инспектора хлопали дверями, бегали по коридору, стучали пишущие машинки, беспрерывно звонили телефоны. Прокуратура хотела иметь сведения о том, как идут дела, судебный следователь тоже.
Швейцар занялся приготовлением кофе.
Мегрэ встретил одного из своих сотрудников в коридоре.
— Ну и что? Чего-нибудь от него добились?
— Нет. Заупрямился и молчит.
Ни один из трех задержанных в кафе «У друзей» не знал Фернана. Они твердо стояли на этом Видимо, договорились заранее, чтобы молчать до конца.
А когда прокрутили магнитофонную ленту и запись телефонного разговора, который Рене Люссак вел с Корбейлем, сказали:
— Каким образом это нас касается? У Рене в Корбейле девушка, что плохого в том, что он хотел поговорить с ней? А Рене Люссак отвечал:
— Может быть, у меня есть любовница, ну и что? Нельзя?
Была устроена очная ставка жены Люссака с Фернаном.
— Вы знаете этого человека?
— Не знаю.
— А я что говорил! — обрадовался арестованный. — Эта женщина никогда меня в глаза не видела! Ведь я столько лет провел в тюряге, и где — на острове Ре! А она там никогда не была!
— Когда вас выпустили из тюрьмы?
— Годом раньше, чем следовало, и один приятель дал мне адрес своей бабы, он сказал, чтобы я спокойно шел к ней, она наверняка не откажет мне в крыше над головой и в еде… Ну и жил я у нее, как у Христа за пазухой…
Адвокат Гамбье, предупрежденный по телефону, появился в час ночи и в защиту своего клиента засыпал всех цитатами из Уголовного кодекса.
Согласно новой процедуре, в уголовных делах нельзя было задерживать подозреваемых более чем на двадцать четыре часа, после чего дело должно было перейти в руки прокурора и судебного следователя под их полную ответственность…
Следующая очная ставка — Рене Люссака с женой — не дала никаких результатов.
— Скажи им правду.
— Какую правду? Что у меня есть любовница?
— А оружие?..
— Один приятель одолжил мне свой пистолет. Ну и что из этого? Я часто бываю в поездках, один на пустынных дорогах, ночью, лучше иметь такую хлопушку в кармане, чтобы в случае чего…
Ранним утром на набережную Орфевр привезли свидетелей нападения на улице Лафайет: официантов и кассиршу из кафе напротив, нищего, полицейского в штатском, который стрелял, и случайных прохожих.
Был произведен тщательный обыск в квартире всех трех арестованных в надежде, что в какой-нибудь из них обнаружится чемоданчик ограбленного кассира.
Все это шло своим чередом, согласно установленному шаблону полицейского следствия.
— Мадам Люссак может вернуться домой, — сказал Мегрэ. — Предупреждаю, однако, что вы будете находиться дома под постоянным надзором полиции.
Сгорбленная, угнетенная, она смотрела перед собой остекленевшими глазами, как бы не понимая, где находится.
В то время, пока инспектора допрашивали арестованных, окружив их перекрестными вопросами, Мегрэ решил немного проветриться.
Утро было холодным, шел снег. Комиссар зашел в первое попавшееся открытое в это время кафе и, стоя у стойки, выпил две чашки горячего кофе, похрустывая рогаликами.
Когда он вернулся к себе в кабинет, было уже семь часов. Он чувствовал себя усталым, глаза отекли, веки горели.
В кабинете его ждал инспектор Фумель, что очень удивило Мегрэ.
— Неужели и у тебя есть для меня какие-нибудь новости?
— Есть, шеф!
— Ну, говори!
Фумель, волнуясь, начал рассказывать:
— В эту ночь я был на дежурстве. Смотрел, что происходит на авеню де Версаль, но одновременно держал телефонную связь с коллегами из других комиссариатов. У всех есть фотография Кюэнде, я давал им ее с мыслью, что не сегодня завтра из этого что-нибудь да выйдет… Когда я разговаривал с комиссаром Буффе из тринадцатого, то напомнил ему об этом типе. А он ответил, что как раз хотел мне по этому поводу позвонить. Он сотрудничает с инспектором Лоньоном, который при виде фотографии Кюэнде буркнул что-то себе под нос и сразу сунул ее в карман. Видимо, это лицо ему кого-то напомнило. Я начал собирать информацию о разных маленьких барах и ресторанчиках в районе площади Константен-Пекер и улицы Коленкур. Вы знаете Лоньона, господин комиссар, знаете, что если он что-то вобьет себе в голову, то будет держаться этого и не уступит. Наконец ему удалось попасть в десятку: в одном таком маленьком баре под названием «Ла-Режанс», на улице Коленкур, сразу узнали Кюэнде. Ему сказали, что он тут часто бывал с одной женщиной.
— Часто там бывал… — повторил Мегрэ в задумчивости. — А с каких пор?
— Поразительно! Кажется, года два.
— Они что-нибудь знают об этой женщине?
— Официант не знает ее фамилии, но говорит, что она должна жить где-то поблизости, может быть, в каком-нибудь из соседних домов, поскольку видит ее через окно каждое утро, когда она выходит из дома за покупками.
В следственном отделе внимание всех было сконцентрировано на личности Фернана и его приятелей. В коридоре опять роились свидетели, которым по очереди показывали каждого из задержанных. Напряженная работа не прекращалась, а пишущие машинки стучали беспрерывно, записывая показания.
Инспектору Фумелю было не по себе среди всей этой кутерьмы. Он стоял в коридоре, держа в пожелтевших от никотина пальцах сигарету и курил ее с такой рассеянностью, что не чувствовал, как окурок обжигает ему губы.
Он один не забыл о том тихом, спокойном швейцарце, труп которого видел в Булонском лесу, личностью которого интересовался комиссар Мегрэ. Никто уже об этом человеке не помнил. Так, словно дело о его убийстве было бы раз и навсегда погребено. Разве судебный следователь Кажу не был убежден, что не стоит им заниматься? Он предрешил все одним ударом уже в самом начале, авторитетно заявив: «Сведение личных счетов представителями преступного мира…» Он не знал ни старой Жюстины с улицы Муфтар, ни гостиницы «Ламбер», ни маленького дворца напротив…
— Устал, Фумель?
— Не очень.
— Выйдем вместе, хочешь?
Мегрэ говорил с Фумелем таким доверительным тоном, как если бы он был учеником, который предлагает приятелю вместе прогулять уроки.
— Когда приедем на место, будет уже светло…
Оставив соответствующие инструкции своим людям, Мегрэ вышел на набережную Орфевр. Он задержался на углу улицы, купил сигарет, после чего отправился в компании прозябшего до мозга костей инспектора Фумеля на остановку, чтобы подождать автобус, идущий в направлении Монмартра.
Глава 7
Инспектор Лоньон догадывался, что комиссар Мегрэ придает большее значение отысканию убийц какого-то там безымянного человека в Булонском лесу, чем грабительскому нападению на улице Лафайет и банде гангстеров, хотя об этом шумели все газеты, — только не знал, почему.
Но если это так, как он предполагает, то почему комиссар Мегрэ не ухватился за нить, которая могла привести его к клубку? Кто знает, как далеко он продвинулся в поисках правды? А ведь известно, что Мегрэ — это человек, одаренный необыкновенным нюхом, умеющий идти к цели упорно, настойчиво, дерзко, жаждущий выиграть любой ценой!
Может быть, это только Лоньона преследует судьба — ведь ему не удалось до сих пор ничего добиться. А мог бы ведь и он наконец получить повышение. Он подумал с горечью: неужели его судьба остаться до конца карьеры только инспектором, таким же вечным инспектором, как Фумель? Тот из шестнадцатого, а Лоньон из тринадцатого. Фумеля бросила жена — уехала, не оставив адреса. Жена Лоньона постоянно прихварывает уже лет пятнадцать.
В деле Кюэнде, может быть, и сам Лоньон немного виноват: не проследил как следует за всем. Занятый другими делами, он передал его коллеге, который не придавал ему слишком большого значения. Только раз поговорил он с Фумелем по телефону, и то случайно. Но имеет ли это какое-нибудь значение?
Снег шел крупными хлопьями, он лежал на тротуаре довольно толстым слоем, но быстро таял.
Автобус был переполнен, в нем было жарко. Большинство пассажиров молчало. Одни глядели в окно, другие оцепенело смотрели перед собой. На поворотах они невольно наклонялись то вправо, то влево.
— Ничего не узнал о мехе? — внезапно спросил Мегрэ.
Фумель, погруженный в свои мысли, вздрогнул и повторил последнее слово, как если бы в первое мгновение не понял.
— О мехе?
— О мехе дикого кота для прикрывания ног в автомобиле?
— А, правда. Я заглядывал в автомобиль Стюарта Вильтона. Ничего подобного там не было. Прекрасная машина! Не только с печкой, но и с кондиционером. И, кажется, есть даже бар. Так мне сказали в его гараже.
— А в автомобиле его сына?
— Он обычно ставит свою машину перед отелем «Георг V». Я заглянул внутрь. Никакой полости для ног тоже нет.
— Ты знаешь, где он заправляется бензином?
— У ближайшей бензоколонки, на улице Марбеф.
— Ты был там?
— Еще не успел.
Автобус остановился на улице Консгантен-Пекер. В такое раннее время тут почти совершенно пусто. Еще не было восьми часов утра.
— Кажется, это здесь «Ла-Режанс».
Это была старомодная пивная, каких все меньше оставалось в Париже. С мраморной стойкой, с местом для кассирши возле нее, с зеркалами на стенах, с металлическими колечками вместо вешалки. Фирменным блюдом заведения, как сообщали вывески, было шакрю гарни.
Внутри уже светло, официант сгребал в совок мусор с пола.
— Ты что-нибудь ел? — спросил Мегрэ.
— Еще нет, — ответил Фумель.
Фумель заказал себе кофе и булочку с маслом, Мегрэ же, который этой ночью и с самого утра выпил много кофе, — стаканчик коньяку.
Странная пора… Уже не ночь, но еще и не день. Сквозь окно видны спешащие в школу дети. Они наклонялись, брали снег в руки, пробовали лепить снежки, но он таял v них на ладонях.
— Скажите… — обратился Мегрэ к официанту.
— Слушаю вас.
— Вы знаете этого человека?
Официант довольно долго вглядывался в комиссара, как бы с усилием стараясь припомнить, откуда он знает это лицо
— Господин Мегрэ… господин комиссар Мегрэ, правда? Припоминаю. Вы уже бывали у нас — довольно давно, кажется, года два назад, вместе с инспектором Лоньоном.
Он с готовностью и усердием рассматривал фотографию.
— Да, этот господин сюда приходит. Не один. Всегда с одной такой… шляпницей.
— Что значит «шляпницей»?
— А она носит каждый раз новую шляпу, и все какие-то смешные. Чаще всего они приходят вместе поужинать, садятся вон там, в уголке. Она обожает шакрю. Они никогда не торопятся, сидят долго, попивают кофе, иногда заказывают рюмку коньяку Смотрят в глаза друг другу или держатся за руки. Оба очень симпатичные.
— Давно они к вам приходят?
— О, уже пару лет. Сам даже не помню, с какого времени.
— Она, наверное, живет где-нибудь поблизости?
— Меня уже спрашивали. Я вижу ее каждое утро, когда она с сеткой выходит за покупками. Наверняка живет на этой улице.
Почему Мегрэ был так доволен, что ему удалось раскрыть присутствие женщины в жизни Оноре Кюэнде?
Полчаса спустя он в сопровождении Фумеля входил в первый от угла дом. Консьержка в своей комнате сортировала письма жильцам.
— Вы знаете этого человека?
Она рассматривала фотографию сосредоточенно и через минуту отрицательно покачала головой.
— Кажется мне, что я где-то его видела, но не могу сказать, что его знаю. Во всяком случае, сюда он не приходил
— А может быть, здесь живет… может быть, среди ваших жильцов есть женщина, которая часто меняет шляпки?
Консьержка посмотрела на Мегрэ с удивлением, пожала плечами и пробормотала себе под нос что-то, чего он не расслышал.
Точно также во втором и третьем домах поиски не увенчались успехом.
В четвертом, в то время, когда они вошли, консьержка бинтовала мужу руку, которую он повредил, вынося мусорные баки.
— Вы знаете этого человека?
— А что?
— Он живет в вашем доме?
— Живет, не живет — трудно сказать. Приходит к даме с шестого этажа.
— Какой даме?
— К модистке. Мадемуазель Эвелине.
— А мадемуазель Эвелина здесь давно живет?
— О, лет десять — двенадцать. Она уже жила тут, когда я сюда переехала.
— А он тогда бывал у нее?
— Не знаю… Может, и бывал… Не помню.
— Вы ее видели в последнее время?
— Кого? Эвелину? Я ее каждый день вижу!
— А его?
— Не помню, — она повернулась к мужу: — Когда мы последний раз видели этого господина?
— Не знаю. Не так давно.
— Случалось, что он оставался ночевать у нее? Консьержка улыбнулась. Видимо, она сочла комиссара очень наивным человеком.
— А если даже и так?.. Ведь они оба совершеннолетние, разве нет?
— А не жил ли он у нее подольше… неделю, две?
— Иногда даже и месяц.
— А эта Эвелина сейчас дома?
— Наверняка.
— Как ее фамилия?
— Шнейдер. Эвелина Шнейдер.
— Она получает письма?
— О, почти нет. Очень редко.
— На каком этаже она живет?
— Я же говорила. На шестом.
— Налево или направо?
— Направо.
Мегрэ вышел на улицу, чтобы проверить, есть ли свет в окнах на шестом этаже. Свет горел.
Лифта в этом доме не было. Пришлось подниматься по лестнице. Дом казался спокойным и опрятным, лестницы содержались в чистоте. Перед дверями квартир лежали соломенные коврики. Тут и там виднелись таблички с фамилиями, металлические или эмалированные. На третьем этаже жил зубной врач, на четвертом — акушерка. Мегрэ останавливался на каждой площадке, опасаясь одышки. Из-за запертых дверей доносились звуки радиоприемников.
На шестом этаже они остановились перед дверью с правой стороны. Мегрэ долго колебался, прежде чем нажал на кнопку звонка. И отсюда также доносились звуки музыки, но спустя минуту кто-то выключил радио, послышались шаги, и в открытой двери на пороге показалась маленькая блондинка, одетая не в халат, а в свободную блузку и брюки, с тряпочкой, которой стирают, пыль, в руках. Она смотрела на них широко раскрытыми глазами.
Мегрэ и Фумель чувствовали себя не менее смущенными, чем она. В ее глазах сначала отразилось удивление, а через мгновение беспокойство. Губы ее дрожали, когда она спросила:
— Вы принесли мне… печальную новость?
Жестом она пригласила их в комнату. Видимо, она занималась уборкой, поскольку пылесос еще рычал. Она выключила его и, проходя мимо, отодвинула ногой, чтобы он не заслонял дороги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16