Времени на то, чтобы принимать необходимые мнемограммы, у
Конвея не было, поскольку пациент на глазах истекал кровью. Конвей дал
знак закрепить каталку в напольных фиксаторах и всунул руки в специальные
перчатки. С коек под потолком за каждым его движением внимательно следило
множество глаз. Конвей приложил руки в перчатках к прозрачному и
податливому материалу, из которого была изготовлена палатка на каталке.
Тот словно прилип к перчаткам, и Конвей осторожно надавил на стенку
палатки, которая отделяла друг от друга две одинаково ядовитые атмосферы,
и с помощью находившихся внутри инструментов снял с пациента скафандр. При
операциях в подобных палатках свобода действий, как удалось установить
Конвею, когда он оперировал двоих ПВСЖ и ХЦХЛ, ограничивалась лишь
наличием внутри необходимых инструментов и слабым, но ощутимым
сопротивлением материала.
Он удалял осколки панциря, когда пол под его ногами подпрыгнул -
где-то поблизости взорвалась очередная ракета. Несколько секунд спустя
завыла сирена, что означало: в палате падает давление. Мэрчисон и
врач-келгианин, единственные помощники Конвея, бросились проверять
герметичность палаток тех пациентов, которые не в состоянии были проделать
это самостоятельно. Падение давления было незначительным, но для ТРЛХ,
который лежал на импровизированном операционном столе, оно могло оказаться
смертельным, а потому Конвей заторопился. Но пока он старался извлечь
кусочки костей и зашивал разорванные сосуды, палатка начала раздуваться.
Ему стало трудно держать инструменты и практически невозможно направлять
их в нужное место и под нужным углом, ибо упругий материал отталкивал его
руки. Разница в давлении внутри и снаружи палатки составляла всего
какие-то несколько футов на квадратный дюйм, человеческие уши ее едва
ощущали, однако материал продолжал набухать. Конвей вынужден был
отступиться. Примерно через полчаса давление восстановилось, и он снова
приблизился к каталке, но было уже поздно.
В глазах у него словно помутилось, и внезапно он сообразил, что
плачет. Странно, подумалось ему, слезы ведь не относятся к числу
приобретенных практикой рефлексов, иначе все врачи рыдали бы над больными.
Скорее, причина их в злости на то, что погиб пациент, который по всем
признакам должен был выжить, и в том изнеможении, которое не отпускает его
много-много дней подряд. Увидев же лица глядевших на него раненых, Конвей
пришел в полное замешательство.
Потом события как бы слились в один поток. Глаза Конвея так и
норовили закрыться, и проходило сколько-то секунд, а то и минут, прежде
чем он открывал их снова, хотя сам течения времени не замечал.
Легкораненые передвигались по палате, болтали с теми, кто не мог ходить, и
переговаривались о чем-то между собой. Но Конвею было некогда отвлекаться
на разговоры, да и голова его шла кругом от принятых мнемограмм. А в
краткие промежутки отдыха его взгляд чаще всего обращался туда, где парили
во сне у входа в палату Мэрчисон и врач-келгианин.
Келгианин напоминал громадный и мохнатый знак вопроса; он издавал
порой тот низкий стонущий звук, какой вырывается во сне у некоторых ДБЛФ.
Мэрчисон медленно вращалась на конце десятифутового предохранительного
ремня. Интересно, подумал Конвей с нежностью, наблюдая за плавным
вращением стройного девичьего тела, почему в невесомости спящие всегда
принимают позу эмбриона? Он сам с радостью прикорнул бы рядом, но сейчас
была его очередь дежурить, а смена предстояла очень и очень нескоро -
через пять минут или пять часов, в общем, через вечность. Пожалуй, надо бы
чем-то заняться. Решение словно пришло откуда-то извне. Ноги повлекли
Конвея в кладовую, где лежали раненые, для которых наиболее вероятным был
летальный исход. Только здесь и больше нигде он позволял себе поболтать с
умирающими или утешал их каким-нибудь другим, не менее бесполезным
способом. Что до инопланетян, то он мог лишь надеяться, что эмпат Приликла
передаст его сочувствие тому кровавому месиву, в которое превратились тела
тралтанина или мелфианина.
Мало-помалу и в то же время внезапно Конвей осознал, что в кладовую
за ним последовали все ходячие раненые, которые вдобавок притащили за
собой, как на буксире, тех, кто вынужден был пребывать в неподвижности.
Они окружили его, лица их были суровыми, решительными и почтительными.
Вперед протолкался майор Стиллмен. В здоровой руке он сжимал пистолет.
- Пора кончать, доктор, - произнес он. - Мы все согласны. - Повернув
пистолет дулом к себе, он протянул его Конвею. - Возьмите, это поможет
убедить Дермода, что ему лучше не выкидывать никаких фокусов и спокойно
нас выслушать.
Сразу за спиной Стиллмена парила запеленутая мумия, которая оказалась
капитаном Уильямсоном, рядом покачивался человек, который его сюда
доставил. Капитан беседовал о чем-то со своим спутником на языке, который
показался Конвею смутно знакомым. Он стал было припоминать, что это за
язык, но тут пациенты снова зашевелились и задвигались, и Конвей заметил,
что многие из них вооружены. Оружие находилось в особых кармашках
скафандров, а он, складывая защитные костюмы в углу пася.
Следом за ранеными Конвей выбрался в коридор, который выводил в
Приемный покой. Стиллмен по дороге рассказывал ему о том, что побудило их
выступить. У самого покоя майор встревоженно спросил:
- Как по-вашему, доктор... я не предатель?
Вопрос вызвал в душе Конвея такую бурю чувств, что он сумел выдавить
из себя только односложное:
- Нет!

25
Наставляя пистолет на командующего флотом, Конвей чувствовал себя
цирковым клоуном, но выбора у него, похоже, не оставалось. Он проплыл в
Приемный покой, подобрался к Дермоду и держал того под прицелом до тех
пор, пока не подоспели остальные. Чтобы скоротать время, он попытался
объясниться с ним, но добился немногого.
- Значит, доктор, вы хотите сдаться, - проговорил тот, не глядя на
пистолет, и перевел взгляд с Конвея на раненых мониторов. Вид у него был
такой, как у человека, которого неожиданно подвел преданный друг. Конвей
еще раз попытал счастья.
- Не сдаться, сэр, - поправил он и показал на мужчину, который
сопровождал носилки Уильямсона. - Мы... Вот ему нужен коммуникатор. Он
прикажет прекратить огонь.
Запинаясь от волнения, Конвей принялся объяснять. Он начал со
столкновения "Веспасиана" с транспортом. Внутренние помещения обоих
кораблей оказались сметены, поэтому, хотя спасателям и было известно, что
среди раненых имеются как мониторы, так и враги, им было не до того, чтобы
разбираться в том, кто есть кто. Позднее же, когда легкораненые стали
ходить по палате, разговаривать друг с другом и помогать лежачим, быстро
выяснилось, что примерно половина из них - с борта транспорта. Как ни
странно, на взаимоотношения пациентов это почти не повлияло, а
медицинскому персоналу было попросту не до того. Так что все продолжалось
по-прежнему: пациенты старались заменить недостававших медсестер и
говорили... Ведь в палате лежали мониторы с "Веспасиана", а "Веспасиан"
летал на Этлу. А его экипаж научился, разумеется в разной степени,
этланскому языку; сами же этлане общались между собой на том языке,
который был общеупотребительным для всех подданных Империи, подобно
универсальному языку Федерации. И вот после того, как было преодолено
взаимное недоверие, мониторы узнали, что на имперском транспорте
присутствовали весьма высокие чины. Одним из тех, кто уцелел в катастрофе,
был Хералтнор, третий по старшинству офицер флота Империи, осаждавшего
космический госпиталь.
- А последние несколько дней пациенты вели мирные переговоры, -
закончил Конвей. - Конечно, они были неофициальными, однако мне кажется,
что полковник Уильямсон и Хералтнор вполне могут считаться представителями
своих сторон.
Хералтнор обратился к Уильямсону на этланском, потом наклонил
гипсовый кокон так, чтобы полковник мог взглянуть в лицо командующему
флотом, и сам тоже с тревогой уставился на Дермода.
- Он далеко не дурак, сэр, - сказал Уильямсон. - По звукам взрывов и
по изображению на экранах он определил, что наши силы на исходе. Он
говорит, что высадку десанта мы предотвратить не сможем, и мы с вами, сэр,
знаем, что он прав. Он говорит, что десант, скорее всего, будет высажен
через несколько часов, но настаивает не на сдаче, а на прекращении огня.
Он не хочет, чтобы победа досталась им. Он хочет лишь прекратить бойню. Он
говорит, что был бы не против отделить кое в чем правду от лжи...
- Он говорит слишком много, - буркнул Дермод. На лице командующего
застыло выражение сердечной муки, словно он отчаянно желал и в то же время
боялся надеяться. - А вы уже и уши развесили! Почему вы не доложили мне...
- Главное не слова, - вмешался Стиллмен, - главное то, что мы делаем.
Поначалу они не верили ни единому нашему словечку. Но госпиталь отличался
от того, что им о нем нарассказывали, он меньше всего напоминал камеру
пыток... Ну да, наружность обманчива, а подозрительности им не занимать,
но когда они увидели, что врачи и медсестры загоняют себя буквально до
смерти, когда увидели его... Разговоры так и остались бы разговорами. Но
то, что мы делали, то, что делал он...
- То же самое происходило в любой другой палате! - запротестовал
Конвей, чувствуя, что краснеет.
- Заткнитесь, доктор, - не очень любезно попросил Стиллмен. - Он
будто и не спал. Он почти не разговаривал с нами, с теми, кто был вне
опасности, но то и дело заглядывал в кладовую, где лежали безнадежные. Он
вытащил оттуда двоих, и их перевели к нам. Неважно, за кого они воевали,
он лечил всех...
- Стиллмен, - прервал его Конвей, - не надо драматизировать!
- А последней каплей был ТРЛХ. Эти существа - добровольцы, которые
сражались на стороне Империи, где не принято особо переживать за
инопланетян, тем более за тех, кто воюет против них. Но он - он боролся за
его жизнь, а когда упало давление, операция провалилась и инопланетянин
умер, и они увидели его реакцию...
- Стиллмен! - рявкнул Конвей.
Однако майор не стал вдаваться в подробности. Он замолчал. Все
взгляды устремились на Дермода, когда Конвей смотрел на Хералтнора.
Офицер Империи выглядел не очень внушительно: этакий заурядный
седоватый мужчина средних лет с тяжелым подбородком и морщинками в уголках
глаз. На Дермоде была аккуратная зеленая форма Корпуса мониторов с
орденскими планками и знаками отличия. Хералтнор явно проигрывал на его
фоне в своей белой безразмерной робе, какие полагались всем пациентам
ДБДГ. Интересно, подумал Конвей, они отдадут честь или просто кивнут. Он
ошибся в своих догадках. Противники пожали друг другу руки.
На первых порах, разумеется, не обошлось без подозрений и проволочек.
Командующий флотом Империи был уверен, что Хералтнора загипнотизировали,
но когда в Космический госпиталь после прекращения огня прибыла с
инспекцией группа имперских офицеров, лед недоверия проломился. Конвея,
впрочем, радовало лишь то, что теперь можно было не беспокоиться насчет
попадания в уцелевшие палаты вакуума. В остальном же хлопот у него и его
подчиненных хватало с головой. Инженеры и ремонтники со звездолетов
Империи принялись восстанавливать госпиталь, начали возвращаться из
эвакуации и те, кто был отправлен, а главный транслятор снова привели в
действие. Через пять недель и шесть дней после прекращения огня имперский
флот покинул окрестности госпиталя, оставив на нем своих раненых по той
причине, что лучше их все равно нигде не вылечат; к тому же, флоту,
возможно, предстояли новые сражения.
На одной из ежедневных встреч с медицинским руководством, которое
по-прежнему состояло из О'Мары и Конвея, поскольку среди недавно
прилетевших не было никого старше их по званию, Дермод попытался описать
сложную ситуацию простыми словами.
- Подданные Империи узнали правду об Этле, - сказал он, - и
императору вряд ли удастся усидеть на троне. Но кое-где положение остается
чрезвычайно запутанным, и маленькая демонстрация силы отнюдь не помешает.
Именно демонстрация силы, а не ее применение. Вот почему я убедил их
командующего взять с собой наших специалистов по культурным контактам. Да,
мы хотим избавиться от императора, но не ценой гражданской войны.
Хералтнор собрался пригласить и вас, доктор, но я объяснил ему...
- Мало того, что он спас сотни жизней, - простонал О'Мара, - и
предотвратил галактическую войну, наш умненький доктор-чудотворец призван
был...
- Перестаньте подначивать его, майор! - сердито проговорил Дермод. -
Так оно и есть на самом деле или почти так. Если бы не он...
- Привычка, сэр, - отозвался О'Мара. - Я полагаю, в мои прямые
обязанности входит следить за тем, чтобы головы не шли кругом...
Тут на экране над пультом управления, за которым, вместо привычного
глазу монитора, сидел теперь оператор-нидианин, появилась мохнатая
физиономия келгианина. Он сообщил, что к госпиталю приближается большой
транспорт ДБЛФ, который имеет на борту медиков ФГЛИ, ЭЛНТ и самих келгиан,
причем среди последних восемнадцать старших врачей. Учитывая бедственное
состояние госпиталя и то, что рабочих шлюзов только три, ДБЛФ на экране
выразил желание обсудить перед швартовкой вопросы размещения персонала с
дежурным диагностом.
- Торннастор все еще болен, а других... - начал было Конвей, но
О'Мара легонько постучал его по плечу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24