а одеяло тащилось за ним по песку, словно тога, и во всем этом было что-то пугающее. Ведь только что, когда я пытался разбудить его, он выглядел словно труп. А теперь этот труп двигался. Чудеса, да и только.
***
Я сидел согнувшись в надувной лодке посередине фарватера, готовый соскользнуть в воду. Примерно в девять часов Тэрк появился на поверхности и сделал мне знак. Я поправил мундштук акваланга и погрузился вслед за ним в серую как дым воду на глубину в десять морских сажен. «Оттер» притаился на островке морской травы, словно странное морское чудовище. На расстоянии казалось, что все вполне нормально, но когда я подплыл поближе, то увидел дыры в поплавках и корпусе самолета. Нам больше нечего было здесь делать, я пошел за Тэрком наверх и выплыл на поверхность около надувной лодки. Он выплюнул мундштук акваланга и зло усмехнулся.
— Это поработал какой-то умелец с газовым резаком. Вы в самом деле знаете, как приобретать влиятельных друзей.
Я залез в лодку, снял акваланг и завел выносной мотор.
— Отлично, я просто лопаюсь от смеха. Какие у нас перспективы?
— Чтобы поднять его? — Он пожал плечами. — О, я могу сделать это. Но мне нужны два понтона и паровая лебедка, да еще надо нанять с полдюжины рабочих из местных.
— А сколько потребуется времени?
— Месяц, может, и больше, если помешает погода. Но в любом случае это будет дорого стоить. Четыре или пять тысяч долларов, да и машина вся ободрана. Значит, потребуется ремонт корпуса и поплавков, системы управления, да и всей машины. Если прибавить стоимость официальных предполетных проверок, на которых всегда настаивают власти, то только один Бог знает, во сколько все это обойдется. Вы сможете заплатить?
Я покачал головой:
— Да никогда в жизни.
— А как насчет страховки?
— Она ни за что не покроет все расходы. Я никогда не мог позволить себе большую страховую премию.
Я заглушил выносной мотор, лодка подошла к берегу, и мы вдвоем вытащили ее на песок. Тэрк взял свой акваланг.
— А тот тип в красной рубашке и в очках… Я поспрашиваю людей. Может быть, кто-нибудь его знает.
— А что это даст? — с горечью спросил я. — Он же никогда не заплатит за это.
— Может, и не заплатит. Но вы смогли бы вытащить его из норы и вежливо спросить, зачем он все это сделал?
Только сейчас я осознал размер постигшей меня катастрофы и зло пнул борт надувной лодки.
— Почему?! — взмолился я. — Почему?
— Я думаю, что неплохо бы задать несколько вопросов этой девушке.
— Клер Бувье?
— Она не хотела, чтобы полиция вмешалась в это дело, не так ли? Сказала вам, что это не то, о чем вы подумали. Этот выродок пытался задавить вас грузовиком и умчался в сторону стоянки вашего «Оттера». Явное предупреждение, чтобы вы побеспокоились о своем бизнесе. Уверен, если кто-нибудь и может пролить свет на ситуацию, так только она.
Я посмотрел на часы. Уже перевалило за девять тридцать.
— О'кей, похоже, это имеет смысл, если больше ничего нельзя сделать. У меня как раз назначена с ней встреча в десять часов в церкви Иглесиас де Иисус. Хотите, поедем вместе?
В ответ он улыбнулся своей странной меланхолической улыбкой.
— Только не это, генерал. Я много лет не был в церкви. Это место не для меня. Я буду нести свой крест. А вы — свой.
И, сделав такое мрачное, но вполне определенное заявление, он повернулся и направился к коттеджу.
***
До церкви Иглесиас де Иисус, расположенной в самой середине богатой сельскохозяйственной области, от моего коттеджа всего десять минут езды. Покрытый сетью ирригационных каналов район с вкрапленными в ландшафт белеными домиками выглядел очень живописно. Лимонные рощи и поля пшеницы рядом с пальмами и зданиями мавританской архитектуры делали этот пейзаж похожим более на Северную Африку, чем на Европу. Как и все сельские храмы на острове, эта церковь отличалась изящной простотой линий и, сверкая белизной на средиземноморском солнце, являла собой чудесный образец европейской готики. Открыв дверь, я вошел внутрь, будто нырнул в холодную воду. Здесь стояла такая тишина, что я застыл в нерешительности, не понимая почему. Может, сами небеса подавали мне знак, что все будет хорошо в этом лучшем из миров, а весь мой житейский опыт и все горькое, что с ним связано, в конце концов только иллюзия.
Храм наполнял обычный запах ладана, свечи мерцали у алтаря. И ни души кругом. С каким-то неясным страхом я подумал, что та девушка, наверное, вовсе не собиралась приходить сюда. Никогда не собиралась. И вдруг я увидел, что ошибался, полагая, что здесь никого нет. У алтаря, опустив голову и молитвенно сложив руки, стояла на коленях монашенка в черном одеянии.
Глубоко вздохнув и скрепя сердце, я направился к выходу, как вдруг услышал знакомый тихий голос.
— Мистер Нельсон!
Я медленно обернулся, слишком удивленный, чтобы ответить. С центральной панели задника алтаря Иисуса на меня смотрело выполненное с потрясающим мастерством изображение Святой Девы с Младенцем. От ее строгой красоты веяло тихим покоем. Исчезали все сомнения в том, что Бог есть любовь. Клер Бувье стояла перед алтарем в своем черном одеянии, и ее можно было бы принять за модель, которую использовал художник, писавший Мадонну, если не знать, что этот задник для алтаря он создал в первой половине XVI века. Но все выглядело совершенно реально, несмотря на некоторую странность происходившего. По крайней мере, это объясняло, почему у нее так коротко острижены волосы.
Я перевел дух и опустился на ближайшую скамью.
— Сожалею, мистер Нельсон, — кротко вымолвила она. — Наверное, это очень неожиданно для вас.
— Да, конечно. Но почему вы не сказали мне все тогда, ночью?
— Согласитесь, что обстоятельства, мягко говоря, не вполне подходили для подобного признания.
Она как-то чопорно села на стул возле меня, положив на колени свои натруженные руки, которые так озадачили меня вчера ночью, и взглянула на картину в алтаре.
— Как это прекрасно, я не представляла себе. Она как будто дышит… Настоящая, живая Святая Дева.
— К чертям… — начал я. Она резко повернулась ко мне, но я глубоко вздохнул и продолжал: — Ну хорошо, начнем с того, как я теперь должен вас называть?
— По-прежнему Клер Бувье, мистер Нельсон. Сестра Клер, если вы предпочитаете, из ордена сестер милосердия. Я в отпуске. Наш монастырь около Гренобля.
— В отпуске? Это что-то новенькое.
— Из-за особых обстоятельств. Я последние два года работала в Восточном Пакистане, или в Бангладеш, как он теперь называется.
С каждой минутой картина представлялась мне все более и более фантастической.
— Ну хорошо, — спросил я, — прошлой ночью, когда они напали на вас, вы гуляли в одежде монашенки?
— Разумеется.
— И вы сказали, что это совсем не обычное нападение, и не разрешили мне обратиться в полицию. Согласитесь, что это довольно странно для человека ваших убеждений.
Она резко поднялась, подошла к алтарю и встала там, взявшись за ограду. Я спокойно продолжал:
— Когда я ушел от вас, наш друг в красной рубашке хотел переехать меня на грузовике, а вернувшись в свой коттедж в Тихоле, я нашел там записку, предупреждавшую, чтобы я побеспокоился о своем бизнесе.
Она быстро обернулась ко мне с недовольным взглядом.
— От кого?
— От Красной Рубашки и его друзей. Так мне кажется. Вам, наверное, будет интересно узнать, что они затащили мой гидросамолет на самую середину фарватера и затопили его на глубине шестидесяти футов — наверное, чтобы поставить меня на место.
На ее лице отразился неподдельный ужас, но она снова отвернулась и так крепко схватилась за перила ограды, что у нее побелели костяшки пальцев. Я схватил ее за плечи и грубо повернул к себе.
— Послушайте, этот гидросамолет — все, что у меня было. Его нельзя спасти, поэтому мне — конец, сестра. Я разорен, потому что прошлой ночью вздумал сыграть роль доброго самаритянина. По крайней мере, я хотел бы знать, чего ради.
Она спокойно посмотрела на меня снизу вверх, не пытаясь высвободиться, и кивнула.
— Вы правы, дорогой друг. Я просто обязана рассказать вам все. Может быть, вы знаете где-нибудь поблизости тихое место, где мы могли бы поговорить…
Я выехал на шоссе к Таламанке, потом свернул на сельскую дорогу, которая через две мили привела нас на старую разрушенную ферму в оливковой роще над морем. Вокруг не было ни души.
Она уселась на старую каменную ограду, которая когда-то служила границей оливковой рощи, а я развалился на земле у ее ног и закурил. В тот чудный день все, казалось, дышало покоем. Прищурившись, я смотрел на сокола, который закладывал спирали в ясном небе.
— Вы сказали мне правду там, в церкви? Вы разорены? — спросила она меня.
— Разорен окончательно.
— Я тоже знаю, что значит потерять все, — вздохнула Клер.
— И вы считаете, что я от этого буду чувствовать себя лучше?
Она остро взглянула на меня сверху вниз, в ее глазах мелькнул гнев, но она быстро овладела собой.
— Может быть, если я вам все расскажу, мистер Нельсон.
— А это как-то связано с происшедшим?
— Связано. — Она сорвала и растерла в пальцах лист каперса, будто глядя в свое прошлое. — Я родилась в Алжире. В сельской местности. Отец — француз, а мать — бедуинка.
— Интересная смесь. А где вы держите ваш кинжал?
Она пропустила мимо ушей мой выпад и продолжала:
— Семья владела большим имением. Два виноградника. Отец считался богатым человеком. Когда де Голль в шестьдесят втором объявил Алжир независимым, мы решили остаться, но в шестьдесят пятом все рухнуло. Сельскохозяйственные земли, принадлежавшие иностранцам, объявили экспроприированными, и многие французы уехали из страны. Когда моя мать умерла, отец решил, что и для него настало время расстаться с Алжиром.
— Сколько вам тогда было лет?
— Четырнадцать. Он решил бежать тайно, потому что не рассчитывал, что местные власти разрешат нам взять с собой ценности.
— Но была и другая причина?
— Думаю, что можно так сказать. — Она слабо улыбнулась. — Недалеко от нас, в Тизи-Бену, есть монастырь сестер милосердия. Небольшой мавританский дворец, построенный в виде крепости. Там я получила образование. Во время первых тяжелых лет независимости монастырь служил укрытием. Из близлежащих церквей свозили туда ценности, чтобы не дать их реквизировать.
Вот это становилось уже более интересным; я приподнялся и повернулся к ней лицом.
— Какие ценности?
— О, обычные вещи. Церковная утварь, разная посуда… Многие из них в монастыре перелили в слитки. Довольно суровая мера, но необходимая.
— А почему в слитки? — спросил я, понимая, что задаю вопрос, на который знаю ответ.
— Чтобы мой отец мог вывезти их оттуда.
— И как дорого оценивались сокровища?
— Что-то более миллиона фунтов стерлингов в золоте и серебре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22