https://wodolei.ru/catalog/installation/Viega/
Потом я не думал несколько дней, А потом задумался опять. Меня интересовали числа, и я думал так:
«Мы представляем себе числа как некоторые свойства отношений некоторых свойств вещей. И, таким образом, вещи создали числа».
На этом я понял, что это глупо, глупо мое рассуждение. Я распахнул окно и стал смотреть на двор. Я видел, как по двору гуляют петухи и куры.
Курск, 2 августа 1932 года
Даниил Иванович Хармс
* * *
Гиммелькумов смотрел на девушку в противоположном окне. Но девушка в противоположном окне ни разу не посмотрела на Гиммелькумова. «Это она от застенчивости»,– думал Гиммелькумов.
Гиммелькумов раскрасил себе лицо зеленой тушью и подошел к окну. «Пусть думают все: какой он странный»,– говорил сам себе Гиммелькумов.
Кончился табак и Гиммелькумову нечего было курить. Он сосал пустую трубку, но это ещё больше увеличивало пытку. Так прошло часа два. А потом табак появился.
Гиммелькумов таращил на девушку глаза и приказывал ей мысленно повернуть голову. Однако, это не помогало. Тогда Гиммелькумов стал мысленно приказывать девушке не смотреть на него. Это тоже не помогло.
Гиммелькумов искал внутреннюю идею, чтобы на всю жизнь погрузиться в неё. Приятно быть в одном пункте как бы сумасшедшим. Всюду и во всём видит такой человек свой пункт. Всё на его мельницу. Всё имеет прямое отношение к любимому пункту.
Вдруг страшная жадность охватила Гиммелькумова. Но на что распространялась эта жадность, было непонятно. Гиммелькумов повторял правила о переносе слов и долго размышлял о буквах ств, которые не делятся. «Ныне я очень жадный»,– говорил сам себе Гиммелькумов. Его кусала блоха, он чесался и раскладывал в уме слово «естество» для переноса с одной на другую строчку.
1933 год
Даниил Иванович Хармс
* * *
Вот какое странное происшествие случилось в трамвае №3.
Дама в коленкоровом пиджаке уронила на пол вагона 10 коп. Гражданин, стоявший вблизи от дамы, нагнулся за монетой и вдруг превратившись в свинью помчался на площадку.
Пассажиры, ехавшие в этом вагоне, были страшно поражены. И даже один старичок сказал, обращаясь ко всем и мигая при этом своими голубыми глазами:
– Вот так каша! Это шущее хулиганство!
август 1934 года
Даниил Иванович Хармс
* * *
У дурака из воротника его рубашки торчала шея, а на шее голова. Голова была когда-то коротко подстрижена. Теперь волосы отросли щеткой. Дурак много о чем-то говорил. Его никто не слушал. Все думали: Когда он замолчит и уйдет? Но дурак ничего не замечая продолжал говорить и хохотать.
Наконец Ёлбов не выдержал и, подойдя к дураку, сказал коротко и свирепо: «Сию же минуту убирайся вон.» Дурак растерянно смотрел вокруг, не соображая что происходит. Ёлбов двинул дурака по уху. Дурак вылетел из кресла и повалился на пол. Ёлбов поддал его ногой и дурак, вылетев из дверей, скатился с лестницы.
Так бывает в жизни: Дурак дураком, а ещё чего-то хочет выразить. По морде таких. Да, по морде!
Куда бы я ни посмотрел всюду эта дурацкая рожа арестанта. Хорошо бы сапогом по этой морде.
август 1934 года
Даниил Иванович Хармс
* * *
Шура, Коля и Федя сломали дверь и громко смеялись своей забаве. Но вот пришел сам математик и выдрал их ремнем. Сколько тут было крика и шума! Из Вены приехала Мария Абрамовна и долго ворчала, узнав как тут, без нее, вели себя молодые люди. Но это неверно, ибо молодые люди всегда хотят кому-нибудь насолить и все делают очень быстро. А к старости все дела замедляются. Не от лени, а именно от старости. Но уж лучше, когда от лени. А когда старый человек начнет что-нибудь рассказывать, это всегда длится очень долго и рассказ конца не имеет. Только какой-нибудь случай заставляет замолчать старого человека. Пароходы идут на Елагин остров.
июль 1933 года
Даниил Иванович Хармс
* * *
Антон Антонович сбрил себе бороду и все его знакомые перестали его узнавать.
«Да как же так,– говорил Антон Антонович,– ведь это я, Антон Антонович. Только я себе бороду сбрил».
«Ну да» – говорили знакомые.– У Антон Антоновича была борода, а у вас ее нету».
«Я вам говорю, что и у меня была борода, да я ее сбрил», говорил Антон Антонович.
«Мало ли у кого раньше борода была»' – говорили знакомые.
«Да что же это в самом деле,– говорил разозлясь Антон Антонович – Кто же я тогда по-вашему?»
«Не знаем,– говорили знакомые.– Только вы не Антон Антонович».
Антон Антонович растерялся и не знал, что ему делать. Он пошел в гости к Наскаковым, но там его встретили с удивленными лицами и спросили: «кого вам нужно?».
«Мне вас нужно Марусенька!– сказал Антон Антонович.– Неужели вы меня не узнаёте!»
«Нет,– скачала Маруся Наскакова с любопытством.– Подождите, может быть, я вас видела у Валентины Петровны?»
«Да что вы Маруся!– сказал Антон Антонович.– Ну посмотрите на меня хорошенько. Узнаёте?»
«Подождите, подождите… Нет, я не могу вспомнить кто вы,» – сказала Маруся.
«Да я Антон Антонович!– сказал Антон Антонович.– Теперь узнали?»
«Нет,– сказала Маруся,– вы надо мной шутите».
середина 1930-х годов
Даниил Иванович Хармс
* * *
Василий Антонович вышел из дома, купил себе шляпу и отправился в Летний Сад. Гуляя в Летнем Саду, Василий Антонович потерял свои часы. Сильно опечаленный этим, Василий Антонович повернул к дому, но по дороге промочил ноги и пришел домой со страшной зубной болью. Василий Антонович разделся и лег в кровать. Но зубная боль не давала ему заснуть. Василий Антонович решил принять аспирин, да по ошибке принял салол.
И так промучившись всю ночь, Василий Антонович встал на другой день утром с одутловатым лицом.
середина 1930-х годов
Даниил Иванович Хармс
* * *
Иван Федорович пришел домой. Дома ещё никого не было. Кот по имени Селиван сидел в прихожей на полу и что-то ел.
– Ты что это ешь?– спросил кота Иван Федорович.
Кот посмотрел на Ивана Федоровича, потом на дверь, потом в сторону и взяв что-то невидное с полу начал опять есть.
Иван Федорович прошел на кухню мыть руки.
В кухне на плите лежала маленькая черненькая собачка по имени Кепка. Иван Федорович любил удивить людей и некоторые вещи делал шиворот-навыворот. Он нарочно приучил кота Селивана сидеть в прихожей, а собаку Кепку лежать на плите.
– Что, Кепка? лежишь?– сказал Иван Федорович намылив руки. Кепка на всякий случай села и оскалила правый клык, что означало улыбку.
первая половина 1930-х годов
Даниил Иванович Хармс
Трактат более или менее по конспекту Эмерсона
I. О подарках
Несовершенные подарки, это вот какие подарки: например, мы дарим имениннику крышку от чернильницы, А где же сама чернильница? Или дарим чернильницу с крышкой. А где же стол на котором должна стоять чернильница? Если стол уже есть у именинника, то чернильница будет подарком совершенным. Тогда, если у именинника есть чернильница, то ему можно подарить одну крышку и это будет совершенный подарок. Всегда совершенными подарками будут украшения голого тела, как-то ко'льца, браслеты, ожерелья и т. д. (считая конечно, что именинник не калека), или такие подарки, как например палочка, к одному концу которой приделан деревянный шарик, а к другому концу деревянный кубик. Такую палочку можно держать в руке или, если ее положить, то совершенно безразлично куда. Такая палочка больше ни к чему не пригодна.
II. Правильное окружение себя предметами
Предположим что какой-нибудь, совершенно голый квартуполномоченный решил обстраиваться и окружать себя предметами. Если он начнет с стула, то к стулу потребуется стол, к столу лампа, потом кровать, одеяло, простыни, комод, белье, платье, платяной шкап, потом комната, куда все это поставить и т.д. Тут в каждом пункте этой системы, может возникнуть побочная маленькая система-веточка: на круглый столик захочется положить салфетку, на салфетку поставить вазу, в вазу сунуть цветок. Такая система окружения себя предметами, где один предмет цепляется за другой – неправильная система, потому что, если в цветочной вазе нет цветов, то такая ваза делается бессмысленной, а если убрать вазу, то делается бессмысленным круглый столик, правда, на него можно поставить графин с водой, но если в графин не налить воды, то рассуждение к цветочной вазе остается в силе. Уничтожение одного предмета нарушает всю систему. А если бы голый квартуполномоченный надел бы на себя кольца и браслеты и окружил бы себя шарами и целлулоидными ящерицами, то потеря одного или двадцати семи предметов не меняла бы сущности дела. Такая система окружения себя предметами – правильная система.
III. Правильное уничтожение предметов вокруг себя
Один как обычно невысокого полета французский писатель, а именно Альфонс Доде, высказал неинтересную мысль, что предметы к нам не привязываются, а мы к предметам привязываемся. Даже самый бескорыстный человек потеряв часы, пальто и буфет, будет сожалеть о потере. Но даже, если отбросить привязанность к предметам, то всякий человек потеряв кровать и подушку, и доски пола, и даже более или менее удобные камни, и ознакомившись с невероятной бессонницей, начнет сожалеть о потере предметов и связанного с ними удобства. Поэтому уничтожение предметов собранных по неправильной системе окружения себя предметами, есть – неправильное уничтожение предметов вокруг себя, Уничтожение же вокруг себя всегда совершенных подарков, деревянных шаров, целлулоидных ящериц и т. д. более или менее бескорыстному человеку не доставит ни малейшего сожаления. Правильно уничтожая вокруг себя предметы, мы теряем вкус ко всякому приобретению.
IV. О приближении к бессмертию
Всякому человеку свойственно стремиться к наслаждению, которое есть всегда либо половое удовлетворение, либо насыщение, либо приобретение. Но только то, что не лежит на пути к наслаждению, ведет к бессмертию. Все системы ведущие к бессмертию в конце концов сводятся к одному правилу: постоянно делай то чего тебе не хочется, потому что всякому человеку постоянно хочется либо есть, либо удовлетворять свои половые чувства, либо что-то приобретать, либо все, более или менее, зараз. Интересно, что бессмертие всегда связано со смертью и трактуется разными религиозными системами либо как вечное наслаждение, либо как вечное страдание, либо как вечное отсутствие наслаждения и страдания.
V. О бессмертии
Прав тот кому Бог подарил жизнь как совершенный подарок.
14 февраля 1939 года
Чел. Статья глупая.
Хармс
Даниил Иванович Хармс
Концерт Эмиля Гиллельса
в клубе писателей 19-го февраля 1939 года
Слушал Гиллельса.
Программа его концерта была плохая, безвкусная и плохо подобранная. Большинство вещей, с нашей точки зрения, Гиллельс исполнял неправильно.
Так, сонату Скарлатти он старался исполнить бесстрастно (что хорошо), но исполнял ее слишком тихо, шепотом, получилась некоторая задумчивость, а потому возникли какие-то чувства (что плохо). Нам думается, что Скарлатти надо исполнять значительно громче и с некоторым блеском, в таком исполнении, думается нам, и чувства будет меньше.
Кроме того, Гиллельс, исполняя Скарлатти, часто задевал соседние ноты и потому играл нечисто.
Потом Гиллельс сыграл две вещи Брамса. Об этом мы воздержимся сказать что-либо. Потом он исполнил два шубертовских экспромта. Может быть он сыграл их и хорошо, но как-то тускло.
Потом он исполнил Бетховена-Листа фантазию, «Афинские Развалины». Эта вещь совершенно изгажена Листом. Выбор ее для исполнения не говорит в пользу Гиллельса.
Во втором отделении он исполнил две вещи Шопена, Балладу и Полонез. Тут-то и обнаружилось смутное понимание Гиллельса. Единственно чем он отметил Шопена, это задумчивостью своего исполнения,
С нашей точки зрения, для правильного исполнения Шопена необходимо понять три важных фазы в каждом его произведении. Эти фазы мы называем:
1. Накопление
2. Отсекание
3. Вольное дыхание.
У нас нет под рукой Баллады и потому мы рассмотрим сходную с ней 13-ю мазурку op. 17 №4. Мы будем указывать порядковые номера тактов.
Первые четыре такта мы назовем настройкой, особенно 4-ый такт, который определяет весь тон мазурки, как бы недописанной и потому импрессионистической.
С 5-го такта начинается первое накопление. Левая рука остается в верхнем своем положении, нажимая различные трезвучия, кроме тонического (a-moll). На 13-ом такте левая рука ударяет нижнее ля, впервые опускаясь вниз и касаясь основного тона. Накопление ещё не кончено, т. к. правая рука проделывает в это время довольно сложную быструю фигуру в триолях, где основной тон ля пролетает в восьмых и, сейчас же, в 14-ом такте накопление продолжается; левая рука опять сгущается в своих верхних пределах, и вдруг, в 19-ом такте, происходит быстрая подготовка к разрешению: правая рука делает максимальный взлет (верхнее do), а левая – максимальный спуск (нижнее mi) и в 20-м такте наступает полное разрешение (правая рука держит тонику все 3/4, а левая нажимает нижнее ля и тоническое трезвучие) и первое накопление заканчивается. Но с 21-го такта начинается новое накопление, почти совершенно такое же как и первое, разница едва заметная. И вот это-то незначительное отклонение (сравни такты 7-ой с 23-им, 13-ый с 20-ым и 15-ый с 32-ым), но гениально правильно найденное и создает драгоценную «небольшую погрешность». Термин Я.С.Друскина «Равновесие с «небольшой погрешностью». Сравни с термином Розанова «Чуть-чуть» (Прим. Хармса)
И вот тут-то, на 37-ом такте, заканчивается фаза накопления и начинается новая фаза, известная некоторым композиторам, а в особенности Шопену,– это фаза отсекания.
Смысл этой фазы примерно тот же, что и в площадках лестницы: во-первых дать некоторый отдых, а во-вторых, если это нужно, сделать поворот. Обыкновенно рассказывая о фазе накопления, человек мягко сгибает ладони и несколько раз сближает их друг с другом, описывая в воздухе полукруги, фазу отсекания человек изображает так:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
«Мы представляем себе числа как некоторые свойства отношений некоторых свойств вещей. И, таким образом, вещи создали числа».
На этом я понял, что это глупо, глупо мое рассуждение. Я распахнул окно и стал смотреть на двор. Я видел, как по двору гуляют петухи и куры.
Курск, 2 августа 1932 года
Даниил Иванович Хармс
* * *
Гиммелькумов смотрел на девушку в противоположном окне. Но девушка в противоположном окне ни разу не посмотрела на Гиммелькумова. «Это она от застенчивости»,– думал Гиммелькумов.
Гиммелькумов раскрасил себе лицо зеленой тушью и подошел к окну. «Пусть думают все: какой он странный»,– говорил сам себе Гиммелькумов.
Кончился табак и Гиммелькумову нечего было курить. Он сосал пустую трубку, но это ещё больше увеличивало пытку. Так прошло часа два. А потом табак появился.
Гиммелькумов таращил на девушку глаза и приказывал ей мысленно повернуть голову. Однако, это не помогало. Тогда Гиммелькумов стал мысленно приказывать девушке не смотреть на него. Это тоже не помогло.
Гиммелькумов искал внутреннюю идею, чтобы на всю жизнь погрузиться в неё. Приятно быть в одном пункте как бы сумасшедшим. Всюду и во всём видит такой человек свой пункт. Всё на его мельницу. Всё имеет прямое отношение к любимому пункту.
Вдруг страшная жадность охватила Гиммелькумова. Но на что распространялась эта жадность, было непонятно. Гиммелькумов повторял правила о переносе слов и долго размышлял о буквах ств, которые не делятся. «Ныне я очень жадный»,– говорил сам себе Гиммелькумов. Его кусала блоха, он чесался и раскладывал в уме слово «естество» для переноса с одной на другую строчку.
1933 год
Даниил Иванович Хармс
* * *
Вот какое странное происшествие случилось в трамвае №3.
Дама в коленкоровом пиджаке уронила на пол вагона 10 коп. Гражданин, стоявший вблизи от дамы, нагнулся за монетой и вдруг превратившись в свинью помчался на площадку.
Пассажиры, ехавшие в этом вагоне, были страшно поражены. И даже один старичок сказал, обращаясь ко всем и мигая при этом своими голубыми глазами:
– Вот так каша! Это шущее хулиганство!
август 1934 года
Даниил Иванович Хармс
* * *
У дурака из воротника его рубашки торчала шея, а на шее голова. Голова была когда-то коротко подстрижена. Теперь волосы отросли щеткой. Дурак много о чем-то говорил. Его никто не слушал. Все думали: Когда он замолчит и уйдет? Но дурак ничего не замечая продолжал говорить и хохотать.
Наконец Ёлбов не выдержал и, подойдя к дураку, сказал коротко и свирепо: «Сию же минуту убирайся вон.» Дурак растерянно смотрел вокруг, не соображая что происходит. Ёлбов двинул дурака по уху. Дурак вылетел из кресла и повалился на пол. Ёлбов поддал его ногой и дурак, вылетев из дверей, скатился с лестницы.
Так бывает в жизни: Дурак дураком, а ещё чего-то хочет выразить. По морде таких. Да, по морде!
Куда бы я ни посмотрел всюду эта дурацкая рожа арестанта. Хорошо бы сапогом по этой морде.
август 1934 года
Даниил Иванович Хармс
* * *
Шура, Коля и Федя сломали дверь и громко смеялись своей забаве. Но вот пришел сам математик и выдрал их ремнем. Сколько тут было крика и шума! Из Вены приехала Мария Абрамовна и долго ворчала, узнав как тут, без нее, вели себя молодые люди. Но это неверно, ибо молодые люди всегда хотят кому-нибудь насолить и все делают очень быстро. А к старости все дела замедляются. Не от лени, а именно от старости. Но уж лучше, когда от лени. А когда старый человек начнет что-нибудь рассказывать, это всегда длится очень долго и рассказ конца не имеет. Только какой-нибудь случай заставляет замолчать старого человека. Пароходы идут на Елагин остров.
июль 1933 года
Даниил Иванович Хармс
* * *
Антон Антонович сбрил себе бороду и все его знакомые перестали его узнавать.
«Да как же так,– говорил Антон Антонович,– ведь это я, Антон Антонович. Только я себе бороду сбрил».
«Ну да» – говорили знакомые.– У Антон Антоновича была борода, а у вас ее нету».
«Я вам говорю, что и у меня была борода, да я ее сбрил», говорил Антон Антонович.
«Мало ли у кого раньше борода была»' – говорили знакомые.
«Да что же это в самом деле,– говорил разозлясь Антон Антонович – Кто же я тогда по-вашему?»
«Не знаем,– говорили знакомые.– Только вы не Антон Антонович».
Антон Антонович растерялся и не знал, что ему делать. Он пошел в гости к Наскаковым, но там его встретили с удивленными лицами и спросили: «кого вам нужно?».
«Мне вас нужно Марусенька!– сказал Антон Антонович.– Неужели вы меня не узнаёте!»
«Нет,– скачала Маруся Наскакова с любопытством.– Подождите, может быть, я вас видела у Валентины Петровны?»
«Да что вы Маруся!– сказал Антон Антонович.– Ну посмотрите на меня хорошенько. Узнаёте?»
«Подождите, подождите… Нет, я не могу вспомнить кто вы,» – сказала Маруся.
«Да я Антон Антонович!– сказал Антон Антонович.– Теперь узнали?»
«Нет,– сказала Маруся,– вы надо мной шутите».
середина 1930-х годов
Даниил Иванович Хармс
* * *
Василий Антонович вышел из дома, купил себе шляпу и отправился в Летний Сад. Гуляя в Летнем Саду, Василий Антонович потерял свои часы. Сильно опечаленный этим, Василий Антонович повернул к дому, но по дороге промочил ноги и пришел домой со страшной зубной болью. Василий Антонович разделся и лег в кровать. Но зубная боль не давала ему заснуть. Василий Антонович решил принять аспирин, да по ошибке принял салол.
И так промучившись всю ночь, Василий Антонович встал на другой день утром с одутловатым лицом.
середина 1930-х годов
Даниил Иванович Хармс
* * *
Иван Федорович пришел домой. Дома ещё никого не было. Кот по имени Селиван сидел в прихожей на полу и что-то ел.
– Ты что это ешь?– спросил кота Иван Федорович.
Кот посмотрел на Ивана Федоровича, потом на дверь, потом в сторону и взяв что-то невидное с полу начал опять есть.
Иван Федорович прошел на кухню мыть руки.
В кухне на плите лежала маленькая черненькая собачка по имени Кепка. Иван Федорович любил удивить людей и некоторые вещи делал шиворот-навыворот. Он нарочно приучил кота Селивана сидеть в прихожей, а собаку Кепку лежать на плите.
– Что, Кепка? лежишь?– сказал Иван Федорович намылив руки. Кепка на всякий случай села и оскалила правый клык, что означало улыбку.
первая половина 1930-х годов
Даниил Иванович Хармс
Трактат более или менее по конспекту Эмерсона
I. О подарках
Несовершенные подарки, это вот какие подарки: например, мы дарим имениннику крышку от чернильницы, А где же сама чернильница? Или дарим чернильницу с крышкой. А где же стол на котором должна стоять чернильница? Если стол уже есть у именинника, то чернильница будет подарком совершенным. Тогда, если у именинника есть чернильница, то ему можно подарить одну крышку и это будет совершенный подарок. Всегда совершенными подарками будут украшения голого тела, как-то ко'льца, браслеты, ожерелья и т. д. (считая конечно, что именинник не калека), или такие подарки, как например палочка, к одному концу которой приделан деревянный шарик, а к другому концу деревянный кубик. Такую палочку можно держать в руке или, если ее положить, то совершенно безразлично куда. Такая палочка больше ни к чему не пригодна.
II. Правильное окружение себя предметами
Предположим что какой-нибудь, совершенно голый квартуполномоченный решил обстраиваться и окружать себя предметами. Если он начнет с стула, то к стулу потребуется стол, к столу лампа, потом кровать, одеяло, простыни, комод, белье, платье, платяной шкап, потом комната, куда все это поставить и т.д. Тут в каждом пункте этой системы, может возникнуть побочная маленькая система-веточка: на круглый столик захочется положить салфетку, на салфетку поставить вазу, в вазу сунуть цветок. Такая система окружения себя предметами, где один предмет цепляется за другой – неправильная система, потому что, если в цветочной вазе нет цветов, то такая ваза делается бессмысленной, а если убрать вазу, то делается бессмысленным круглый столик, правда, на него можно поставить графин с водой, но если в графин не налить воды, то рассуждение к цветочной вазе остается в силе. Уничтожение одного предмета нарушает всю систему. А если бы голый квартуполномоченный надел бы на себя кольца и браслеты и окружил бы себя шарами и целлулоидными ящерицами, то потеря одного или двадцати семи предметов не меняла бы сущности дела. Такая система окружения себя предметами – правильная система.
III. Правильное уничтожение предметов вокруг себя
Один как обычно невысокого полета французский писатель, а именно Альфонс Доде, высказал неинтересную мысль, что предметы к нам не привязываются, а мы к предметам привязываемся. Даже самый бескорыстный человек потеряв часы, пальто и буфет, будет сожалеть о потере. Но даже, если отбросить привязанность к предметам, то всякий человек потеряв кровать и подушку, и доски пола, и даже более или менее удобные камни, и ознакомившись с невероятной бессонницей, начнет сожалеть о потере предметов и связанного с ними удобства. Поэтому уничтожение предметов собранных по неправильной системе окружения себя предметами, есть – неправильное уничтожение предметов вокруг себя, Уничтожение же вокруг себя всегда совершенных подарков, деревянных шаров, целлулоидных ящериц и т. д. более или менее бескорыстному человеку не доставит ни малейшего сожаления. Правильно уничтожая вокруг себя предметы, мы теряем вкус ко всякому приобретению.
IV. О приближении к бессмертию
Всякому человеку свойственно стремиться к наслаждению, которое есть всегда либо половое удовлетворение, либо насыщение, либо приобретение. Но только то, что не лежит на пути к наслаждению, ведет к бессмертию. Все системы ведущие к бессмертию в конце концов сводятся к одному правилу: постоянно делай то чего тебе не хочется, потому что всякому человеку постоянно хочется либо есть, либо удовлетворять свои половые чувства, либо что-то приобретать, либо все, более или менее, зараз. Интересно, что бессмертие всегда связано со смертью и трактуется разными религиозными системами либо как вечное наслаждение, либо как вечное страдание, либо как вечное отсутствие наслаждения и страдания.
V. О бессмертии
Прав тот кому Бог подарил жизнь как совершенный подарок.
14 февраля 1939 года
Чел. Статья глупая.
Хармс
Даниил Иванович Хармс
Концерт Эмиля Гиллельса
в клубе писателей 19-го февраля 1939 года
Слушал Гиллельса.
Программа его концерта была плохая, безвкусная и плохо подобранная. Большинство вещей, с нашей точки зрения, Гиллельс исполнял неправильно.
Так, сонату Скарлатти он старался исполнить бесстрастно (что хорошо), но исполнял ее слишком тихо, шепотом, получилась некоторая задумчивость, а потому возникли какие-то чувства (что плохо). Нам думается, что Скарлатти надо исполнять значительно громче и с некоторым блеском, в таком исполнении, думается нам, и чувства будет меньше.
Кроме того, Гиллельс, исполняя Скарлатти, часто задевал соседние ноты и потому играл нечисто.
Потом Гиллельс сыграл две вещи Брамса. Об этом мы воздержимся сказать что-либо. Потом он исполнил два шубертовских экспромта. Может быть он сыграл их и хорошо, но как-то тускло.
Потом он исполнил Бетховена-Листа фантазию, «Афинские Развалины». Эта вещь совершенно изгажена Листом. Выбор ее для исполнения не говорит в пользу Гиллельса.
Во втором отделении он исполнил две вещи Шопена, Балладу и Полонез. Тут-то и обнаружилось смутное понимание Гиллельса. Единственно чем он отметил Шопена, это задумчивостью своего исполнения,
С нашей точки зрения, для правильного исполнения Шопена необходимо понять три важных фазы в каждом его произведении. Эти фазы мы называем:
1. Накопление
2. Отсекание
3. Вольное дыхание.
У нас нет под рукой Баллады и потому мы рассмотрим сходную с ней 13-ю мазурку op. 17 №4. Мы будем указывать порядковые номера тактов.
Первые четыре такта мы назовем настройкой, особенно 4-ый такт, который определяет весь тон мазурки, как бы недописанной и потому импрессионистической.
С 5-го такта начинается первое накопление. Левая рука остается в верхнем своем положении, нажимая различные трезвучия, кроме тонического (a-moll). На 13-ом такте левая рука ударяет нижнее ля, впервые опускаясь вниз и касаясь основного тона. Накопление ещё не кончено, т. к. правая рука проделывает в это время довольно сложную быструю фигуру в триолях, где основной тон ля пролетает в восьмых и, сейчас же, в 14-ом такте накопление продолжается; левая рука опять сгущается в своих верхних пределах, и вдруг, в 19-ом такте, происходит быстрая подготовка к разрешению: правая рука делает максимальный взлет (верхнее do), а левая – максимальный спуск (нижнее mi) и в 20-м такте наступает полное разрешение (правая рука держит тонику все 3/4, а левая нажимает нижнее ля и тоническое трезвучие) и первое накопление заканчивается. Но с 21-го такта начинается новое накопление, почти совершенно такое же как и первое, разница едва заметная. И вот это-то незначительное отклонение (сравни такты 7-ой с 23-им, 13-ый с 20-ым и 15-ый с 32-ым), но гениально правильно найденное и создает драгоценную «небольшую погрешность». Термин Я.С.Друскина «Равновесие с «небольшой погрешностью». Сравни с термином Розанова «Чуть-чуть» (Прим. Хармса)
И вот тут-то, на 37-ом такте, заканчивается фаза накопления и начинается новая фаза, известная некоторым композиторам, а в особенности Шопену,– это фаза отсекания.
Смысл этой фазы примерно тот же, что и в площадках лестницы: во-первых дать некоторый отдых, а во-вторых, если это нужно, сделать поворот. Обыкновенно рассказывая о фазе накопления, человек мягко сгибает ладони и несколько раз сближает их друг с другом, описывая в воздухе полукруги, фазу отсекания человек изображает так:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26