Из всех черт только рот у него был не от Эшли – длинные, с изогнутыми уголками губы сжимались так, словно он привык хранить секреты и всегда владеть собой. Это придавало брату замкнутый и настороженный облик и контрастировало со всем остальным, унаследованным от Эшли. Я вспомнила его мать; детские воспоминания – вот все, что у меня осталось от нее, но я живо представляла себе умную волевую женщину, привыкшую думать самостоятельно и по-своему защищать свои амбиции. Если она передала эту черту сыновьям, это могло стать хорошим предзнаменованием для Эшли-корта. В этом умном настороженном мужчине было больше характера, чем в моем добром отце. Возможно, переняв такие свойства, эти Эшли добьются большего, чем мы. Его улыбка тоже вызвала воспоминания. В ней была очень знакомая озорная искорка.– Только не говори, что обозналась, милая Бриони! Нам никогда не удавалось тебя провести. Нет, я Эмори. А ты ждала другого?– Нет, конечно, но...– Разве тебе не сказали, что я приеду с Кэти из Вустера?– Да, сказали, но... Ах, все в порядке, просто я обозналась. – Я снова улыбнулась. – Ладно, кто бы ты ни был, мое дело сказать: рада тебя видеть. Вся эта «вина» – ерунда, и папа первый так бы сказал. Давай больше не будем об этом, пожалуйста.Я разогнулась, встав со скамеечки, и протянула к нему руки. Он шагнул вперед, взял их в свои, а потом притянул меня к себе и по-братски поцеловал в щеку. Я инстинктивно отшатнулась. Сначала он попытался удержать меня, но потом рассмеялся. Я набрала в грудь воздуха, хотела что-то сказать, но не успела – он поднял руки, сдаваясь:– Ладно, ладно, молчи. Вижу, мы так и не научились тебя дурачить.– Так зачем же пытались?Почему-то я не переставала анализировать и злилась.– Просто так, – легко ответил он и выждал, словно предлагая сказать еще что-нибудь, но я молчала. Момент не очень располагал к объяснениям. С виду я запросто могла принять Джеймса за Эмори, но прикосновения, а тем более поцелуя я бы никогда не спутала. Как только он взял меня за руки, я поняла, кто это. Сверкая на солнце, между нами плыла пыль. Сквозь нее я видела его глаза, по-прежнему улыбающиеся и – я не сомневалась – настороженные.Но он начал говорить о моем отце. Я слушала, благодарила его и что-то отвечала, но не могла освободиться от затмевавших все остальное мыслей. Я вдруг заметила, что не могу встретиться с ним взглядом, и отвернулась, снова устроившись на скамеечке у окна.Приятный холодноватый голос замолк, а когда он заговорил снова, я уловила перемену.– Бриони. Постарайся не очень горевать. Мы тебя не оставим. – Поколебавшись, он добавил, словно отве чая на что-то и, видимо, стараясь покончить с этим: – Пока не время говорить о поместье, но не беспокойся, мы что-нибудь придумаем.Слова звучали ласково, но мне показалось, они снова и снова звенят у меня в ушах. Я что-то ответила, не помню что, а потом вдруг спросила:– Как здоровье дяди Говарда?Джеймс присел за одну из парт и как будто расслабился.– Ему получше; во всяком случае, говорят, ему ничто не угрожает, но до выздоровления далеко. Отцу придется отойти от дел, ты знала об этом? Все усложнилось. Боюсь, он еще долго не сможет приехать. Никак. А ты когда собираешься устроить поминание дяди Джона?– Я еще не говорила с викарием. Думаю, с этим можно подождать, пока дядя Говард не сможет принять участие. Так ведь будет лучше, правда?– Я знаю, он хотел бы приехать.– Наверное, Эмори отправился к нему в Херес? – спросила я. – Раз ты здесь.– Он ездил пару раз навестить отца, но чаще всего сидит здесь, в Бристоле или в Лондоне. Без отца многое стало труднее.– А ты, ты когда приехал?– В конце апреля. Мы понадобились Мигелю, и я подменил близнеца здесь. Брат очень переживал, что не может приехать на кремацию, но было невозможно. Извини.– Ничего, я понимаю. А про Френсиса ты что-нибудь слышал?– Ни слова. Думаю, и ты тоже? Наверное, все так же отшельничает в Дербишире. Не знаешь, с кем он там?– Понятия не имею. Но, зная Френсиса, думаю, он сам по себе.Джеймс пожал плечами:– Вероятно. Но без сомнения, скоро будет здесь.– Джеймс...– Да?– Джеймс, это ты прошлой ночью был в ризнице?Он вздрогнул и выпрямился. Я заметила, как сузились его зрачки, потом серые глаза затуманились, словно Джеймс что-то подсчитывал, и он рассеянно спросил:– В ризнице?– Да, в ризнице. Не ты?– Нет, не я. Какого черта мне делать в ризнице?– Понятия не имею. Вчера поздно вечером я пошла в церковь и увидела кого-то в ризнице. Как только я вошла, он убежал, пересек церковный двор, перескочил через ограду и скрылся в саду. Он видел меня, но не остановился и ничего не сказал.– Глупо. Как ты думаешь, зачем мне убегать, а тем более от тебя?– Не знаю. Но это мог быть Эмори.– Ну и чем это лучше? – Он взглянул на меня. – А ему что там делать? И почему бы он не остановился и не поговорил с тобой? А с чего ты взяла, что это кто-то из нас?– Мне так показалось. Было темно, но я подумала, что это ты или Эмори.– А ты сама не попыталась с ним заговорить, кто бы он ни был?Джеймс ждал ответа, его глаза простодушно расширились. Я знала этот взгляд, словно говорящий «я никогда не был даже рядом с садом», когда яблоки так и сыпались из карманов. Я улыбнулась про себя и дала ему почувствовать эту улыбку, а сама смотрела на искорки в его глазах и не сомневалась в его лукавстве. Отвернувшись к окну, я посадила себе на колено Пота.– Нет. Ну да все равно. Что бы тебе там делать? Я просто подумала, что это кто-то из вас, и мне показалось, что это ты. А насчет Эмори – что это за слухи про него и Кэти? Между ними в самом деле что-то есть?– Да. Они познакомились совершенно случайно, потом встречались в городе, а потом выяснилось, что оба имеют отношение к Эшли. И вот, одно за другим, и – да, можно сказать, между ними что-то есть.– Это серьезно?– Не уверен. То есть со стороны близнеца вряд ли.– Значит, насчет Кэти ты уверен?– Насколько могу судить.– Вы с Эмори обычно не имели секретов друг от друга.– Теперь мы выросли.– Похоже, не так уж и выросли, – сказала я резковато, – раз по-прежнему играете у всех на нервах, выдавая себя друг за друга.– Так удобнее, – ответил он, приподняв бровь и словно говоря, что не хочет ничего объяснять.И не будет. Я прекрасно знала это «так удобнее»: они с Эмори часто выдавали себя друг за друга просто для забавы, ради путаницы или даже за деньги. Один из близнецов, при необходимости провернуть дело где-то в другом месте или желая избежать неприятной встречи, упрашивал, или шантажировал, или просто платил другому, чтобы тот его подменил. Характерно, что именно Джеймс зачастую оказывался жертвой подобного шантажа со стороны брата. И всех выводило из себя, когда они обращались друг к другу «близнец», не давая возможности определить, кто есть кто, если хотели всех запутать. И надо сказать, они намеренно культивировали в себе эту привычку. Даже в детстве с моими братьями нужно было держать ухо востро.– Ты хочешь сказать, – тихо проговорила я, – что Эмори и Кэти не приехали с тобой? Что ты сам привез Кэти и она принимает тебя за Эмори?Он искоса посмотрел на меня, полуозорно, полунастороженно.– Ты в такой ярости!– Да, черт возьми, это не шутки! Зачем ты это сделал, Джеймс?– Да это несмертельно! Просто как-то раз он не смог прийти на свидание и теперь снова не нашел времени. И кроме того, мне хотелось повидаться с тобой.– Но ты мог приехать и просто так, – сказала я. Он молчал. – И кто тебе сказал, что я здесь?– Кто? Эмерсон, конечно. Откуда бы еще я узнал?Я посмотрела на него, но он смотрел в окно через мою голову.– Ты и раньше подменял Эмори? Я имею в виду с Кэти.– Только однажды.– И теперь сегодня, перед ее родителями. Хочешь, чтобы я вас покрыла?– Ты всегда так делала.– На этот раз номер не пройдет. Я с ней не встречалась, но, похоже, с этим не стоит шутить. Если для нее это серьезно, вы можете ее очень ранить.– Что же ее ранит, если она ничего не узнает? Наоборот – она очень расстроится, если узнает, что Эмори снова ее надул.– Ну ладно, – сдалась я. – Чтоб тебя, Джеймс! Вы не имеете права ставить меня в такое положение. Мы уже не дети. Но твое счастье, что уже поздно объявлять им правду, так что придется постараться тебя не выдать.– Ну и прекрасно.В его тоне не улавливалось ничего, кроме снисходительного одобрения, как и всегда, когда я им помогала. Улыбнувшись, я потянула Пота за ухо и подумала, как мало Джеймс изменился и в то же время как сильно.– О чем задумалась? – спросил Джеймс.– Мне сейчас показалось, что мы никогда не расставались.– То есть?Я уклонилась от ответа.– Знаешь, как будто это было вчера – вы с Эмори играли в эти игры. Я имела в виду только то, что сказала, Джеймс. Не спрашивай меня больше, я все равно не отвечу.Но он не слушал. Он смотрел в окно через мою голову, и я заметила, что его взгляд оживился.– Ты знала, что один из буков пропал?– Да. Роб сказал мне, его свалило бурей в феврале. Страшно жалко видеть эту пустоту.– Да. Но ты заметила, что видно через этот просвет?Я обернулась.– Нет. А что?Он кивнул вниз:– Теперь отсюда виден павильон и почти весь лабиринт... Бриони!– Что такое? Ты меня напугал!– Впервые это вижу! Почему нам никогда в голову не приходило? Это же геральдический щит!– Что «это»? О чем ты?– Смотри! – нетерпеливо сказал Джеймс. – План! План лабиринта. Да, он увеличен и местами смазан, но форма – узнаешь эту странную фигуру на каминах возле девиза «Не трогай кошку»? Несомненно, это она!Я взглянула вниз на пересекающиеся линии лабиринта. Хоть он и зарос, солнце достаточно ясно выхватывало очертания, подтверждая правоту Джеймса.– Боже праведный, так вот оно что! Что ж... В конце концов, лабиринт был у Уильяма Эшли любимым местом уединения, правда? Я всегда гадала, почему он расположил позади девиза Джулии это странное пятно. Помню, он использовал его и на своих экслибрисах. Кстати, о книгах... – Я взглянула на Джеймса. – Из библиотеки, кажется, кое-что пропало.Он как будто не слушал, по-прежнему внимательно рассматривая залитый солнцем лабиринт, и рассеянно проговорил:– А, да... Лошадка и печатка со львом. Ты обнаружила что-то еще?Я не ответила. То есть не ответила вслух.– Значит, ты знал, Эшли?Он вроде бы очнулся и обернулся ко мне:– Он очень странный, этот лабиринт. Можно подумать... Прости, ты что-то сказала... что-то о китайской лошадке и печатке, которые пропали.– Я не говорила. Это ты сказал.Он кивнул:– Мне рассказали Андерхиллы. Они сказали, что ты отправилась смотреть, не пропало ли еще что-то. Ну и как, проверила?– Насколько смогла без описи. Я не нашла этих вещей в библиотеке, но мистер Эмерсон мог убрать их куда-нибудь.– Нет. Когда мы приехали, Андерхилл только что позвонил Эмерсону. Тот ничего не знает. Это определенно очень странно. А ты обнаружила еще какие-нибудь пропажи?– Картины, которые мне подарила бабушка Софи. Вон оттуда.Я указала на стену.Он нахмурился:– Эти? Черт возьми, кому понадобились две детские картинки?– Эти «детские картинки», как ты их назвал, – подлинники и теперь стоят немалых денег, хотя их будет трудно продать. Похититель не сможет их просто выставить, они уникальны. Ради бога, Джеймс, куда они могли деться?– Бог его знает. А ты уверена, что они пропали? Их могли положить куда-нибудь. Думаю, ты найдешь их в шкафу или еще где-нибудь.– Я сама положила их в этот шкаф и заперла его. А теперь он не заперт, и картин нет. Логично заключить, что они пропали вместе с лошадкой и печаткой.Джеймс еще сильнее нахмурился:– Пожалуй, ты права. – Он поколебался. – Слушай, Бриони, я понимаю, все это довольно неприятно, но постарайся не очень суетиться. Не лучше ли оставить это все нам с близнецом и Эмерсону? Мы разберемся. Уверен, найдется самое безобидное объяснение. Однако кто мог взять эти вещи? Классная даже не открывается для посетителей.– Это зацепка, а?Он запнулся на полуслове.– Ты подозреваешь Андерхиллов?– Нет, конечно. Я о них ничего не знаю, кроме того, что это очень милые люди, насколько я смогла рассмотреть сегодня. Но главное, какой смысл таким людям красть эти мелочи – да и вообще что-либо, зачем?– Ладно, оставим это, дорогая. – Он замялся. – Пойми меня правильно, но тебе в самом деле не стоит об этом беспокоиться. Это наше дело. – Помолчав, он покосился на меня: – Ты не против?– Дай мне время подумать. Еще не знаю. – Я начала разгибаться, вставая со скамеечки у окна. – Тебя послали позвать меня к обеду? Думаю, нам надо идти.– Бриони.Его рука легко легла мне на плечи. Я села и замерла.– Мне нужно кое-что обсудить с тобой. Когда мы сможем поговорить? Я слышал, ты переезжаешь в коттедж. Это правда?– Да. Я ходила туда сегодня утром. Роб и миссис Гендерсон все приготовили, и, наверное, я сегодня перееду. Я... Я тоже хотела бы поговорить с тобой, Джеймс. Мне нужно многое рассказать... После обеда? Или «Эмори» будет занят с Кэти?– Нет. Но после обеда ему придется поболтать с Джеффом Андерхиллом о найме поместья. А потом я смогу зайти. Ты ночуешь там?– Да.– Тогда увидимся. А теперь, наверное, лучше спуститься. Все в порядке, спешить некуда. Стефани подождет, нам нужно многое сказать друг другу.– А что решили насчет найма?– Говоря официальным языком, им будет позволено остаться до истечения срока. Срок истекает в ноябре. Ни Эмори, ни я не видим причин его сокращать. А ты?– Это имеет значение?Рука на моем плече шевельнулась.– Значит, возражаешь.– Говорю тебе, не знаю. – Резко освободившись, я встала и направилась к двери. – Пошли.– Своего наперсника возьмешь с собой?– Кого? – Только тут я заметила, что тащу с собой Пота, и швырнула его на скамеечку у окна. – Чтоб тебя, Джеймс! – воскликнула я, но на этот раз про себя, и продолжила свой путь к двери. Джеймс пошел за мной.– Ты не заметила в библиотеке, все запертые книги на месте?– Опять же без описи не могу сказать. Но пустых мест не заметила. Надо будет проверить. Мы застучали каблуками вниз по лестнице.– Может быть, тебе все-таки лучше оставить это нам? – снова предложил он.– Черта с два! Я совершеннолетняя, и во всяком случае самых худших из них не осталось. Помнишь, Эмма Эшли несколько сожгла.– Бабушка Савонарола. Сожгла. Жаль, – весело проговорил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35