Всем советую магазин Wodolei
Во всяком случае, будучи неряшливо одет,, он составлял с Цезарем и с элегантной гостиной резкий контраст. В торчавшей из его жилетного кар'мана массивный золотой цепочке Для часов и во всем его поведении было что-то вызывающее. Будучи прекрасным знатоком, людей, Смис сразу же догадался, что он выпил лишнее, к не ошибся.
— Что тебе надо, Эрнест?
Неуверенными шагами Эрнест подошел ближе, окидывая взглядом то Цезаря, то насторожившегося Смиса.
— Хэллоу! — воскликнул он громко.- Никак подцепил гостя?
Голос его был хриплым и грубым, а фамильярность, с какой он обращался с хозяином, подействовала на Смиса особенно неприятно.
— Да, у меня гость, — мягко ответил Цезарь.
С минуту маленький человечек хранил молчание, затем, откашлявшись сказал:
— Я еду завтра.
— О, вы едете завтра, вот как? — повторил Цезарь, стараясь придать тону своего голоса возможно больше мягкости.
— Да, я еду в Лондон. Или ты против этого? Цезарь покачал головой и улыбнулся. — Вовсе нет.
— Я полагаю, вам известно, куда посылать мне содержание? — спросил малыш.
Цезарь лизнул губы.
— Ваше содержание? Я полагаю, что вы не желаете больше служить у меня?
- Надеюсь, вы знаете, куда направлять мне гонорар?— настаивал маленький человечек задиристым тоном, — Я беру десятилетний отпуск. — Он усмехнулся своему собственному юмору.— Да, да, десятилетний отпуск! Ведь не дурно, а?
— И я должен в продолжение всех этих десяти лет платить вам содержание? — спросил Цезарь.
— Если нет, вы раскаетесь в этом! —пригрозил Эрнест.— Не даром я занимался вашими грязными делишками в продолжение трех лет. Пусть-ка он попробует! — При этом он кивнул в сторону Смиса. — Посмотрим, как ему это понравится! Целую книгу мог бы я написать про вас, м-р Валентацн! Цезарь засмеялся.
— И она. была бы не безынтересной, не сомневаюсь в этом. И вы сочли нужным медлить до поздней ночи, чтобы сказать мне об этом?
— Именно так. Много есть у меня, что сказать вам, и я сказал бы еще не то, если бы не этот тип.
— Обождем с этим до утра, — добродушно заметил Цезарь, похлопав его по плечу. — А теперь, друг мой, отправляйтесь-ка вы на покой да попросите Мадонну Беатрису зайти ко мне!
— Мадонну Беатрису! — воскликнул Эрнест. — Да ведь она писаная красавица!
Смису показалось,, будто лицо Цезаря густо покраснело. Однако Валентайн, неслышно смеясь, медленно направился к двери и ласково вытолкнул своего непрошенного посетителя в смежную комнату.
— Крайне любопытная черта, свойственная почти всем слугам, — сказал он, — всегда они воображают, будто им известны не подлежащие огласке проступки, в которых провинились их хозяева. Вам, вероятно, тоже приходилось сталкиватсья с этим?
— Я никогда не держу слуг, с которыми бы я делился своими тайнами, — ответил Смис,— и если я чему и приписываю свое довольство и несвязанность своих действий, то именно этому.
Легкий стук в дверь заставил Цезаря быстро обернуться.
— Войдите, Мадонна,—сказал он.
Вошедшая невольно возбудила любопытство Смиса. Нельзя сказать, чтобы деловая репутация Цезаря как человека; заслуживающего полного доверия, была безупречной. Смис думал встретиться с молоденькой, миловидной
девушкой, тогда как вошедшая не имела ничего общего с миловидностью. Жирная, пожилая, грузная, с маленькими бородавками на смуглом лице, с гладко зачесанными и закрученными на макушке черными с проседью-волосами, она, в своем лоснящемся ярко-зеленом платье с большим декольте, выступавшим правильным четырех-
угольником, производила самое комичное впечатление. На шее у нее красовалось, золотое ожерелье, а пухлые пальцы были унизаны кольцами. Однако при всей своей неуклюжей комичности, она, судя по некоторым, еле уловимым признакам, не лишена была также энергии и силы.
воли.
— Мадонна, — мягко начал Цезарь, переходя на испанский язык, которым он владел в совершенстве. — Вот этот наш приятель некоторое время будет гостить у нас. Быть может, вы потрудитесь приготовить для него комнату?
Бросив на Смиса тяжелый взгляд, она качнула головой в знак согласия. Смис при этом обнаружил нечто, заинтересовавшее его гораздо больше, нежели самые фантастические наряды. Взглянув на ее ноги, он заметил, что на ней были большие мужицкие сапоги, мокрые и грязные, словно она выходила куда-то в эту бурю.
— Си, синьор, — ответила она.
Смиса удивило еще и то, что Валентайн обращался к-ней по-испански и в то же время называл ее «Мадонной» — обращение чисто итальянское. Видно, Цезарь угадал его мысли, потому что едва она успела выйти, он поспешил дать необходимые разъяснения.
— Мадонна Беатриса, — заявил он, — соединяет в себе испанку с итальянкой. На днях объясню вам это подробнее.
И он с самым непринужденным и любезным видом-начал излагать разные абстрактные теории о преступлениях, остерегаясь, однако, при этом сколько-нибудь касаться событий, имевших место несколько часов тому
назад.
— Мелкий преступник, — начал он, — существо довольно жалкое. Возьмем хотя бы моего приятеля Эрнеста, налетчика, вора и шулера. Я принял его на службу и привез сюда во Францию в тот момент, когда полиция его уже разыскивала и когда его неминуемо ожидала многолетняя каторга. Будь он более выдающимся преступником, обладающим более возвышенным полетом мысли и более чутким сердцем, — он всю свою жизнь стоял бы
передо мной на коленях! Что за роскошную жизнь мог он вести благодаря мне, — он спекулировал даже на скачках! Мало того, я его обучил французскому языку!
— Что же делать, праведности деньгами не купишь, — многозначительно, но любезно, заметил Смис.
— Согласен с вами, — подтвердил Цезарь. — Но, как-никак, почти все, к чему мы стремимся в этом мире, нам все же приходится приобретать за деньги — даже репутацию человека, ничем не запятнавшего своей, праведности, со всеми последствиями. Чем, как не деньгами, приобретешь себе союзников во время войны? Еще немного прибавить денег — и можно сделать из тех же союзников предателей. Буть я французом и не питай я к этому народу такой непримиримой ненависти, я за деньги без труда мог бы стать сенатором франции, — многозначительно сказал он. — При больших деньгах я мог бы, сидя здесь у себя дома, перекраивать карту Европы! Мятежи, политические партии, даже целые нации — все можно купить за деньги.
Тяжело вздохнув, он повернулся к Смису спиною и принялся внимательно разглядывать висевший, на стене герб.
— Чей это герб? — спросил неожиданно Смис.
— Что? — Валентайн повернулся. — Чей герб? Вы, верно, интересуетесь геральдикой? Или нет? Когда-нибудь я отвечу вам. Да, деньги — это все. И как легко заработать их! Слушайте! Девятнадцать лет я был без гроша. Никогда я не работал, никогда не спекулировал, никогда не играл — и однако: сейчас я—состоятельный человек, потому что Бог наделил меня сметливым рассуд-, ком! — Он ударил себя по лбу. — И кроме того, еще потому, что женщины находят меня обаятельным, — все благодаря моей гениальности, не допускающей, ни малейшей нерешительности, ни малейшей совестливости. Человек, считающийся с совестью, никогда не станет финансовым гением!
Тут он опять резко прервал свою речь и вывел гостя в переднюю.
— Ваша комната готова, — заявил он, — завтра посоветуемся относительно вашего будущего. Оставаться во Франции было бы, с вашей стороны, неблагоразумно, к тому же в Англии вас не ждут.
Цезарь ввел своего гостя в комнату, меблированную скудно, но со вкусом.
- Разумеется, утром вы захотите чаю. Вы ведь англичанин, — сказал он. — Все ваши туалетные принадлежности— вот здесь, перед зеркалом. Надеюсь, Мадонна не забыла положить вам пижаму. А, вот она! Покойной ночи!
Глава IV
СКОВАННАЯ УЗНИЦА
Несколько минут Трэй-Бонг-Смис стоял не двигаясь, прислушиваясь к удаляющимся шагам Цезаря. Затем он окинул комнату быстрым, но внимательным взглядом. В дверях не было ни замка, ни задвижки, но это его особенно не озаботило. Если бы Цезарь захотел удержать его в своих лапах, он не отвез бы его сюда, в предместье Лафитт, — в этом он не сомневался. Он опустился в одно из двух кресел, стоявших по обе стороны камина, и стал снимать сапоги, обдумывая возможные планы свое-го нового работодателя,
С какой целью он мог ему покровительствовать? Ведь Цезарь сам был свидетелем происшествия на Набережной Цветов и не мог не знать, что, по французским законам, человек, приютивший в своем доме убийцу, считается соучастником преступления.
Ясно, что преследуемая Цезарем цель имела для него громадное значение, — иначе он не пошел бы на такой риск. Но видела ли та девушка — та, в черном, что так пристально глядела в реку? Верно, видела, — иначе с какой стати стояла бы она на этом месте, облокотясь
о перила?Смис потер подбородок и нахмурился. Эта девушка может испортить все дело. Что, если она заявит полиции, и о его ночной проделке будет напечатано в газетах?Покончив с сапогами, он сбросил с себя мокрую одежду, расстегнул ремешок, на котором он носил под сорочкой маленький револьвер системы Кольта и положил оружие под подушку.Шелковая пижама была для него, слишком длинна, но он не обратил на это никакого внимания и, погасив свет, раздвинул тяжелые бархатные портьеры и выглянул в окно.. Как большинство окон во Франции, оно отворялось наружу. Смис раскыл его настежь. От окна к грядке с цветами вела небольшая водосточная труба — следовательно, о средствах для побега задумываться не
стоило. Дождь перестал, туч было мало, но ветер, все еще неистовствовал. За ярко освещенной полосой, видневшейся вдали на северо-востоке, он знал, был Париж.При свете месяца он взглянул на часы, тикавшие на руке. Было четверть четвертого. Еще два часа — и займется заря. Но ко сну его не клонило. Он еще раз подошел к окну, чтобы запечатлеть в памяти расположение местности. У самого окна начиналась широкая поляна, терявшаяся в тени тополевой рощи. Слева он заметил желтую полосу — ту самую дорогу, по ухабам которой он еще так недавно трясся.
Он лег на постель, укрывшись пуховиком, но усталости не чувствовал. И опять мысли его обратились к Цезарю и его намерениям: какую цель он может преследовать и что он имеет в виду?
Где-то вдали часы пробили четыре. Смис уже начал было погружаться в дрему, как вдруг до него донесся звук, сразу заставивший его встрепенуться. Звук был едва уловим, можно было предположить, что это капля упавшая из крана рукомойника, и прошло некоторое время прежде, нежели он сообразил, что звук этот раздался за окном. «Верно, остатки дождя, две-три капли, упавшие на подоконник», — подумал он. Тем не менее, врожденная недоверчивость заставила его встать с постели и неслышно подкрасться к окну.
В первую минуту он не увидел ничего подозрительного, хотя тучи исчезли и луна ярко светила. Но затем он заметил нечто неожиданное и потрясающее, что у него даже упало сердце.На поляне выделялся силуэт женщины. Она медленно двигалась. 'Одеяние на ней было либо серое, либо белое— точно он не мог различить, и, как.ему казалось, она держала что-то в руке. Что — он не мог 'определить, до тех пор, пока она не обернулась, чтобы продолжать свою прогулку в обратном направлении, причем месяц светил ей прямо в лицо. В этот момент он ясно услышал лязг стали. Поднеся руку ко лбу, чтобы защититься от яркого лунного евета и тихонько припав головою к внутренней раме окна, он насторожился.
Женщина продолжала расхаживать необычайно маленькими шажками, и эта странная походка в столь неурочный час своей необычностью скоро навела его на соответствующие догадки. Когда же ее отделяло от окна не более двадцати ярдов, Смис опять услыхал: «клинк-клинк-клинк»... и увидал...
Ее руки были чем-то крепко сжаты, так, что она не могла их разнять, а между ее локтями виднелась стальная цепь, звякавшая по мере того, как она двигалась. Он все еще продолжал смотреть на нее, как вдруг послышался чей-то шепот, самоуверенный и распорядительный. Казалось, он доносился с опушки рощицы, и как только он, раздался, женищина двинулась в том направлении. Смис наблюдал за ней, покуда она не скрылась из виду, затем вернулся к своей постели, недоумевающий
и озадаченный.Однако события этой ночи на том еще не закончились. Только он снова начал дремать, как был опять разбужен, на этот раз — пронзительным криком, вслед за которым последовало падение какого-то грузного тела, брошенного в непосредственной близости от двери, ведшей в его спальню. В одну секунду Смис был на ногах, с револьвером в руке. Утро только начинало заниматься, но все же света было достаточно, чтобы заметить, что дверь медленно отворяется.
Затем она вдруг распахнулась настежь, и кто-то куба-ем влетел в спальню, порывисто дыша и твердя что-то непонятное. В ту минуту, когда он опустился на колени, Смис узнал его.Это был рыжий Эрнест, но только теперь румянца на лице его не было и в помине.
— Цезарь! Цезарь! — закричал он и упал навзничь. Затем раздались торопливые шаги, и в комнату вошел Цезарь, По тому, что он был в халате и пижаме, можно было заключить, что он только сейчас встал с постели.
— Это что еще! — воскликнул он, бросив взгляд на иол. — Ты, Эрнест? Ты— здесь! Что ты здесь делаешь?
И, приподняв лежавшего, Цезарь сильно потряс его.
— Простите, он опять пьян.
Он поднял его мощными руками на воздух, точно это было малое дитя.
— Вы не в претензии? — спросил Валентайн, кладя Эрнеста, на постель. — Будьте любезны, Смис, зажгите свет
Трэй-Бонг-Смис повиновался, и Цезарь, наклонившись над Эрнестом, заглянул ему в широко раскрытые глаза.
— Он умер, — торжественно заявил он, обернувшись в сторону Смиса. — Какой ужас!
Глава V
ЦЕЗАРЬ РАЗОБЛАЧАЕТ СЕБЯ
Вот с чего началось пребывание Трэй-Бонг-Смиса в доме Цезаря Валентайна. Начало довольно печальное, особенно, если полиции вздумалось бы расследовать обстоятельства этого столь неожиданного смертного случая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
— Что тебе надо, Эрнест?
Неуверенными шагами Эрнест подошел ближе, окидывая взглядом то Цезаря, то насторожившегося Смиса.
— Хэллоу! — воскликнул он громко.- Никак подцепил гостя?
Голос его был хриплым и грубым, а фамильярность, с какой он обращался с хозяином, подействовала на Смиса особенно неприятно.
— Да, у меня гость, — мягко ответил Цезарь.
С минуту маленький человечек хранил молчание, затем, откашлявшись сказал:
— Я еду завтра.
— О, вы едете завтра, вот как? — повторил Цезарь, стараясь придать тону своего голоса возможно больше мягкости.
— Да, я еду в Лондон. Или ты против этого? Цезарь покачал головой и улыбнулся. — Вовсе нет.
— Я полагаю, вам известно, куда посылать мне содержание? — спросил малыш.
Цезарь лизнул губы.
— Ваше содержание? Я полагаю, что вы не желаете больше служить у меня?
- Надеюсь, вы знаете, куда направлять мне гонорар?— настаивал маленький человечек задиристым тоном, — Я беру десятилетний отпуск. — Он усмехнулся своему собственному юмору.— Да, да, десятилетний отпуск! Ведь не дурно, а?
— И я должен в продолжение всех этих десяти лет платить вам содержание? — спросил Цезарь.
— Если нет, вы раскаетесь в этом! —пригрозил Эрнест.— Не даром я занимался вашими грязными делишками в продолжение трех лет. Пусть-ка он попробует! — При этом он кивнул в сторону Смиса. — Посмотрим, как ему это понравится! Целую книгу мог бы я написать про вас, м-р Валентацн! Цезарь засмеялся.
— И она. была бы не безынтересной, не сомневаюсь в этом. И вы сочли нужным медлить до поздней ночи, чтобы сказать мне об этом?
— Именно так. Много есть у меня, что сказать вам, и я сказал бы еще не то, если бы не этот тип.
— Обождем с этим до утра, — добродушно заметил Цезарь, похлопав его по плечу. — А теперь, друг мой, отправляйтесь-ка вы на покой да попросите Мадонну Беатрису зайти ко мне!
— Мадонну Беатрису! — воскликнул Эрнест. — Да ведь она писаная красавица!
Смису показалось,, будто лицо Цезаря густо покраснело. Однако Валентайн, неслышно смеясь, медленно направился к двери и ласково вытолкнул своего непрошенного посетителя в смежную комнату.
— Крайне любопытная черта, свойственная почти всем слугам, — сказал он, — всегда они воображают, будто им известны не подлежащие огласке проступки, в которых провинились их хозяева. Вам, вероятно, тоже приходилось сталкиватсья с этим?
— Я никогда не держу слуг, с которыми бы я делился своими тайнами, — ответил Смис,— и если я чему и приписываю свое довольство и несвязанность своих действий, то именно этому.
Легкий стук в дверь заставил Цезаря быстро обернуться.
— Войдите, Мадонна,—сказал он.
Вошедшая невольно возбудила любопытство Смиса. Нельзя сказать, чтобы деловая репутация Цезаря как человека; заслуживающего полного доверия, была безупречной. Смис думал встретиться с молоденькой, миловидной
девушкой, тогда как вошедшая не имела ничего общего с миловидностью. Жирная, пожилая, грузная, с маленькими бородавками на смуглом лице, с гладко зачесанными и закрученными на макушке черными с проседью-волосами, она, в своем лоснящемся ярко-зеленом платье с большим декольте, выступавшим правильным четырех-
угольником, производила самое комичное впечатление. На шее у нее красовалось, золотое ожерелье, а пухлые пальцы были унизаны кольцами. Однако при всей своей неуклюжей комичности, она, судя по некоторым, еле уловимым признакам, не лишена была также энергии и силы.
воли.
— Мадонна, — мягко начал Цезарь, переходя на испанский язык, которым он владел в совершенстве. — Вот этот наш приятель некоторое время будет гостить у нас. Быть может, вы потрудитесь приготовить для него комнату?
Бросив на Смиса тяжелый взгляд, она качнула головой в знак согласия. Смис при этом обнаружил нечто, заинтересовавшее его гораздо больше, нежели самые фантастические наряды. Взглянув на ее ноги, он заметил, что на ней были большие мужицкие сапоги, мокрые и грязные, словно она выходила куда-то в эту бурю.
— Си, синьор, — ответила она.
Смиса удивило еще и то, что Валентайн обращался к-ней по-испански и в то же время называл ее «Мадонной» — обращение чисто итальянское. Видно, Цезарь угадал его мысли, потому что едва она успела выйти, он поспешил дать необходимые разъяснения.
— Мадонна Беатриса, — заявил он, — соединяет в себе испанку с итальянкой. На днях объясню вам это подробнее.
И он с самым непринужденным и любезным видом-начал излагать разные абстрактные теории о преступлениях, остерегаясь, однако, при этом сколько-нибудь касаться событий, имевших место несколько часов тому
назад.
— Мелкий преступник, — начал он, — существо довольно жалкое. Возьмем хотя бы моего приятеля Эрнеста, налетчика, вора и шулера. Я принял его на службу и привез сюда во Францию в тот момент, когда полиция его уже разыскивала и когда его неминуемо ожидала многолетняя каторга. Будь он более выдающимся преступником, обладающим более возвышенным полетом мысли и более чутким сердцем, — он всю свою жизнь стоял бы
передо мной на коленях! Что за роскошную жизнь мог он вести благодаря мне, — он спекулировал даже на скачках! Мало того, я его обучил французскому языку!
— Что же делать, праведности деньгами не купишь, — многозначительно, но любезно, заметил Смис.
— Согласен с вами, — подтвердил Цезарь. — Но, как-никак, почти все, к чему мы стремимся в этом мире, нам все же приходится приобретать за деньги — даже репутацию человека, ничем не запятнавшего своей, праведности, со всеми последствиями. Чем, как не деньгами, приобретешь себе союзников во время войны? Еще немного прибавить денег — и можно сделать из тех же союзников предателей. Буть я французом и не питай я к этому народу такой непримиримой ненависти, я за деньги без труда мог бы стать сенатором франции, — многозначительно сказал он. — При больших деньгах я мог бы, сидя здесь у себя дома, перекраивать карту Европы! Мятежи, политические партии, даже целые нации — все можно купить за деньги.
Тяжело вздохнув, он повернулся к Смису спиною и принялся внимательно разглядывать висевший, на стене герб.
— Чей это герб? — спросил неожиданно Смис.
— Что? — Валентайн повернулся. — Чей герб? Вы, верно, интересуетесь геральдикой? Или нет? Когда-нибудь я отвечу вам. Да, деньги — это все. И как легко заработать их! Слушайте! Девятнадцать лет я был без гроша. Никогда я не работал, никогда не спекулировал, никогда не играл — и однако: сейчас я—состоятельный человек, потому что Бог наделил меня сметливым рассуд-, ком! — Он ударил себя по лбу. — И кроме того, еще потому, что женщины находят меня обаятельным, — все благодаря моей гениальности, не допускающей, ни малейшей нерешительности, ни малейшей совестливости. Человек, считающийся с совестью, никогда не станет финансовым гением!
Тут он опять резко прервал свою речь и вывел гостя в переднюю.
— Ваша комната готова, — заявил он, — завтра посоветуемся относительно вашего будущего. Оставаться во Франции было бы, с вашей стороны, неблагоразумно, к тому же в Англии вас не ждут.
Цезарь ввел своего гостя в комнату, меблированную скудно, но со вкусом.
- Разумеется, утром вы захотите чаю. Вы ведь англичанин, — сказал он. — Все ваши туалетные принадлежности— вот здесь, перед зеркалом. Надеюсь, Мадонна не забыла положить вам пижаму. А, вот она! Покойной ночи!
Глава IV
СКОВАННАЯ УЗНИЦА
Несколько минут Трэй-Бонг-Смис стоял не двигаясь, прислушиваясь к удаляющимся шагам Цезаря. Затем он окинул комнату быстрым, но внимательным взглядом. В дверях не было ни замка, ни задвижки, но это его особенно не озаботило. Если бы Цезарь захотел удержать его в своих лапах, он не отвез бы его сюда, в предместье Лафитт, — в этом он не сомневался. Он опустился в одно из двух кресел, стоявших по обе стороны камина, и стал снимать сапоги, обдумывая возможные планы свое-го нового работодателя,
С какой целью он мог ему покровительствовать? Ведь Цезарь сам был свидетелем происшествия на Набережной Цветов и не мог не знать, что, по французским законам, человек, приютивший в своем доме убийцу, считается соучастником преступления.
Ясно, что преследуемая Цезарем цель имела для него громадное значение, — иначе он не пошел бы на такой риск. Но видела ли та девушка — та, в черном, что так пристально глядела в реку? Верно, видела, — иначе с какой стати стояла бы она на этом месте, облокотясь
о перила?Смис потер подбородок и нахмурился. Эта девушка может испортить все дело. Что, если она заявит полиции, и о его ночной проделке будет напечатано в газетах?Покончив с сапогами, он сбросил с себя мокрую одежду, расстегнул ремешок, на котором он носил под сорочкой маленький револьвер системы Кольта и положил оружие под подушку.Шелковая пижама была для него, слишком длинна, но он не обратил на это никакого внимания и, погасив свет, раздвинул тяжелые бархатные портьеры и выглянул в окно.. Как большинство окон во Франции, оно отворялось наружу. Смис раскыл его настежь. От окна к грядке с цветами вела небольшая водосточная труба — следовательно, о средствах для побега задумываться не
стоило. Дождь перестал, туч было мало, но ветер, все еще неистовствовал. За ярко освещенной полосой, видневшейся вдали на северо-востоке, он знал, был Париж.При свете месяца он взглянул на часы, тикавшие на руке. Было четверть четвертого. Еще два часа — и займется заря. Но ко сну его не клонило. Он еще раз подошел к окну, чтобы запечатлеть в памяти расположение местности. У самого окна начиналась широкая поляна, терявшаяся в тени тополевой рощи. Слева он заметил желтую полосу — ту самую дорогу, по ухабам которой он еще так недавно трясся.
Он лег на постель, укрывшись пуховиком, но усталости не чувствовал. И опять мысли его обратились к Цезарю и его намерениям: какую цель он может преследовать и что он имеет в виду?
Где-то вдали часы пробили четыре. Смис уже начал было погружаться в дрему, как вдруг до него донесся звук, сразу заставивший его встрепенуться. Звук был едва уловим, можно было предположить, что это капля упавшая из крана рукомойника, и прошло некоторое время прежде, нежели он сообразил, что звук этот раздался за окном. «Верно, остатки дождя, две-три капли, упавшие на подоконник», — подумал он. Тем не менее, врожденная недоверчивость заставила его встать с постели и неслышно подкрасться к окну.
В первую минуту он не увидел ничего подозрительного, хотя тучи исчезли и луна ярко светила. Но затем он заметил нечто неожиданное и потрясающее, что у него даже упало сердце.На поляне выделялся силуэт женщины. Она медленно двигалась. 'Одеяние на ней было либо серое, либо белое— точно он не мог различить, и, как.ему казалось, она держала что-то в руке. Что — он не мог 'определить, до тех пор, пока она не обернулась, чтобы продолжать свою прогулку в обратном направлении, причем месяц светил ей прямо в лицо. В этот момент он ясно услышал лязг стали. Поднеся руку ко лбу, чтобы защититься от яркого лунного евета и тихонько припав головою к внутренней раме окна, он насторожился.
Женщина продолжала расхаживать необычайно маленькими шажками, и эта странная походка в столь неурочный час своей необычностью скоро навела его на соответствующие догадки. Когда же ее отделяло от окна не более двадцати ярдов, Смис опять услыхал: «клинк-клинк-клинк»... и увидал...
Ее руки были чем-то крепко сжаты, так, что она не могла их разнять, а между ее локтями виднелась стальная цепь, звякавшая по мере того, как она двигалась. Он все еще продолжал смотреть на нее, как вдруг послышался чей-то шепот, самоуверенный и распорядительный. Казалось, он доносился с опушки рощицы, и как только он, раздался, женищина двинулась в том направлении. Смис наблюдал за ней, покуда она не скрылась из виду, затем вернулся к своей постели, недоумевающий
и озадаченный.Однако события этой ночи на том еще не закончились. Только он снова начал дремать, как был опять разбужен, на этот раз — пронзительным криком, вслед за которым последовало падение какого-то грузного тела, брошенного в непосредственной близости от двери, ведшей в его спальню. В одну секунду Смис был на ногах, с револьвером в руке. Утро только начинало заниматься, но все же света было достаточно, чтобы заметить, что дверь медленно отворяется.
Затем она вдруг распахнулась настежь, и кто-то куба-ем влетел в спальню, порывисто дыша и твердя что-то непонятное. В ту минуту, когда он опустился на колени, Смис узнал его.Это был рыжий Эрнест, но только теперь румянца на лице его не было и в помине.
— Цезарь! Цезарь! — закричал он и упал навзничь. Затем раздались торопливые шаги, и в комнату вошел Цезарь, По тому, что он был в халате и пижаме, можно было заключить, что он только сейчас встал с постели.
— Это что еще! — воскликнул он, бросив взгляд на иол. — Ты, Эрнест? Ты— здесь! Что ты здесь делаешь?
И, приподняв лежавшего, Цезарь сильно потряс его.
— Простите, он опять пьян.
Он поднял его мощными руками на воздух, точно это было малое дитя.
— Вы не в претензии? — спросил Валентайн, кладя Эрнеста, на постель. — Будьте любезны, Смис, зажгите свет
Трэй-Бонг-Смис повиновался, и Цезарь, наклонившись над Эрнестом, заглянул ему в широко раскрытые глаза.
— Он умер, — торжественно заявил он, обернувшись в сторону Смиса. — Какой ужас!
Глава V
ЦЕЗАРЬ РАЗОБЛАЧАЕТ СЕБЯ
Вот с чего началось пребывание Трэй-Бонг-Смиса в доме Цезаря Валентайна. Начало довольно печальное, особенно, если полиции вздумалось бы расследовать обстоятельства этого столь неожиданного смертного случая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13