Это Бетти, кухарка, да мистрис Пуддикумб. А я, сэр, угадывать не берусь.
В: Хорошо. Теперь я предложу вам вопрос сугубой важности. Можно ли заключить по поступкам мистера Бартоломью, что он подлинно таков, каким изобразил его мошенник Фартинг? Похож он на человека, который готов, пусть и скрепя сердце, пресмыкаться перед богатой теткой?
О: Ручаться не могу, сэр. По всему видно, что он привык держать себя хозяином и по натуре горяч. Но ведь нынче это у многих молодых людей в обычае.
В: Не походил ли он на джентльмена более высокого разбора, нежели чем вам о нем сказывали? На выходца из более благородного сословия, чем его дядя-торговец?
О: Наружность и повадки у него были как у настоящего джентльмена, это правда. А там – кто его разберет. Одно могу сказать: изъяснялся он не как простой народ. Мистер Браун – тот на нынешний лондонский манер. Племянник все больше молчал, но я приметил, что он выговаривает слова как северяне – примерно сказать, как вы, сэр.
В: Он держался с дядей почтительно?
О: Только что для виду, сэр. Спросил себе самый лучший и самый просторный покой. Взяло меня сомнение, сунулся я к мистеру Брауну – как, мол, изволите приказать, ан вышло, что распоряжается-то племянник. И еще кой-какие мелочи в том же роде. Но учтивости он ни в чем не преступал.
В: Много ли они выпили вина?
О: Какое много, сэр! Сразу по приезде спросили чашу пунша, пинту жженки, а на ужин – бутыль лучшей канарской мадеры. И ту не допили.
В: Перейдем к следующему. В котором часу они отбыли?
О: Да уж часу в восьмом, сэр. Мы в тот день так захлопотались, что о них и не думали: дело-то было в самый канун майского праздника.
В: Кто расплатился за постой?
О: Мистер Браун.
В: И щедро заплатил?
О: Изрядно. Грех жаловаться.
В: После чего они отправились по дороге в Бидефорд, так?
О: Так, сэр. По крайности расспросили моего конюшего Эзикиела, какая дорога туда ведет.
В: Больше вы в тот день о них не слышали?
О: Один человек, что ехал к нам на праздник, сказывал, будто повстречал их по дороге. Он смекнул, что они останавливались на ночлег у меня, и все пытал, что их сюда привело.
В: Из чистого любопытства?
О: Да, сэр.
В: И других вестей о них в тот день не приходило?
О: Нет, сэр. Ни словечка. Про Фиалочника мы услыхали только через неделю.
В: Про кого? Кто это такой?
О: Это беднягу Дика так прозвали – настоящего-то его имени никто не знал. Но я по порядку, сэр. Первым делом – про кобылу. Мне сперва и невдогад, что за кобыла такая. На другой день после праздника, ввечеру, приезжает сюда со своим товаром коробейник из Фремингтона по имени Барнекотт. Я его хорошо знаю: он уже много лет по этой части. Приезжает, значит, и рассказывает: попалась ему по пути безнадзорная лошадь. Он ее ловить, а она не дается, ровно как дикая. Долго за ней гоняться ему было недосужно, он и махнул рукой.
В: Какая она была из себя?
О: Старая гнедая кобылка. Ни узды, ни сбруи, ни седла. Барнекотт о ней обмолвился походя – решил, что она сбежала с хозяйского пастбища, в наших краях это дело обыкновенное. В тутошних лошадках играет кровь тех коней, что водятся на вересковой пустоши, а тех поди удержи на одном пастбище: шатуны, что твои цыгане.
В: Это была вьючная лошадь?
О: Не знаю, сэр. Я о ней и думать забыл. Вспомнил, только когда нашли Дика.
В: От кого вы об этом услышали?
О: От одного человека. Он проезжал через Даккумб, глядь – несут изгородь, а на ней тело.
В: Далеко отсюда до Даккумба?
О: Добрых три мили.
В: Где и при каких обстоятельствах обнаружилось тело?
О: Подпасок нашел. В большом лесу – у нас его прозывают Рассельный лес.
Вот что тянется по лощине до самой пустоши. Он растет по склонам, а склоны крутеньки – не лощина, а как есть расселина, – ну, люди туда и не захаживают. Парень мог там и семь лет провисеть, никто бы не увидел. Да, видно, Господь не допустил. В этакой глухомани только хорькам раздолье, а людям там делать нечего.
В: И что же, далеко это от того места, где видели лошадь?
О: Дорога, где кобылку приметили, проходит ниже, сэр. В миле оттуда.
В: А что за россказни о фиалках?
О: Чистая правда, сэр. Об этом и на следствии толковали. Случилось мне беседовать с человеком, который снимал тело и сносил его вниз, – тело потом проткнули деревянным колом и погребли на распутье близ Даккумба. Так этот человек мне сказывал, что у парня изо рта торчал пучок фиалок, с корнями выдернутых. Они, мол, оказались у него во рту в аккурат перед тем, как петле затянуться. И сколько уж времени прошло, а они все были зеленые, точно их и не срывали. Многие почли это за колдовство, но люди поученее рассудили, что фиалки укоренились в сердце и питались телесными соками. По смерти со всяким такое бывает. Я, говорит, сроду не видывал подобных чудес: лицо почернело, а тут такая краса.
В: У вас не возникло подозрений, кто мог быть этот удавленник?
О: Нет, сэр. Ни тогда, ни после, как приехал человек от дознавателя.
Сами посудите: с их отъезда почитай неделя минула. А Даккумб – это уже не наш приход. Да и путешествовали они впятером – откуда мне было догадаться, что это один из них нашел себе такой конец? Это уж потом пошли расспросы, и я наконец смекнул, о ком речь.
В: Что было дальше?
О: А дальше нашелся сундучок с медными углами – близ Рассельного леса и у того места на дороге, где видали кобылку. Вот тогда-то я и прозрел.
Надобно, думаю, известить о своей догадке нашего градоначальника мистера Танкера – он мне приятель. Кликнули мы с мистером Таккером аптекаря мистера Экланда, который малость смыслит в законах и потому у нас в городском совете ходатаем по делам, секретаря совета Дигори Скиннера – этот у нас еще и приставом состоит, – еще кое-кого позвали и поехали вроде как posse comitatus отряд местных жителей, созываемый властями для подавления беспорядков, розыска преступников и пр. (лат.)

, чтобы все самолично разведать и составить о том донесение.
В: Когда это произошло?
О: В первую неделю июня, сэр. Приехали мы туда, где валялся сундук.
Глянул я на него и тотчас опознал: это был сундук того джентльмена, мистера Бартоломью. Потом и конюший мой Эзикиел подтвердил: все точно, этот самый сундучок он вместе с прочим скарбом навьючил на лошадь в то утро, как постояльцы уехали. Тогда я пожелал взглянуть на кобылку – ее к тому времени уже поймали и свели на ближнюю ферму. И кобылка вроде такая же, как у моих постояльцев. Сел я и призадумался, а потом порасспросил человека, который видел Фиалочника своими глазами, каков он собой. Тот рассказывает: волосы светлые, глаза голубые. Ну, думаю, все сходится. Так мистер Экланд и отписал в Барнстапл дознавателю.
В: Разве у вас нет своего дознавателя?
О: По хартии ведено иметь своего. Но должность есть, а исполнять некому. Пустует место. Вот и пришлось вызывать из Барнстапла.
В: Доктора Петтигрю?
О: Его самого, сэр.
В: Сундук был спрятан?
О: Его бросили в заросший кустами разлог в четырех сотнях шагов от дороги. Шел человек, видит – в кустах что-то медное блестит, так и нашел.
В: Разлог? Что такое разлог?
О: Ну, овражек, сэр.
В: И опять ниже того места, где обнаружили тело?
О: Да.
В: Сундук был пуст?
О: Вот как ваш бокал, сэр. Хотя говорили всякое. Это уж пусть вам Доркас расскажет. Болтали, будто сундук доверху набит золотом, но Доркас сама видела, когда его открывали: он был пустехонек.
В: Я ее спрошу. Имелась ли у спутников иная поклажа?
О: Да, сэр. Кожаный баулище и еще всякая всячина. Но все как в воду кануло, ни узелочка не нашлось, ни даже рамы, на которую их взвалили.
В: Хорошо ли искали?
О: Вдесятером все облазили, сэр. И приставы тоже. Ищут, а у самих сердце не на месте: ну как заместо скарба снова наткнутся на мертвое тело.
Вдруг спутников подкараулили по дороге и всех до одного перебили.
Некоторые и посейчас так думают. Знать бы только, где искать.
В: Отчего же тогда преступники не озаботились скрыть тело Дика?
О: Кто их разберет, сэр. Дело темное. Поговаривают вон, что Дик сам всех и порешил, а как совесть зазрела, так он и наложил на себя руки. А еще думают, будто он смолвился с душегубами, но раскаялся, тогда они, чтобы Дик на них не показал, представили дело так, будто он сам лишил себя жизни: хоронить-то куда как мешкотно.
В: В ваших местах водятся разбойники?
О: Бог миловал, сэр, почитай двадцать лет не объявлялись.
В: В таком случае, мистер Пуддикумб, ваше второе объяснение немногого стоит.
О: Какое ж оно мое, сэр? Я за что купил, за то и продаю. Одно могу сказать неложно: без злоумышления не обошлось. И случилась беда как раз в тех местах, где видели кобылку и нашли сундук. Спросите, почему не в другом месте – есть у меня на это ответ. Последуй они дальше, они бы непременно добрались до Даккумба. А в майский-то праздник, когда на улицах толпы, неужто они остались бы незамеченными?
В: В Даккумбе их не видели?
О: Ни одна живая душа. Не доехали они туда.
В: Нет ли туда каких окольных дорог?
О: Как не быть, да только по ним и налегке проехать не захочется, а у этих поклажа. Притом они не здешние – откуда бы им знать про окольные дороги. А если б узнали, то уж верно добрались бы до Бидефорда.
В: Справлялись ли о них в Бидефорде?
О: Да, сэр. Доктор Петтигрю посылал туда своих людей, но проездили они попусту. Известное дело: место бойкое, приезжих тьма-тьмущая. Тем второе следствие и закончилось.
В: В ту ночь, которую они провели под вашим кровом, не доносился ли до вас шум ссоры? Бранные выражения?
О: Нет, сэр.
В: Не наведывались ли к ним иные посетители, кроме мистера Бекфорда, – посыльные с известиями, незнакомые люди?
О: Нет, сэр.
В: Можете ли вы описать мистера Брауна?
О: Как вам сказать, сэр... Лицом грозен, да только что лицом.
В: Грозен?
О: Вернее сказать, строг. Как у нас говаривают, по виду – человек великой учености.
В: Нет ли тут противоречия с его вышеозначенным ремеслом? Ведь он, как было сказано, купец?
О: Уж это я не знаю, сэр. О лондонских судить не берусь. Они, слышно, все из себя люди значительные.
В: Толст он или худощав? Какого роста?
О: Все в меру, сэр, – и рост, и дородство. Мужчина осанистый.
В: В каких летах?
О: Да чтобы не соврать, лет под пятьдесят. Может, чуть больше.
В: Имеете ли сообщить еще что-нибудь, касающееся до предмета моего расследования?
О: Сейчас мне, похоже, добавить нечего. Из главного-то я ничего не упустил, уж будьте покойны.
В: Хорошо, мистер Пуддикумб, благодарю вас. И потрудитесь, как я предупреждал, сохранить цель моего приезда в тайне.
О: Я вам, сэр, клятву давал. А слово мое кремень, не извольте беспокоиться. Для меня король и истинная церковь – не пустой звук. Я же не еретик какой, не отступник. Кого угодно спросите.

Jurat tricesimo uno die Jul. anno Domini 1736 coram me Приносит присягу 31 июля года от Рождества Христова 1736 в моем присутствии (лат.)

.
Генри Аскью.


ДОПРОС И ПОКАЗАНИЯ ДОРКАС ХЕЛЛЬЕР,

данные под присягою июля 31 числа, в десятый год правления Государя нашего Георга Второго, милостью Божией короля Великой Британии, Англии и прочая.

Мне семнадцать лет от роду, я уроженка этих мест, девица. Я состою в услужении у мистера и мистрис Пуддикумб.

В: Хозяин растолковал вам, для чего я вас призываю?
О: Так, сэр.
В: И предупредил, что вы свидетельствуете под присягой, как в суде?
О: Так, сэр.
В: А посему вы должны мне ответствовать по чистой совести, ибо тот человек будет записывать каждое ваше слово.
О: Как перед Богом, сэр.
В: Хорошо. Взгляните еще раз на это изображение. Тот ли это джентльмен, которому вы прислуживали в этом самом покое в последний день апреля?
О: Так, сэр. Как будто он.
В: Точно ли? Если у тебя есть хотя бы самомалейшее сомнение, девушка, говори прямо. Никакой беды тебе от этого не будет.
О: Точно он, сэр.
В: Хорошо. Вы ли подавали джентльменам ужин?
О: Я, сэр. И ужин и все прочее.
В: Разве у вас не в обычае, что проезжающим джентльменам услужают их собственные люди?
О: Это уж как будет их воля, сэр. А джентльмены к нам жалуют редко.
В: Никаких распоряжений о том, кто должен им служить, они не отдавали?
О: Нет, сэр.
В: Они беседовали между собой, когда вы накрывали на стол?
О: Нет, сэр. Мы не слыхали.
В: Вы присутствовали при их ужине?
О: Я хотела остаться, но они немедля меня отослали.
В: Значит, за столом они обходились без прислуги?
О: Так, сэр.
В: Не приметили вы чего-либо необычного в их поступках?
О: Что мы должны были приметить?
В: Вопросы делаю я. Вспомните. Не выказывали они волнения, не хотелось ли им поскорее остаться в комнате одним?
О: Ничего необычного, сэр. Просто они утомились после долгой дороги. А накануне худо пообедали. Это их слова.
В: И теперь желали отужинать без лишней канители?
О: Так, сэр.
В: Какие кушанья они спросили?
О: Жаркое с яичницей и похлебку гороховую с луком, и еще салат, а под конец молочный пудинг.
В: Сытно они поели?
О: Да, сэр. Изрядно.
В: Чувствовалось ли между ними согласие? Не дулись ли они друг на друга как после ссоры?
О: Нет, сэр.
В: Кто из них отдавал вам приказы?
О: Который постарше, сэр.
В: А потом вы носили ему и мистеру Бекфорду чай? (Non comprendit не понимает (лат.)

). Чай, милая. Китайская травка.
О: Так, сэр. В нижнюю комнату.
В: Что из их беседы вы расслышали?
О: Мистер Бекфорд, помню, рассказывал про себя.
В: Что же именно?
О: Про своих родных, сэр. Что он родом из Уилтшира. Про сестрицу свою сказывал – что она недавно в Солсбери сыграла свадьбу.
В: И больше ничего?
О: Нет, сэр.
В: Случалось вам прежде усматривать, чтобы мистер Бекфорд таким же порядком заводил беседы с проезжающими?
О: Как же, сэр. Его дом стоит тут же на площади – вон, сэр, извольте только голову повернуть. Ему из окна все видно.
В: Он предпочитает водить знакомство с людьми просвещенными?
О: И ни с кем другим, сэр. Такая о нем молва.
В: Скажите мне, Доркас, среди скарба, который джентльмены отнесли к себе в комнаты, не бросилась ли вам в глаза какая-нибудь диковина?
О: Нет, сэр. Разве вот сундучок да бумаги.
В: Что за бумаги?
О: Молодой джентльмен в сундучке привез, сэр. Я принесла ему еще свечей, а на столе, на котором пишут, бумаги. А свечи ему велел подать второй джентльмен, когда спустился к мистеру Бекфорду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59