К концу дня гражданину этому надоело, видимо, мировой скорби
предаваться, и он сам - заметь, сам! - предложил в картишки перекинуться.
Как ты понимаешь - не мог я отказаться. Сели втроем: я, он и человек этот,
он при нем вроде холуя. Удивил он меня. Вроде чистый фрайер, но слишком
легко большие бабки отдает. До Москвы я его серьезно выпотрошил, но
расставались мы, улыбаясь. Он мне телефончик оставил, просил звонить как
можно чаще. Благодарил за науку. Ну, иногда я ему звоню, встречаемся в
"Якоре", любимое его место - "Якорь", обедаем, разговоры разговариваем.
- Последний разговор - о домушниках? - перебил Ларионов.
- Ага, - легко согласился Вадик. - Просил подходящего человечка
подыскать, по возможности, не нашего, не московского.
- Зачем он ему - не говорил?
- Он не говорил, а я не спрашивал. Не знаешь - свидетель, знаешь -
соучастник.
- Про скок у коллекционера Палагина по хазам не слыхал ничего?
- Говорили что-то.
- А ты рекомендованного тобой ростовского гастролера с этим делом не
соединял?
- Это уж ваша работа - соединять.
- Ты, как всегда, прав. Вот я тебя с этой кражей и соединю.
- Не соединишь, Алексеевич, я тебе на свободе нужен. - Вадик
окончательно раскололся и поэтому окончательно обнаглел.
- Нужен. Пока нужен, - двусмысленно подтвердил Ларионов и потребовал:
- Нарисуй-ка мне этого гражданина в профиль и анфас.
- Леонид Михайлович Берников. Телефон Ж-2-14-16. Живет на
Котельнической набережной, серый такой дом у Таганского моста.
Генеральский.
Сведения Ларионов не записывал, он их запоминал. Настроение
улучшилось. Он поднялся со скамьи, подмигнул Вадику, усмехнулся:
- Кончил дело - гуляй смело. А не вернуться ли нам, Вадик, в Дом
кино, шарики с устатку покатать?
- Я тут Ромку Петровского встретил. Он тебе не нужен? - вставая,
предложил Вадик, как бы отстегивая Ларионову премиальные за душевное
поведение.
- О чем толковали? - без особого интереса поинтересовался Ларионов.
- Да вроде ни о чем. Топтался он на месте, намеки делал, хотел о
чем-то спросить, но так и не спросил ни о чем.
- На что намекал, вокруг чего топтался?
- Как бы походя вопросик закинул насчет того, знаю ли я человека при
деньгах, который эти деньги вложить хочет. Я ему прямо в лоб: что
предлагаешь? Он посмеялся, рукой махнул, мол, так, отдаленная перспектива.
- Ну, тогда ближайшая перспектива у него - два года за нарушение
паспортного режима. У него ведь Москва минус сто. Встретишь его, так и
скажи.
- От своего имени? - изволил пошутить Вадик.
- От моего имени, от имени московской милиции, как тебе удобнее. Ну
что, пошли?
- Берегись, Алексеич, раскую я тебя на все четыре копыта. Год будешь
мне алименты от своей милицейской зарплаты отстегивать!

Лики музыкальных гениев по стенам, лица знакомых интеллигентов в
рядах, и Курт Зандерлинг с Бетховеном в обнимку. Ах, хорошо! Роман Казарян
прикрыл глаза. Красивым голосом Всеволод Аксенов ритмично излагал
последний монолог, и взрывами врывалась музыка.
Вот он финал. Ах, хорошо, ах, хорошо! Хорошо вспомнить, что можно
испытать наслаждение от музыки, хорошо ощущать себя в душевном единении с
теми, кто вместе с тобой испытывает это наслаждение, хорошо сидеть в
кресле с закрытыми глазами и просто слушать. Все. Конец Эгмонту, конец
первому отделению.
Роман открыл глаза. Поднялся с кресла. В шестом ряду, справа, вставал
Миша Мосин. Роман направился к нему.
- Ромочка! - обрадовался Миша Мосин. - Сколько зим, сколько лет!
Гуляли в фойе, разговаривали об искусстве.
Идя в Большой зал консерватории, Казарян полагал, что после первого
отделения возьмет Мишу Мосина под руку и выведет на улицу Герцена, где
задаст ему ряд интересующих его, Казаряна, и Московский уголовный розыск
вопросов. Но пожалел и этого не сделал. Не Мосина пожалел. Во втором
отделении была Девятая. Договорились встретиться после концерта.
Кончилось все. Ослабленные и невнимательные, они закуривали в
скверике, в котором еще не поселился размахивающий руками Чайковский.
Подбежала дамочка в очках, схватила Мосина за рукав, защебетала оживленно.
- Мосенька, сегодня Курт был неподражаем, не правда ли?
- Иначе и не могло быть. Он с нами прощался, Лялечка.
- Это не трепотня, Мося, это действительно так? - жалостно спросила
дамочка.
- Это действительно так. Днями Курт Зандерлинг навсегда уезжает от
нас в ГДР, - торжественно доложил Мосин.
- Горе-то какое! - деловито огорчилась дамочка, поцеловала Мосина в
щеку, подхватила на лету падавшие от удара о мосинский нос очки и убежала.
- Миня, а почему тебя Мосей стали звать? - поинтересовался Роман.
- Ты с успехом мог бы задать другой вопрос: Мося, а почему тебя Миней
назвали? - раздраженно ответил Мосин. - Но мне кажется, что ты отлавливал
меня не для того, чтобы задать этот вопрос. А совсем-совсем другой. По
палагинскому делу. Так?
- Проницателен ты, Миня.
- Профессия такая.
- А какая у тебя профессия?
- Юрист, Рома.
- Не юрист, а юрисконсульт фабрики канцтоваров "Светоч". Это не
профессия и даже не должность. Это крыша, голубок мой.
Мося засмеялся и смеялся долго. Отсмеявшись сказал:
- Господи, до чего же милиционеры одинаковые! Сразу пугать.
- Я не пугаю тебя. Я позицию определяю, с которой ты и должен
выступать в разговоре со мной. Я - представитель правоохранительных
органов, а ты - жучок, существующий и существующий неплохо на сомнительные
доходы.
- Из пушек по воробьям, - как бы "а парт" кинул реплику Мосин.
- Воробей - это ты?
- Выстрел-то мимо меня и поэтому по воробьям. - Вопросы будешь
задавать? - с места в карьер начал Мосин.
- А как же! - обрадовался Казарян.
- Тогда без предисловий начинай. Я тороплюсь, меня симпатичная гусыня
ждет.
Казарян взял его под руку и вывел на улицу Герцена, и пошли они к
Манежной площади.
- С палагинской коллекцией хорошо знаком?
- Да.
- И знаешь, как она хранилась в доме?
- Да.
- Через тебя никто не пытался начать переговоры с Палагиным о продаже
коллекции или части ее?
- Палагинской коллекцией интересуются только специалисты и фанаты. И
те и другие знают, что Палагин ничего не продает. Так что подобной попытки
не может быть в принципе.
- Кстати, Миня, а сам-то ты что-нибудь коллекционируешь?
- Конечно. Но моя страсть - сугубо по моим средствам. Я по дешевке
собираю русскую живопись начала двадцатого века, которая стоит копейки и
которая через двадцать пять лет сделает меня миллионером.
- А хочется стать миллионером?
- До слез, Рома.
- При такой жажде можно и форсировать события, а?
- Какие, собственно, события?
- События, приближающие тебя к миллионам.
- Дорогой Рома, при твоем ли роде деятельности заниматься
эвфемизмами? Спроси коротко и ясно: "Гражданин Мосин, не вы ли за
соответствующее вознаграждение навели уголовников-домушников на коллекцию
Палагина?"
- Считай, что спросил.
- Не я.
- Жаль. - Казарян обнял Мосина за плечи. - А то как бы было хорошо!
- Не столько хорошо, сколько просто. Для тебя.
- В общем, я тебе, Миня, верю. Хотя нет, все наоборот. В общем, я
тебе, Миня, не верю, но в данном конкретном случае верю.
- Тоже мне Станиславский! Верю! Не верю!
- Хватит блажить-то. Давай вместе подумаем. Я поначалу был убежден,
что наводка зрячая. А вот окружение прошерстил и усомнился.
- А если темная, Рома?
- Откуда? Среди окружения фофанов для темной наводки нет.
- Есть идея, Рома.
- Поделись.
- А что я с этого буду иметь?
- Миня, могу тебя заверить: от моих благодеяний миллионером станешь.
- Да я шучу, шучу! Хотелось бы просто от тебя в знак признательности
небольшой сувенирчик. У твоего папаши в чулане лентуловский этюд пылится.
Только и всего!
- Договорились. А ты мне в ответ - театральный экскизик Добужинского.
Я помню, у тебя их несколько.
- Это же баш на баш! Мне-то какая выгода?
- Как знаешь, Миня, как знаешь!
Мосин отчаянно махнул рукой:
- Ну, что мы с тобой, право, как на базаре! Бери идею задаром.
- Значит, Лентулов менять прописку не будет.
- Как это не будет? - возмутился Мося. - Мы же с тобой договорились:
ты мне Лентулова, а я тебе - Добужинского.
- Ладно. Отдавай идею задаром.
- Вы в своей конторе на Петровке небось думаете, что вы самые умные и
проницательные. А у некоторых на плечах тоже не кочан капусты.
- Кстати, насчет эвфемизмов. Некоторые - это ты?
У казаряновской альма-матер - юрфака - они перешли на другую сторону
улицы, свернули налево и мимо старого здания МГУ, мимо американского
посольства выруливали к "Националю".
- Абсолютно верно. Я. Так вот, у которого на плечах не кочан капусты
вне зависимости от вас размышлял о краже и пришел к выводу, что наиболее
вероятный источник о палагинской коллекции и о квартире - обслуга.
Прикинул: жактовские деятели, приходящая прислуга, персональная портниха
жены и, наконец, столяр-краснодеревщик, который уже много лет строит
Палагину разнообразные вместилища для его коллекции.
Слесаря, водопроводчики, домработница, портниха, электрики, конечно
же, могут дать кое-какие сведения о квартире Палагина. Но исчерпывающие
сведения, а главное - все о коллекции, может дать только Петр Федосеевич,
краснодеревщик. Я его знаю сто лет, Палагин его знает сто лет, все его
знают сто лет, и поэтому почти с уверенностью можно сказать, что на
сознательную зрячую наводку он никогда не пойдет. А вот втемную его
использовать могли.
- Завтра с утра мы с тобой, Миня, в гостях у Петра Федосеевича.
- А ты сегодня Лентунова подготовь. Там масло, ты пыль влажной
тряпочкой сотри, подсолнечным маслом протри и опять насухо вытри. - Мосин
подошел к окну кафе, глянул в щель между неплотно задвинутыми гардинами,
сообщил: - Юрий Карлович с Веней кукуют. Обрадовать, что ли, советскую
литературу?
- Валяй. Подкорми классиков с доходов праведных.
- Компанию не составишь?
- Мне, Миня, пьянствовать в общественных местах не положено. Особенно
с тобой.
- Грубишь, хамишь, а зачем?! Будь здоров тогда. - И Миня небрежно
кивнул Казаряну. Наказав Казаряна за милицейскую грубость, он тут же
добавил, ибо не забывал ничего и никогда: - Завтра в девять часов утра я
жду тебя у метро "Дворец Советов".

У Александра было прекрасное настроение, потому что Ларионов подходил
к концу своего доклада о проделанной по делу о палагинской краже работе.
- Кое-что о Леониде Михайловиче Берникове я подсобирал. - Ларионов
сверился с бумажкой, - Л.М.Берников, 1896 года рождения, образование
незаконченное среднее, с 1933 года постоянно работает в системе
промкооперации, в основном в должности председателя различных артелей. К
судебной ответственности не привлекался, однако в знаменитом текстильном
деле сорокового года фигурировал как свидетель. В настоящее время заведует
производством артели "Знамя революции", изготовляющей мягкую игрушку.
- Похоже, Сережа, похоже, - оценил ларионовскую работу Смирнов. - Я
понимаю, у тебя времени не было, но все-таки... В УБХСС на него ничего
нет?
- Я по утрянке к Грошеву успел заглянуть. Говорит, что единственное у
него - подозрения.
- Что делать будем?
- Романа подождем и решим.
- А где он запропал? - вдруг высказал начальственное неудовольствие
Смирнов.
- Звонил в девять, сказал, что к одиннадцати, к полдвенадцатому
будет. У него там что-то по наводке выклевывается.
И действительно выклевывалось, потому что оперуполномоченный Роман
Казарян сиял как медный, хорошо начищенный таз. Он вошел в кабинет
Смирнова вольно-разболтанной походочкой, оглядел присутствующих, небрежно
поздоровался:
- Привет! Трудитесь? Ну-ну! - И кинул себя на стул.
- Привет, гражданин Ухудшанский! - ответствовал его начальник
Смирнов.
Казарян поморгал-поморгал, понял, посмеялся сдержанно, отреагировал:
- Точно отмечено. Исправлюсь, товарищ майор. Так что же у вас
новенького? - Но надоело, и он торжественно сообщил: - Пока вы тут в
бумажки играете, бюрократы, я, по-моему, кончик ухватил.
- И я кончик ухватил, - скромно, но с достоинством, сообщил Ларионов,
а Смирнов задал им детскую загадку:
- Два конца, два кольца, посредине - гвоздик. Что это такое, друзья
мои?
- Это дело о краже в квартире гражданина Палагина. Правильно? -
отгадал Казарян.
- Правильно, - подтвердил Смирнов. - Два конца есть. А где же
гвоздик?
- На пересечении двух концов, - объяснил непонятливому начальнику
Казарян.
- А если прямые не пересекаются, если они - в параллели?
- У Лобачевского все пересекается.
- Но Ты, Рома, не Лобачевский.
- Я - лучше, я - выдающийся сыщик современности. Мы когда-нибудь о
деле поговорим?
- Давно жду, - признался Смирнов. - Начинай.
- Сегодня утром Миня Мосин рекомендовал меня, как заказчика,
персональному краснодеревщику Палагина Петру Федосеевичу. Я сказал, что
мне необходимы стенды-шкафы для коллекции миниатюр XIX века, камей и
медальонов, и, зная о прекрасной домашней коллекции Палагина, хотел бы
иметь нечто подобное. И подсунул ему планчик квартиры, будто бы моей, а на
самом деле вариацию на темы палагинских апартаментов. Обрадованный маэстро
по этому плану воспроизвел расположение стендов палагинских, отметив
центральную, более ценную часть экспозиции, как его, мастера,
профессиональное достижение.
Тотчас коллекционер, предъявив удостоверение, превратился из
коллекционера в милиционера и попросил ответить Петра Федосеевича на
вопрос: "Не приходил ли к нему еще кто-нибудь с подобным моему
предложением?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28