- По крайней мере, хорошо, что нам не придется тащить эту пыль дальше, - заметил расслабившийся Мюллер.
Расслабление также прокатилось по толпе солдат и матросов, которые ничего не понимали, но чутко реагировали на флюиды начальства.
- Я, кажется, что-то вижу, - вдруг произнес по-прежнему напряженный Урбах, - словно искорки мелькают.
- Вам явно пора отдохнуть. Мой совет, обратитесь к врачу, чтобы он погасил все ваши искорки, - господин штандартенфюрер устало зевнул, показывая, как намучился с капризным археологом.
- И в самом деле - какое-то световое излучение, - объявил Хорхер, присмотревшийся своим проницательным глазом.
- Вот зараза, и у меня в глазах какие-то просверки, - вынужден был признать Мюллер. - Не хватало нам вернуться в Берлин с диагнозом "коллективный психоз".
Потом и связанные пленники, и военнослужащие увидели переливчатое облако, поднявшееся из Ковчега и быстро распространившееся по пещере.
- Я чувствую опасность, - насторожился штурмбанфюрер Хорхер. Наверное, нам лучше сделать отсюда ноги.
- Счетчик Гейгера скромно помалкивает, - откликнулся Мюллер. Немецкий офицер не должен бояться оптического обмана, миража, игры света и тени.
- Это не опасно, это - прекрасно, - Урбах просто звенел от восхищения. - Получилось! Мы будем общаться с Богом, мы уже общаемся с Ним! Еврейское колдовское орудие служит и нам!
Как бы в подтверждение радостных слов по облаку закружились чарующие ароматы и чудесные образы. Каждый из присутствующих в пещере почувствовал себя на вершине блаженства или, по-крайней мере, весьма недурственно. Сладостное ощущение распространялось из позвоночника на все тело. Потом наступил черед привлекательных видений. Кое-кто узрел распрекрасные женские лица и прочие волнующие женские детали, кто-то разглядел ажурные замки, окруженные висячими садами, кому-то привиделось, что он принимает парад бесконечных солдатских шеренг, отлично чеканящих шаг, кому-то показалось, что он на горной вершине и все вокруг залито золотом восхода. Один Джонс скромно нашел себя во главе каравана, уныло бредущего через пустыню. А Лилиан увидела себя на берегу тихой речушки где-то в Иллинойсе во время вечернего клева.
- Какое великолепие… поразительно… ради этого я бы бросил пить… - звучало то тут, то здесь.
Индиана первый услышал рокот, далекий, но мощный, быстро заполняющий облако.
И в одно неприятное мгновение все перевернулось. Женские лики обернулись оскаленными черепами, замки и сады превратились в дым и смрад пожарищ, марширующие войска стали грудами гнилых облезлых трупов, горы обрушились в бездонные трещины…
Вопль прокатился по пещере. А следом струи огня вылетели из залившегося ослепительным светом Ковчега.
- Не смотри, Лилиан, закрой все свои глаза! - только и успел выкрикнуть Индиана.
И они не видели, как Огонь пожирает немцев, находящихся в пещере. Матросов он умертвил почти мгновенно, продырявив их пламенными стрелами. Урбаха, Мюллера и его эсэсовцев он рассек на половинки. Хорхера он вскипятил, отчего полопались глаза, вылезли кишки и вытекли мозги… Насыщенные Огнем трупы светились и потрескивали, превращаясь в пепел.
Глыба вместе с Ковчегом какое-то время постояла спокойно, потом пространство вокруг нее сделалось неустойчивым. Массивный камень и золоченый ящик, словно потеряв плотность, покрылись рябью, стали зыбкими, колеблющимися. Пылевой вихрь очертил границу, за которой исчезала сила гравитации. И вот, обратившись в пучок оранжевых лучей, Ковчег и глыба на световой скорости исчезли в разломе.
Когда все стихло, Индиана минутку полежал спокойно, потом спросил:
- Лилиан?
- Да, Инди. Что это было?
Доктор Джонс поднялся, и веревки, прогоревшие в нескольких местах, свалились сами собой. Вокруг - пещера как пещера. Никаких намеков на Скрижали Завета. Можно подумать, что ничего особенного не случилось, если бы не тридцать четыре немца, вернее, то, что от них осталось. Угольки остались, да и только.
- Что это было? - переспросил Индиана. - Это был Гнев Божий. Сила Заповедей вырвалась в наш мир. Такое происходит не чаще, чем раз в три тысячи лет.
- Давай, мы тоже выскочим отсюда, - предложила Лилиан. - Переночуем где-нибудь на травке…
- В самом деле, ночи тут теплые, дождик не капает. Хотя, травка выгорела от солнца пару месяцев назад.
Они выбрались из пещеры Гнева Господнего и уж затем обнялись. Небо было огромное, звездное и ясное. Все свидетельствовало о Его величии. Все говорило о той свободе и том просторе, которые Он давал Индиане, Лилиан и другим людям с Его искрой в душе.
ЭПИЛОГ
Истории бывают настоящими и вымышленными. Также короткими, чуть ли не в одно словцо, и длинными, почти вечными. Но любая из них когда-нибудь кончается. Рано или поздно они надоедают Сочинителям - и бледным двуногим, сидящим по пыльным щелям огромного мира, и самой Жизни, держащей весь мир на своей ладони. Это так естественно, ведь Финал любой истории - есть начало следующей. Исчезнет сочинитель, распадется мир, а Закон Финала пребудет во веки веков, рождая новое из праха старого…
Впрочем, город Чикаго пока не собирался никуда исчезать. Город, похожий на огромную турбину, превращал незначительные усилия человеческих частиц в тягу огромной мощности. И тяга эта уверенно толкала мир по неизвестному курсу, одновременно совершенствуя и разрушая его. Город, смутивший разум планеты странными железобетонными миражами, пока еще стоял.
Была осень - ветреная нездоровая пора. Ветры в этой местности дуют всегда, весь год напролет. Озеро Мичиган то втягивает послушные массы воздуха, то выплевывает обратно, наполнив их влагой и тоской. Но именно осенью, когда летняя жара неожиданно сменяется прохладой, ветры становятся особенно заметными, внедряя в бронхи хрип, а в нос - респираторные заболевания.
Было начало - опять Начало! - очередного учебного года. Впрочем, с некоторых пор учеба, как и великое множество других вещей, перестали играть какую-либо роль. Возвышенные планы на будущее были отравлены трупным запахом. Люди окончательно превратились в живую силу, в черные и красные стрелки на военных картах, в колонки цифр стратегических исследований…
Мужчина и женщина совместно проводили ночь.
- Все-таки ты недоразвитый. Тебе никогда не придет в голову, например, взять меня на руки и отнести куда-нибудь, - сказала она, сладко потягиваясь. - Зверь ты мой дикий…
- Зачем тебя нести? Ты и так идешь.
После недолгой паузы, заполненной чмокающими звуками, "дикий зверь" добавил:
- И потом, один раз я тебя уже носил на себе - аккуратно, как мешок с картошкой.
Женщина проверила ладошкой температуру лба у мужчины.
- Ты чего, бредишь?
- Крыс в подземелье было больше, чем квадратных дюймов… - блаженно вспоминал он. - Ты испугалась, завизжала мне в ухо. Я перебросил тебя через плечо и потащился по колено в воде - с этаким кулем в руках. У меня чуть пупок не надорвался…
- Точно сбрендил! - возмутилась она. - Я ничего против крыс не имею. Да и не было в Танисе никакой воды! Много чего другого было - змеи, мертвецы…
- Я про Венецию.
- Венеция? Да ты чего, мне твоих фашистов в Германии хватило!.. Вот, помню, было еще подземелье со скорпионами, сколопендрами, и этими, от которых щекотно…
- Каракуртами, - услужливо подсказал мужчина.
- Ага, мохнатыми паучками. Но в Непале ты даже не пытался перебрасывать меня через свои плечи!
Он, помедлив, осознал ошибку:
- Подожди-ка, это у меня что-то с головой… - и сразу сконфузился. Я, наверное, действительно носил какой-нибудь мешок, а не тебя.
- Кот похотливый, - ласково сказала женщина и потерлась щекой о его волосатую руку. - Знаю я, кого ты таскал.
- Посмотрел бы я, что осталось в твоей черепной коробке после таких нокдаунов, - начал он защищаться. - У того ганса кулаки были размером с арбуз и твердые как кирпич…
- Давай об этом мы с тобой утром потолкуем, - она откинула одеяло. Фу, жарко.
Коттедж был тих и уютен, словно отделен от территории университетского кампуса незримым колпаком забытости. Именно то, что нужно уединившимся любовникам. Горел только китайский фонарик, неназойливо подкрашивая оголенные тела красным и желтым. Радиоприемник наполнял комнату приглушенными порциями простенького джаза. Редкие минуты свободы, когда делаешь не то, что нужно, а то, что хочется спинному мозгу.
Двое лежали в постели.
- Не подошло ли время вылезти тебе из шляпы? - поинтересовалась ехидная женщина. - Куртку ты уже отдал чучелу на чьем-то огороде. Кнут повесил на стенку. Ну, поддайся мне еще разок, и станешь немного похож на нормального.
- Далась вам всем моя шляпа… - недовольно пробурчал мужчина.
- Целоваться мешает, разве непонятно? В глаза лезет, в рот.
Нежная рука сделала короткое движение, и головной убор покатился в угол. Герой на этот раз не успел среагировать, только дернулся, сверкнув от неожиданности глазами.
- Вот так гораздо лучше! Думаешь, я не понимаю, почему шляпа у тебя, как гвоздиком приколоченная? Перестань дурить, мне твоя проплешинка даже нравится. Рядом с ней я выгляжу такой молодой и свежей…
В порыве радости она притиснула его голову к своему бюсту.
- Да отвяжись ты с этой проплешинкой! - сердито высвободился мужчина. - Просто волосы временно поредели из-за истощения сил.
Впрочем, до семейной ссоры дело не дошло. Уютная обстановка погасила стремление к раздору и укрепила тягу к единению. Кто-то кого-то случайно поцеловал, после чего начались объятия, переходящие в продолжительные совместные ласки.
Когда за окном раздались странные пронзительные звуки, женщина не вздрогнула, не забилась от страха обратно под одеяло. Она была дома - в мирной и совершенно безопасной стране. Лишь спросила шепотом, отвлекаясь от шершавых обветренных губ героя:
- Что это?
- Щенок по имени Монтана. Сосед кобелька своего выпустил размяться. Породы такса.
- Чего он так развизжался?
- По молодости. Выписывает сейчас круги, за пятки всех хватает, жизни радуется. Даже завидно иногда…
- Может, нам тоже кого-нибудь завести со скуки?
Некоторое время герой отдал размышлению. Затем ответил с сожалением: - Не люблю я маленьких собачонок. В детстве я дружил с одной немецкой овчаркой - совсем другое дело. Вот такую можно бы завести, будь наша квартирка пообъемнее.
- Это та самая немецкая овчарка, у которой ты имя "Индиана" украл?
- Откуда знаешь про имя? - напрягся он.
- Да кто же этого не знает!
- Ну, ясно, - догадался человек, носящий имя собственной собаки. Папаша треплет языком направо и налево, болтун наш неисправимый… Кстати, замечательная была овчарка, обожала рукописи отца грызть, особенно статьи. Если он и ненавидел кого-нибудь в жизни, то именно это животное. Я ни секунды не сомневался, когда имя себе выбирал.
- Если ты не любишь маленьких собак, давай кого-нибудь другого маленького заведем, - этак невзначай предложила женщина.
- Кого еще?
- Да ты не волнуйся, пеленки я сама стирать буду. И кормить тоже сама. От тебя ничего и не потребуется, только домой иногда заходить. Назовем парня Монтаной, в честь собаки нашего соседа…
- Ты с ума сошла! - испугался он, даже вскочил, промахнувшись мимо обуви. - Какого "парня", что ты задумала?
- А что? У всех женщин есть, я тоже хочу. Ты такой красивый, Инди, когда вылезаешь из своих профессорских тряпок. Особенно ниже пояса. Ну, чего ты разволновался?
Индиана увидел себя в зеркале шкафа и обнаружил, что на нем действительно нет ни единой тряпки, даже самой маленькой. Он мысленно согласился с тем, что действительно красив, но все же сел, спрятался под одеяло.
- Пеленки… - с ненавистью выговорил он. Затем осторожно похвалил. От твоих шуток, дорогая, вспотеть можно. Значит, говоришь, от меня ничего и не потребуется?
- Иди ко мне, - позвала она, спихнув одеяло на пол. - Я тебе дам "не потребуется"!
- Иду, - вздохнул он. - Как-то странно Монтана лает, ты права, Лили…
В дверь позвонили за несколько секунд до наступления откровенного счастья. В очередной раз тонкая паутинка духовной близости была грубо разорвана. Доктор Джонс завернулся в простыню, прошлепал босиком к выходу, с упреком неизвестно в чей адрес: "Ну почему, почему мне так не везет?"
- Потому что ты избран судьбой для великих дел, - пошутила ему в спину Лилиан, беззаботно разметавшись горячим телом по постели.
Постель была, мягко говоря, в беспорядке.
- Кто там? - поинтересовалась женщина, когда хозяинквартиры
вернулся.
- Посыльный, - удивился тот в ответ. - Письмо принес, - в руках профессор держал нечто заклеенное, завязанное, бумажное.
- Может, от Генри? Или от Клопика?
- Глупости, им сейчас не до нас. Они никак в школу поступить не могут. Джи моего отца совсем не слушается, гангстер… - профессор уже разорвал конверт. - Интересно, кто про меня вспомнил?
Внутри был листочек бумаги. Записка, просто записка.
"Я ТЕБЯ ВИЖУ, ДЕМОН. СЕГОДНЯ ТЫ ЕСТЬ, ЗАВТРА ТЕБЯ НЕТ."
Вместо подписи - напечатанный в уголке вензель, изображающий череп, под которым вместо свастики расползлась руна "Гюфу". Паучья руна "Гюфу" прообраз фашистской свастики…
- Все-таки это Дорджи, - легкомысленно предположила Лилиан. - Писать научился, и теперь развлекается.
- Тотенкопф, - угрюмо сообщил Индиана, с усилием тыкая пальцем в череп. - Мертвая Голова.
- Мертвая Голова?..
Страшное слово мгновенно рассеяло завесу между влюбленной парочкой и свихнувшимся миром. Словно вихрь пронесся по комнате. Ласковая музыка в радиоприемнике, оказывается, давно смолкла, сменившись возбужденной человеческой речью. Репортеры, захлебываясь слюной, сменяли друг друга, выплескивали в эфир кипящие крики - о погибшем в одночасье линкоре "Индепенденс", о кровожадных японских субмаринах, расстреливающих из пулеметов экипажи потопленных судов, о раскрытой и обезвреженной группе вражеских смертников, готовивших покушение на Рузвельта…Вечерние
новости, пропади они пропадом вместе с радиоприемником.
- Вспомнили, значит, обо мне, - сказал человек. - Они меня, значит, "видят". А что, демоном быть даже почетно, некоторые из духов вполне ничего… - голос его был собран, скуп на чувства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75