Его словно бы выбросили нагишом в
Пространство. И он вспомнил, что так уже было, что он висел в Пустоте,
ничего не прикрытый, что его сжимала холодная лапа... Но тогда ему не было
страшно. А теперь он испытывал не просто страх, его пронизывал ужас.
И в последнюю секунду, когда животный инстинктивный ужас этот грозил
повергнуть его в безумие, превратить из человека в зверя, амебу, слизняка,
червя, отбросить его в невообразимые дали добытия и хаоса, Иван вдруг
ощутил на груди холодок. И даже не понял, что это. Лишь вывернув шею,
скосив глаза чуть не до выхода из орбит, он увидал ту самую маленькую
угластую железячку, что не снимал ни перед превращением, ни при входе в
Осевое, ни ранее, с тех пор, как надел ее на себя. И в голове прояснилось.
Страхи ушли. Нет, он не стал вдруг неуязвимым, и кожа его не стала ни на
капельку плотнее и тверже. Все оставалось прежнимчеловеческим, хрупким,
нежным, открытым, подвластным смерти в любой миг. Но душа его окрепла,
стала сильной, неколебимой, властной, если только эти качества можно
разместить рядом с самим понятием Дуща. И она влила силы в уязвимое и
незащищенное тело, прикрыла его невидимым и неощутимым стальным панцирем.
Иван содрогнулся, словно его внезапно ударило током. И наземь полетели
последние ошметки чужой шкуры. Теперь он был самим собою. В ушах опять
прозвучало, но тише, почти неслышно, будто далекий отголосок
растворяющегося под невидимыми сводами эха: "Иди! И да будь благословен!"
И только отзвучал далекий и добрый голос, как в стене напротив
образовался проем. В комнату вползло что-то шарообразное на множестве
ножеккрючьев. Проем тут же исчез, словно и не было ничего. А Иван увидел,
что вползшее существо представляло из себя одну огромную трехглазую
голову, усеянную пластинами и короткой рыжей щетиной - ножки торчали прямо
из-под брылей и пластин.
Существо внимательно осмотрело Ивана снизу, подползло ближе, разинуло
рот-клюв и изрекло глубокомысленно:
- Да-а, чего и следовало ожидать! Слизнякус замляникус примитивус!
- Хватит паясничать! - выдавил из себя Иван.
- А чего это-хватит? Еще и не начинали поясничать-то, дорогуша! Ты
забыл, небось, что сейчас месяц развлечений?
Вид у говорящей головы был неприятным. Но она была тут хозяином. А
Иван-узником. Ему бы вести себя поскромней, но куда там!
- Что уставилась, тварюга головоногая? - зло и почти без
вопросительных интонаций проговорил он. - Сколько мне еще болтаться и
дозревать, а? Чего молчишь?!
- А нисколько! - ответила голова.
- Как, это? - изумился Иван совсем по-детски.
- А вот так, дозрел уже, хватит с тебя.
- Тогда развязывай.
- Успеется!
Иван дернулся. Да все без толку, зажимы были сработаны на совесть.
- Не трепыхайся, слизняк, - ласково прошипелаголова, - погоди. Мне
еще надо отработать с тобой некоторые моменты, опробовать реакцию на
адекватность, а там и развяжем... - она вдруг замялась, но договорила, -
ежели не перезрел.
- Валяй! Проверяй!
Головоногий откатился в уголок. А на месте противоположной стены
высветился экран не экран, а что-то навродеокна с замутненным стеклом. За
стеклом висела... Иван подумал сначала, что это мохнатая Марта, размякшая
в прозрачной сеточке, выдающая из шара-матки через хобот зародышей
пряником в аквариум, все было в точности... Но взгляда на одутловатое
сонное лицо, на заплывшие глазки, на растрепанные, но вовсе не черные,
волосы, он чуть не закричал, рванулся опять. Не тут-то было!
За стеклом висела русоволосая Лана. И непохоже было, чтобы она
испытывала блаженство, вечное блаженство. В искривленных закушенных губах
читались скорее безнадежное отчаяние, тоска. Желтые мешки под Глазами
старили ее, делали некрасивой.
- Лана-а? - тихо позвал Иван.
Висящая приоткрыла глаза. Долго смотрела, словно не узнавая. Потом
вяло и безразлично пролепетала:
- А-а, это ты...
- Они сделали с тобой это?! Говори! - Ивану вдруг вспомнилась ее
голова в прозрачном шаре. Голова была совсем как живая, а может, и живая.
Но она оказалась лишь ловкой и хитрой подделкой или вообще иллюзией. А
сейчас?
Иван почувствовал, что все испытанное им, все предстоящее, да и он
сам ни гроша не стоят пред этой вечной мукой. Это он был виноват! Это он
обрек ее на висение!
- Мне хорошо-о, - проговорила русоволосая, еле шевеля губами, - ты не
гляди, не верь, это неземное, блаженство, ах как мне хорошо, я никогда не
умру! Все обратится в тлен и прах, погаснут звезды, в пыль развеются
планеты, свернутся коллапсары, а я буду висеть и наслаждаться...
- Заткнись! - заорал Иван. - Чтоб с тобой ни было, я приду, я выдерну
тебя из этой гадкой паутины!
- Только попробуй, - вяло и тускло обронила она. И закрыла глаза.
Стекло начало мутнеть. А Иван все смотрел и смотрел на толстый
морщинистый и слизистый хобот, свисавший из шара-груши. Его мутило, горло
сжимали спазмы. Но он все смотрел и смотрел.
- Укрепи меня я наставь... - процедил он вслух с мольбой, но
одновременно твердо, будто не прося, а требуя. - Дай мне, Всемогущий и
Всезнающий, сил и терпения, не дозволь вновь обратиться в зверя! Укрепи!
Голова подползла ближе, снова выкатила черные глазища на Ивана.
- Ты чего там бормочешь? Бредишь, что ли?! Тут кроме нас с тобой ни
черта нету, слизняк! Такто! А реакция у тебя неважная, что-то и не пойму,
то ли недозрел, то ли перезрел!
Иван молчал.
- Эй, ты слышишь меня?
Иван молчал.
- Я научу тебя быть вежливым головоногий.
Ивана тряхнуло, пронзило тысячами игл. Он сразу понял, куда входили
шланги, тянувшиеся от потолка. Но он и теперь молчал. Пускай пытают!
Пускай издеваются! Пусть и вообще убьют! Он не проронит больше ни
словечка, он будет нем как мертвый, как камень, как эта стена!
Плаха вдруг начала вращаться вокруг своей горизонтальной оси. Перед
глазами закружились углы, стены... Через какое-то время, не прекращая
этого вращения, она начала крутиться и по вертикальной. При каждбм обороте
Ивана встряхивало, ударяло о незримый барьер. И трясло, не переставая
трясло. Но он молчал.
- Неплохо, неплохо, - доносилось то ли снизу, то ли сверху.
Иван потерял ощущение и того и другого. Ему вообще вдруг начало
казаться, что он на Земле, в их учебно-тренировочном комплексе, что его
крутят на восьмиплоскостной центрифуге - словно школяраподготовишку.
Продолжалось это бесконечно долго. Иван потерял счет секундам, минутам,
часам, может, и дням даже!
И когда плаха-центрифуга замерла на месте, он не почувствовал этого,
его еще продолжало крутить, вертеть, переворачивать.
- Совсем неплохо! - заверил мельтешащий в глазах головоногий. И
что-то проделал у основания плахи.
Ивана выбросило из зажимов как из рогатки, он не мог стоять на ногах,
его кидало из-стороны в сторону - он шибанулся всем телом об одну стену,
сполз вниз, но его кинуло на другую, потом опять на пол. Ему казалось, что
это не его бросает после плахи-центрифуги, а сама комната сошла с ума и
вертится во всех направлениях. Его зашвырнуло даже на потолок. Тут же
размазало по полу. Но движение было неостановимо.
- Неплохо! Неплохо - неслось от головоногого.
Тот был неподвижен, сидел себе в уголочке, наблюдал.
После двух или трех десятков бросков Ивана вдруг швырнуло на плаху. И
та с треском развалилась, будто была слеплена из пересохшей глины. Иван
пробил ее насквозь, влетел в огромное пустынное помещение и повалился
лицом вниз на холодный каменный пол. Его перестало бросать из стороны в
сторону. Он лежали не мог отдышаться.
А когда дыхание стало ровным, когда вернулось чувство равновесия,
уверенности, он чуть приподнял голову, повернул ее налево, потом направо-и
увидал, что на кистях обеих рук у него надеты массивные железные кольца с
ушками, и что от них тянутся по обе стороны цепи, а концы цепей держат в
восьмипалых лапах два негуманоида-харханянина, стоящие от него слева и
справа.
Когда на него успели надеть цепи? Иван не знал. Здесь все происходило
скачкообразно, без привычных постепенных переходов. И иногда это просто
выбивало из колеи. Но только не сейчас! После дичайшей болтанки на
плахе-центрифуге и всего последующего эти цепи казались подарком судьбы.
- Он что там, заснул? - прогремело издалека.
Иван почувствовал, как натянулись цепи. И встал на колени, опираясь
ладонями о холодный камень. Охранники сразу направили на него раструбы
своих коротких лучеметов, будто держали на цепях не "жалкого слизняка", а
паукомонстра-урга.
Иван криво усмехнулся. Оторвал руки от пола, выпрямился. Но с колен
встать он еще не мог - его продолжало пошатывать, ноги и вовсе были
ватными.
- Твое смирение похвально, - прогремело опять, - но и слишком
утомительно!
Пелена перед глазами Ивана окончательно рассеялось. И он увидал
метрах в сорока от себя огромный хрустальный куб, парящий над полом. Куб
этот был великолепен в своей прозрачной чистоте и аристократически прост.
Ла самом же кубе стоял голубоватый, усыпанный чем-то мелким и
поблескивающим трон. Это был именно трон-не стул, не кресло, не табурет со
спинкой. На "гаком мог восседать лишь властитель очень, высокого, если не
наивысочайшего, ранга. Таковой и восседал.
- Пади ниц пред Престолом! - прощипел слева охранник. - Пади,
мерзавец!
Иван не придал значения совету. Но голос был ему знаком своей
гундосостью.
Цепи натянулись с обеих сторон, и охранники одновременно наступили
корявыми лапами на них, наступили у самых колец так, что Иван поневоле
ткнулся лицом в пол. Но он тут же дернул цепи на себя приподнялся.
- Не трогайте его, - приказал восседавший на троне.
Теперь Иван разглядел его внимательно. Таких он еще не видал здесь.
Пластины густой завесой спадали прямо из-под глаз, скрывая не только лицо,
но и грудь. Из голой шишкастой головы торчало несколько отростков, Похожих
на опиленные рога, было их то ли пять, то ли шесть, Иван не мог
сосчитатьвосседающий на троне словно в нервическом тике то закидывал
голову назад, то склонял ее, будто кивая, здороваясь. Был он худ
невероятно, до полнейшего измождения. Руки и ноги его были длинны,
костлявы, и на них не поблескивала чешуя, нет, наоборот, казалось, что
прямо на кости натянута черная эластичная и притом бархатистая ткань.
Однако лапы он имел четырехпалые, птичьи. А грудь, несмотря на общую
худобу, котлом выступала из-под черной накидки-плаща. Сидел он,
подавшись-вперед, растопырив руки, выставив острые локти. Столь же острые
плечи торчали двумя пиками. И был он какой-то несуразно большой, огромный,
только расстояние мешало определить его подлинные размеры.
- Подойди ко мне! - сказал изможденный властитель и поманил Ивана
скрюченным пальцем.
- Эй, слизняк?! Не слышишь, что говорит Верховный Демократор?! -
прошипел охранничек справа.
Ивану показалось-вылитый Хмаг! Но тот вел себя так, словно впервые
видел несчастного кандального.
- Ни хрена он не слышит! - прогундосило слева.
Они дернулись как в прошлый раз, без команды и сговора. Рванули
вперед, волоча Ивана за собой по каменному полу. Двух секунд не прошло,
как они стояли в десятке метров от хрустального куба и взирали
подобострастно вверх. Иван поднимался, ощупывал ссадины, тер рукой
ушибленный подбородок. Ноги его держали плохо.
- Ну что там новенького? - спросил Демократор.
- Где? - не понял Иван.
- На Земле?
Иван замялся было, но все-таки вопросил с вызовом:
- А тебе там приходилось бывать, что ли?!
- Хам! - заорал похожий на Хмага.
- Невежа! - выкрикнул гундосо близнец Гмыха.
И оба ударили Ивана разом прямо раструбами лучеметов по голове. Иван
дернулся. Но цепи тут же натянулись.
- Не отвлекайте его, - недовольно процедил Верховник. - Ну что же ты
молчишь?
- На Земле все в порядке, - растерянно сказал Иван.
Верховник прмолчал, покивал головою-то ли в тике, то ли соглашаясь с
Иваном. Потом задумчиво произнес:
- Значит, пора...
- Что-пора? - переспросил Иван. Он уже осмелел, не обращал внимания
на вертухаев.
- Тебе этого не понять. Пора! - Верховник вдруг расслабился,
откинулся на спинку своего чудного трона. И как-то мечтательно произнес:
- Ну и покуролесили же мы там в свое время! Ах, молодость, молодость!
- Где это-там? - снова поинтересовался Иван.
- Где! Где! - раздраженно выкрикнул Верховник. - Где надо!. И вообще,
чего это он тут стоит передо мною?! - последнее было обращено к
страждикам.
- Как велели-с! - хором рявкнули те.
- Ну да, вспоминаю, - Верховник потер лапой висок. - Проклятый
склероз. Слушай, любопытный лягушонок! Мы были тогда совсем юнцами. Как
давно все было! Тебе этого не дано оценить! Что ты можешь помнить - твоя
жизнь миг! А мы тогда погуляли, ох, погуляли! Дым стоял коромыслом,
лягушонок! Ты слыхал, наверное, про вашу последнюю войну, ту, позабытую,
что была четыре века назад?! Ах, как мы отвели душу! Это было развлечение,
да! Разве сейчас так умеют развлекаться!
- Я ни черта не понимаю! - вставил Иван.
Верховйик махнул на него рукой.
- Где тебе! Вы вообще ни черта не понимаете? Вы думаете что все сами,
сами... Черви, ничтожные черви! Да разве вы сами на что-нибудь способны?!
Нас было шестеро. Шесть мальчишек из Системы, молокососов, хулиганов,
шесть ловких парней! И как мы чудили! Вот это был месяц развлечений!
Половина вашего мира сгорела в огне, жаль нам надоела игра, можно - было
бы довести дело и до конца, но разве в мальчишек есть спрос? А сейчас вот
гляжу на тебя, вспоминаю все и, не поверишь, рад, что вот уцелел же
кто-то, можно поглазеть, припомнить, порадоваться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103