Сольберг — неплохой человек, и я уверена, что он был с вами очень мил сегодня. Но у него своеобразные идеи обо всем, и он всегда помешан на рекламе. Он всегда старается что-нибудь изобрести для первого представления…
— Когда будет ваше первое представление? — поинтересовался Чик.
Она покачала головой.
— Я вам этого не скажу, и очень прошу вас не читать газет день-другой. Я вовсе не хочу, чтобы вы это знали, и была бы огорчена, если бы вы очутились в центре внимания.
Слабость мистера Сольберга к рекламе обнаружилась на следующее утро. Чик, проведя бессонную ночь на новом месте, поднялся рано и позвонил в соседнюю квартиру, когда еще не пробило половины девятого.
К его удивлению, Мэгги была уже на ногах и вполне одета.
— Немного странно видеть меня не в пеньюаре, правда? — рассмеялась она. — Идите завтракать. У Гвенды есть кое-что для вас…
Это «кое-что» оказалось газетой, в которой было напечатано:

«Только один вечер маркиз Пальборо впервые появится на сцене в драме из жизни высшего общества „Жизнь в тумане“.
«Маркиз появится среди гостей в сцене великосветского бала…»

Гвенда не выпускала из рук газету, пока он вслух читал эти строки.
— Вот вам и Сольберг! — воскликнула она раздраженно. — Я знала, что он задумал что-нибудь в этом роде!
— Но я вовсе не собираюсь появляться, — воскликнул Чик, возмущенный и недоумевающий. — Конечно, я не покажусь нигде…
— Конечно, вы не покажетесь, — повторила Гвенда язвительно. — Но каждый из зрителей будет указывать то на одного, то на другого из статистов и говорить: «Вот это маркиз!». А это только и нужно Сольбергу! На следующий день он скажет, что вы не смогли показаться вследствие нездоровья. Он будет иметь нужную ему рекламу, так или иначе. Все это отвратительно!
Насколько это было «отвратительным», Чик убедился, когда отправился в контору Лейзера. Несмотря на ранний час делая армия репортеров осадила ее. Если бы Чик встретился с ними, его опровержение было бы напечатано во всех газетах. Но вместо этого, будучи предупрежденным клерком, который стоял в дверях, он бросился со всех ног к ближайшему телефону и, позвонив мистеру Лейзеру, стал умолять избавить его от представителей прессы. Мистер Лейзер исполнил это самым деликатным образом, подтвердив им правильность известия, ибо мистер Лейзер принадлежал к категории людей, находящихся в прямой оппозиции к школе миссис Шипмет, и слепо верил в правдивость печатного слова.
— Мне жаль, мой юный друг… Мой дорогой Пальборо, — пробормотал он, когда Чик тайком прокрался в контору, что было первым проявлением трусости в его жизни. — Почему бы вам не пойти на сцену, мой дорогой? Очень почтенная профессия. У меня было несколько очень хороших «жизней» со сцены. Я сторговал один полис за десять тысяч фунтов!
— Мистер Сольберг не был бы хорошей «жизнью», если бы я встретил его сегодня утром! — воскликнул Чик запальчиво.
— Он никогда не был хорошей «жизнью», мой дорогой Пальборо, — мрачно заметил мистер Лейзер.
Положение Чика в конторе становилось довольно двусмысленным. В качестве скромного отправителя ответных писем и хранителя журнала он всегда находил себе работу, не превышавшую его способностей. Но теперь журнал был передан клерку-бухгалтеру, а надписывание конвертов было поручено машинистке. По-видимому, для Чика не оставалось другого занятия, кроме как спокойно ждать чего-то или отвечать односложными фразами на чьи-то бодрые обращения: «Мой дорогой Пальборо!». Многие посетители приходили только для того, чтобы посмотреть на знаменитого клерка-маркиза. Они разговаривали с мистером Лейзером, но взгляды были обращены в сторону Чика.
В конце концов Чик вынужден был заняться рисованием фигурок на своем бюваре. Но и тогда все обступали его и вслух восторгались…
В этот вечер он обедал один в обществе Мэгги. Она была очень серьезна, и ему показалось, что она плакала. Вероятно, это было результатом ее беседы с Бренсомом и отказа от соблазнительного контракта. Он думал об этом и мысленно сочувствовал ей.
— Гвенда, конечно, не придет домой к обеду, — сказала она, и Чик удивился, почему она сказала «конечно».
— Вы думаете, что я ужасное существо, не правда ли? — в третий раз вопрошала его Мэгги за обедом.
— Я никогда не считал, что люди ужасны сами по себе, — отвечал Чик. — Когда я начинал заниматься боксом, прежде всего меня учили тому, что нужно хорошо относиться к людям, с которыми дерешься. А там встречались довольно странные парни… Если я не думаю дурно о них, то почему я могу быть дурного мнения о вас? Очень жаль, что вы не любите Сэмюэля…
— Возьмите себе еще картофеля, — резко прервала его Мэгги.
После обеда и мытья посуды Мэгги вернулась в маленькую столовую, где Чик занялся чтением. К его удивлению, она была одета по-дорожному.
— Вы сможете присмотреть за маленьким Сэмюэлем? Я выйду ненадолго, — попросила она. — Я не думаю, чтобы он проснулся раньше одиннадцати часов, так что вы, пожалуйста, не заходите к нему пока.
Чик улыбнулся.
— Можете быть спокойны, — заверил он.
Мэгги направилась к двери, остановилась, постояла в нерешительности, затем быстро наклонилась и поцеловала его.
— Вы хороший мальчик.
И она исчезла.
— Уф! — произнес растерянный Чик. Еще ни одно существо в мире, более привлекательное, чем старая тетка, не целовало его.
Он читал свою книгу — это было сочинение Прескотта о Перу. Было уже около десяти часов вечера, когда он, наконец, сообразил, что отсутствие Мэгги продолжалось слишком долго. И вдруг послышался писк. Он вскочил с места, прислушался и побежал в комнату направо, где обнаружил Сэмюэля, уставившимся глазенками в одну точку и издававшим странные звуки.
— В чем дело, старый колпак? — спросил Чик, взяв его на руки. Но Сэмюэль не унимался. Осматриваясь вокруг в поисках бутылки, Чик заметил лист бумаги на видном месте, лежащий на камине. Он подошел поближе и с ужасом прочел:

«Я оставляю Сэмюэля. Присмотрите за ним. Мне нужно заработать денег: я погрязли в долгах. Позаботьтесь о Сэмюэле, пожалуйста! Я буду присылать деньги. Возвращусь через полгода. Прошу вас, позаботьтесь о Сэмюэле! Мое сердце разрывается при мысли, что я оставляю его. На моем туалетном столике вы найдете двадцать фунтов. Мебель можно продать, чтобы расплатиться с лавочниками. Позаботьтесь о Сэмюэле!
Мэгги».

— Вот тебе и тетя! — простонал Чик, но его внимание вновь привлек к себе Сэмюэль.
Малыш посинел от крика. Чик положил его к себе на колени, лицом книзу и стал растирать его спину. Но Сэмюэль не унимался, и Чик снова взял его на руки. Что делать? Наверное, Сэмюэль заболел, а он не мог оставить его и пойти за доктором. Он нашел плед, завернул в него ребенка и бросился на поиски врача.
К счастью, свободное такси стояло почти у самых дверей дома. Под влиянием плавного покачивания крик Сэмюэля сменился прерывистым жалобным плачем. Ночь была холодная, и хотя Чик не взял с собой ни пальто, ни шляпы, пот лил с него градом.
Постовой полисмен направил его к ближайшему доктору. Но доктора не оказалось дома, и Чик стал совсем беспомощным… Гвенда! Она поймет, она поможет… Он велел шоферу ехать на Стренд.
Он вылез из машины у дверей служебного входа, ведущих на сцену театра «Бродвей». Никто не остановил его, когда он осторожно поднялся по темной лестнице и очутился за кулисами. Сэмюэль жалобно хныкал.
Но, слава Богу, там Гвенда! Она стояла в морс огней, одна, на ярко освещенной сцене и была тем единственным спасением, в котором он так нуждался. Не раздумывая, Чик ринулся в слепящую бездну…
Она обернулась и, в долю секунды оценив ситуацию, разрывалась между двумя состояниями — своей ролью и желанием помочь Чику.
— Чик, что же делать… как же так… ой, Чик, — вопрошали ставшие огромными глаза Гвенды.
— Гвенда, кажется, все обошлось, ну, Гвенда… — беззвучно шептал Чик, умоляюще протягивая на вытянутых руках клетчатый сверток.
После этого Чик долго не мог прийти в себя от смущения. Он не помнил, как упал занавес, как критики дружно потянулись в бар, как пожилая гримерша успокаивала маленького крикуна, как он мчался назад на Даути за бутылочкой и соской…
Зато Сольберг в полной мере сознавал, какую «большую историю» он подарит репортерам в следующий утренний номер!
Всю ночь после своего невольного выступления на сцене Чик не мог заснуть. Он обдумывал свое положение. Теперь он был маркизом, потомком королей и великих воинов. У него зародилось жгучее чувство ответственности без представления о том, как эту ответственность нести.
Он решил поискать ответа в книгах, заполнивших с полдюжины полок в столовой.
В три часа ночи Чик зажег свет и прокрался в столовую. Быть может, там найдется какая-нибудь книга о лордах. Их нашлось около дюжины, но все это были романы. Он пробежал некоторые из них и заметил одну закономерность. Там говорилось либо об одной породе лордов, которые были все стары, представительны и высокомерны, либо о другой их разновидности, игравшей на скачках и поступавшей отвратительно со знакомыми леди.
Он нашел то, что ему было нужно, перелистывая сильно истрепанную энциклопедию. За словом «маркиз» он обнаружил, что по своему рангу был почти равен герцогу.
— Вот так тетя! — присвистнул Чик.
«Пурпурная мантия с двумя с половиной каймами горностая»… Он был потрясен, узнав, что «одним из первых носителей этого титула был граф Стеффилд, которому Ричард III пожаловал титул маркиза Пальборо».
Он поставил книгу на полку и отправился досыпать. Его разбудила служанка, которая принесла чашку кофе ровно в половине восьмого утра. Вместе с дневным светом к нему вернулось сознание важности тех проблем, которые остались неразрешенными в минувшую ночь.
Гвенда уже встала и сама открыла ему дверь. Завтрак был готов.
— Доброе утро, Чик! Читали газеты? — поинтересовалась она за столом.
Чик смутился.
— Нет еще. Они ничего не написали насчет того, что я принес к вам Сэмюэля? — спросил он встревожено.
— Они не написали, но, не сомневайтесь, они напишут!
— Как Сэмюэль?
Она улыбнулась.
— Спит, как ангелочек. Чик, что мы будем с ним делать?
— Что? — Чик улыбнулся. — Я хочу усыновить его до возвращения матери.
— А как быть с квартирой? — спросила Гвенда спокойно.
— Я оплачу все счета и векселя, и мы будем жить здесь. На это у меня хватит денег, — прибавил он.
Но усыновление Сэмюэля оказалось делом более сложным, чем он предполагал. За этим следовала необходимость найти няню, которая была бы одновременно экономкой и компаньонкой Гвенды. В противном случае все его воображаемое «хозяйство» разлеталось, как дым. Гвенда не чинила ему никаких препятствий. В конце концов, усыновление Сэмюэля было личным делом Чика.
Первый же визит в контору по найму гувернанток проявила миссис Орланду Фиббс во плоти и крови. Она только что пришла заявить о своем желании поступить на место, когда явилась Гвенда. Миссис Фиббс была тяжеловесна и величественна. У нее были крупные черты лица и двойной подбородок. Она слушала Гвенду со спокойной отчужденностью, которая действовала самым расхолаживающим образом.
А затем Гвенда почувствовала вдохновение. Она рассказала ей всю историю Мэгги и Сэмюэля, и с каждым словом величавое достоинство миссис Фиббс исчезало, а широкая улыбка расплывалась по ее лицу.
— Дорогая моя! — наконец воскликнула она. — Я думаю, что это мне подойдет!
Она была вдовой доктора, а в ранней молодости служила сиделкой. Ее муж — это было сказано с большим спокойствием — допился до смерти, оставив множество «долгов чести», которые она с несказанным удовлетворением отвергла.
— Я не из породы опустившихся леди из общества, — предупредила миссис Фиббс. — У меня есть чувство юмора, хотя я и подвержена приступам ревматизма.
Сэмюэль, оставленный на попечение своего приемного отца, принял миссис Фиббс с возгласом одобрения.
Миссис Фиббс водворилась в комнате сбежавшей матери Сэмюэля, приняла под свое начало девушку, служившую у Мэгги, и приказала Чику вернуться на его прежнее местожительство, этажом ниже.
— Для приличия! — презрительно обронила миссис Фиббс. — Как его зовут, кстати?
— Маркиз Пальборо.
Миссис Фиббс приподняла бровь.
— Маркиз… ах, да! Я читала что-то об этом в газетах. Значит, он — тот молодой человек, который унаследовал титул от своего дяди? Фью!
Миссис Фиббс свистнула пронзительно, но мелодично.
— Интересное хозяйство, миссис Мейнард. Ваш муж не живет здесь?
Гвенда покачала головой.
— Я думаю, было бы лучше сразу рассказать вам о моем браке, — заявила она, и, по-видимому, то объяснение, которое она дала миссис Фиббс, оказалось вполне удовлетворительным.
— Чик, лорд Пальборо, ничего не знает, и я не хочу, чтобы он знал. Я еще никому не говорила об этом и, пожалуй, странно, что я сразу избрала вас своей поверенной.
Опоздав в контору почти на полтора часа, Чик попросил аудиенции у своего патрона и намекнул ему, что потерянное служебное время должно быть вычтено из его жалованья. Но мистер Лейзер не хотел об этом и слышать.
— Вы слишком близко принимаете все к сердцу, мой дорогой Пальборо, — заметил он добродушно. — Кстати, я увеличил ваше жалованье до пяти фунтов в неделю. Это далеко не соответствует вашему положению, — он пожал плечами, — и я должен облегчить вам вашу работу, Пальборо. Я обязан сделать это. С завтрашнего дня ваш стол будет стоять в моей комнате. Я не могу допустить, чтобы вы оставались там, вместе с клерками.
Чик без всякого удовольствия узнал об этом новом внутреннем распорядке и пытался представить, каковы же будут его обязанности.
— Есть одна вещь, о которой я бы хотел с вами потолковать, — начал мистер Лейзер смущенно. — Как у вас обстоит дело с одеждой?
— С одеждой? — повторил Чик в недоумении.
— Кстати, у меня лучший портной в мире, — неожиданно похвастался патрон.
Чик подумал, что сам мистер Лейзер далеко не лучшая реклама этого лучшего портного.
— Предположим, вы пойдете к нему и закажете с полдюжины костюмов?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18