.. этого нельзя было
допустить.
Но почти сразу же он почувствовал, что сам мозг сопротивляется ему,
что он не желает вмешательства в свою сущность, в свое естество, пусть это
вмешательство будет и самым доброжелательным, исцеляющим. И это было новым
в его практике! Аналитик-хирург вдруг ощутил совершенно определенно, что и
его самого и неуловимо-призрачный психоскальпель выталкивает из мозга
какая-то необъясненная и необъяснимая сила. Он насторожился, увеличил
почти вдвое напряженность психополя, ринулся вперед к страшному очагу
будущей болезни... Но не сдвинулся и с места, напротив, его стало вдруг
выталкивать наружу, медленно, но неостановимо и жестко. Это было
непостижимо, это выходило за все существующие грани. Сегодня все выходило
за грани! И он не мог больше позволять себе удивляться. Он лишь
сопротивлялся этой невидимой и непонятной силе, пытался преодолеть ее. Но
не хватало ни его усилий, ни мощности психоусилителя. Он опоздал! Надо
было делать операцию, когда этот человек лежал беспомощным, с отключенным
сознанием!
Впрочем, и сейчас не поздно сделать необходимое, исправить ошибку. Он
послал вызов ассистенту... Но в тот же миг почувствовал, как хирургический
шлем поднимается вверх - сам по себе, без его воли. И он увидел этого
человека, пациента, стоящего перед ним и держащего шлем в руках.
- Не надо ничего делать, - сказал пациент мягко, - не надо. Все будет
нормально, все будет в порядке, я себя чувствую значительно лучше, доктор,
а я себя знаю, поверьте!
Пациент повесил шлем на место. Подошел к клавишному пульту
психоусилителя, отключил питание. Аналитик следил за каждым его движением
и не верил глазам своим.
- Для нас обоих сегодня многое открылось, - сказал пациент, щуря
серые глаза. - Но для меня открылось чуть больше, чем для вас, доктор. И я
не хочу ничего забывать. Я и так прожил тридцать шесть лет, многого не
зная о самом себе. А теперь вот узнал.
Он присел в кресло, на котором до того сидел друг-консультант,
расслабился. Он уже успел натянуть на себя простенький летный
комбинезончик, серый и неприметный, легкие ботиночки, и потому совершенно
не был похож на пациента Мнемоцентра, на больного или страждущего. Только
у виска подергивалась нервически маленькая жилка. Да губы были сжаты
плотнее обычного. Но он вполне владел собой. Аналитик это видел ясно.
- Если бы вчера мне кто-то сказал, что я родился двести сорок два
года назад, я бы не стал даже смеяться над глупой шуткой! Но мне и сейчас
не смешно, поверьте! - Его глаза были и впрямь серьезны, а лицо даже
мрачно. - Ну да ладно, доктор! Вы все равно через час и двадцать минут обо
всем забудете. Так что я вам доскажу конец истории. Того самого малыша
подобрал тридцать шесть лет назад автомат-транспортник за триста парсеков
от ядра нашей Галактики, в такой глухомани, что никто здесь на Земле не
поверит никогда даже в саму возможность существования такой глуши! Но не в
этом дело! Транспортнику пришлось сожрать все собственное топливо и весь
транспортируемый груз, чтоб сигануть сквозь сверхпространственные
структуры к Солнцу. Он чуть не накрылся, но он доставил малыша на Землю. И
вот, видите! - Пациент развел руками. - Никто не скрывал, что мои родители
погибли в Дальнем Космосе, мне так и говорили... Не говорили только, что
было со мной и как они погибли. И вот я узнал! С вашей помощью. И я не
хочу вновь обретать беспамятства, нет! Так что вы, доктор, извините меня.
Аналитик слушал, кивал, поддакивал, но в голове у него вертелось
свое, неприятное и тягостное. Мало того, что этот парень так и останется
непрооперированным, несущим в себе болезненную память, ему самому, старому
и опытному врачу, влепят хорошенько по первое число за допущенные промахи,
обязательно влепят. Ну и пусть! Аналитик отмахнулся от навязчивых мыслей.
Что он, мальчишка, что ли, разве ему привыкать!
- Да вы совсем меня не слушаете, - проговорил пациент и заглянул в
глаза собеседнику. - Что с вами? Вам плохо?
- Не обращайте внимания, продолжайте, - ответил аналитик.
Пациент грустно и натянуто улыбнулся.
- Да, собственно, у меня - все, - сказал он. - Теперь дело за вами.
- За мной?
- Да, именно за вами, - подтвердил пациент. - Мне нужна точная
мнемограмма, доктор. Надеюсь, вы меня понимаете?
Аналитик не понимал ровным счетом ничего. У него начинала болеть
голова от переизбытка впечатлений за сегодняшний день. И он ничего не
делал, чтобы избавиться от этой боли, терпел ее покорно и безропотно. Он
был не в себе.
- Я должен совершенно точно знать координаты того места, доктор.
- Зачем они вам?
Пациент отвел взгляд, положил руки на колени. Его пальцы стали
выбивать легкую ритмичную дробь, в такт которой покачивалась голова и
мысок левого ботинка.
- Зачем они вам; что вы задумали? - переспросил аналитик, подаваясь
вперед.
Пациент посмотрел на него с почти нескрываемой иронической улыбкой.
- Вы же психолог, специалист в области душ человеческих и всякого
такого... неужели вам надо объяснять? - сказал он тихо.
- Я не имею права! - уперся аналитик.
Улыбка пациента стала шире.
- Не надо, доктор, зачем нам толковать о какихто там правах, мы не
правоведы. К тому же, на сей счет пока что юриспруденция не обогатила себя
определенными параграфами, не так ли?
Аналитик и сам сообразил, что по части прав вопрос очень и очень
непростой, что главное - право распоряжаться собственной судьбой -
остается всегда за человеком, и только за ним. Он решился.
- Ложитесь!
- Вот это дело! - оживился пациент.
- Но учтите, мнемограммы могут и не получиться. Я вот, например,
когда делал вам мнемоскопию, не думал о каких-то там координатах,
по-моему, вообще ни черта не было видно на небе, что может видеть
младенец?!
- То же самое, что и взрослый, - доктор, вы это знаете лучше меня, а
все пытаетесь как-то... - пациент прищелкнул пальцами, подбирая слова.
- Да ладно, не утруждайтесь, - разрядил обстановку аналитик, - все и
так ясно. Какой участок брать?
- Только тот, где в открытом пространстве. Но со всех сторон: выход,
повороты, когда держали, когда укладывали в капсулу.
- Все! Начинаем! - голос аналитика прозвучал твердо и резко. Но тут
же осекся, будто на горло говорившему набросили удавку. Последнюю фразу
аналитик не проговорил, а просипел: - Учтите, вам придется все пережить
снова!
Пациент кивнул, не открывая глаз от серого пластикового потолка. Он
лежал в откидном кресле под параболическим зеркалом приемника-мнемографа,
но взгляд его блуждал выше, будто он уже присматривался к незнакомым
звездным россыпям, запоминая их.
- Ничего, доктор, у меня крепкие нервы. Начинайте!
Через полчаса, когда пациент очнулся, аналитик протянул ему пачку
твердых, но очень тонких карточек.
- Здесь только снимки неба, ничего такого... сами понимаете! - сказал
он.
- Спасибо, доктор, - отозвался пациент, - мне и нужно только небо -
небо, которое со всех сторон! А об остальном не беспокойтесь, я и так
помню все до последнего штришка, попробовали бы вы на моем месте забыть
это!
Аналитик подошел к окну. Поднял штору.
- Я не хотел бы оказаться на вашем месте, - еле слышно прошептал он.
Но никто ему не ответил, никто его не услышал. Пациента уже не было в
Мнемоцентре.
Прошло еще минут двадцать пять, прежде чем аналитик надел на себя
сферический шлем и подогнал свое кресло к экранам. Ему не пришлось ждать
долго. Надпись мигнула и погасла, оставив в глазах зеленые пятнышки.
Надпись была короткой:
СРОК ИСТЕК. ВНИМАНИЕ! ПРИГОТОВИТЬСЯ К ОПЕРАЦИИ!
Никакой подготовки к операции не требовалось, аналитик это знал
прекрасно. И все же он прикрыл глаза, расслабился.
Консультант вошел в помещение совсем тихо, будто крадучись. За ним
тенью следовал ассистент.
- Ну что? - спросил первый.
Аналитик ответил не сразу. Он повернул голову, долго смотрел на
вошедших, будто не узнавая их. Потом вяло проговорил:
- Да ничего, ерунда. Такие вещи случаются, когда кто-то слишком много
и напряженно работает, а потом вдруг на него обрушивается абсолютный
покой. Это все от перенапряжения.
- А память?
- Что, память?
- Личная память?
- Провалялся в анабиозе две сотни лет, вот и вся память!
- Но ведь что-то было?!
Аналитик отмахнулся.
- Это не нашего ума дело.. Там в Центре разберутся!
Ассистент удивился, наморщив лоб.
- А он что, уже там?
- Ну, а где ж еще, по-твоему?!
Они все вместе вышли на воздух. Аналитик расправил затекшую спину,
потер поясницу. Широко зевнул. Все вокруг было обыденным, приевшимся - и
ряды деревьев, и сосновая хвоя под ногами, и проглядывающие сквозь листву
деревянные домики, и тем более лица этих двоих, стоявших рядом. С утра
вроде мелькнуло что-то новое, интересное своей неожиданностью, да так и
пропало вместе с необычным, явно перенапрягшим свои мозги пациентом. И
снова накатило неопределенное и малоприятное состояние, именуемое в
просторечьи тоскою.
Периферия Системы.
Видимый спектр.
2235-ый год, июль.
Мужчина повернул голову к женщине ровно на столько, на сколько смог,
ему мешали почти вывернутые суставы рук и плечей, каждое малейшее движение
приносило острую боль.
- Не бойся, - проговорил он, еле шевеля пересохшими губами, - это или
дурацкий розыгрыш или какое-то недоразумение. Скоро все это кончится и мы
вместе посмеемся! А я еще и врежу пару разиков этим зарвавшимся
комедиантам! Не бойся!
Он старался, чтобы голос звучал уверенно. Но он знал, его слова
обычная утешительная ложь. И она знала об этом. Знала и молчала.
Шестиногие полумеханические твари сновали рядом, все что-то
подправляли, переделывали, что-то замеряли с таким деловым видом, будто
это не они прикрутили их с поистине бесчеловечной жестокостью к поручням
внешней смотровой площадки. Ни один робот или кибер на свете не имел
права, да и просто не мог так вести себя по отношению к человеку, он бы
тут же самоотключился, утратил способность двигаться и вообще что-то
делать! А эти прикручивали их к железякам, будто имели дело с куклами или
мешками с опилками. Нет, розыгрышем здесь и не пахло.
- Они там, с ним, - проговорила она. И, ее голос по внутренней связи
прозвучал в его шлемофоне сдавленно, неестественно. - Понимаешь, он там, с
ними!
- Его они не тронут, успокойся. Даже дикие звери, на Земле или на
любой другой планете, сама знаешь, не трогают детей!
- Эти совсем другие, они хуже зверей! Они нелюди!
- Не надо делать преждевременных выводов.
- Смотри! Не-е-ет!!!
Он оглох от ее крика. Но еле удержался сам. То, что они видели, было
невыносимым зрелищем. Один за другим из рубки корабля выбрались в
Пространство три коренастые фигуры без шлемов, да и без самих скафандров,
в одних сероватых, перехваченных ремнями комбинезонах с короткими рукавами
и штанинами, открывавшими чешуйчатое тело, какие-то наросты, когти...
Головы выбравшихся наружу были усеяны темными словно бы шевелящимися
пластинами, их лица были неописуемо ужасными-трехглазыми, с широкими
растянутыми по всей плоскости лица носами, имеющими по четыре
подрагивающих рваных отверстия. Сплюснутые подбородки и брыластные
обвисающие многослойные щели были усеяны отвратительными бородавками и
густыми пучками щетинистых черных волос. Загримироваться так было просто
невозможно! Даже вообразить себе такую маску, а тем более сотворить ее,
тоже было нельзя!
Но не это вырвало крики из горла женщины и сдавило сердце мужчины.
Нет, совсем другое! У последнего из вылезших был зажат в жуткой, когтистой
лапе с множеством корявых изогнутых пальцев-крючьев их малыш! И на нем не
было ничего!!!
Мужчина рванулся что было силы. Но лишь потерял зрение из-за страшной
боли в вывернутых суставах, глаза словно расплавленным металлом залило.
Крик в его ушах не смолкал.
Когда зрение вернулось, он увидел, что ребенок цел и невредим, что
его не разорвало в клочья внутренним давлением, что он не задохнулся в
пустоте, не превратился в кусок льда... Он был жив, шевелил ручками и
ножками, таращил на них большие серые глазенки.
- Вот видишь, - сказал он женщине, - они не делают ему зла, они все
понимают, у них есть какое-то силовое поле, предохраняющее от всех этих
дел.
- Неважно, что у них есть! Главное, он жив! Видишь, он махнул мне
ручкой, высунул язычек, он зовет нас к себе, видишь?
Мужчина все видел. Но он видел и другое - киберы подогнали к
чешуйчатым катерок, развернули его соплами к поручням. И он все сразу
понял. Нет, это была не игра. Он даже, не желая того, проговорил вслух:
- Это конец...
Она отозвалась сразу. Она тоже все поняла.
- Ну и пусть! Пусть они сожгут нас! Главное, чтобы он остался жить!
Понимаешь, главное, чтобы - он!!!
Вырвавшееся из отверстий капсулы пламя, казалось, дохнуло жаром в
лицо. Но это лишь казалось, пламя было еще слишком маленьким, слабеньким.
И они старались не смотреть на него, они смотрели на своего ребенка,
своего такого нежного, открытого, беззащитного малыша - такого невероятно,
слишком живого на фоне мертвого и пустынного Космоса. Они не видели
нелюдей, они и не желали их видеть.
А пламя становилось все сильнее. Теперь оно обжигало, лизало
жаростойкую ткань скафандров, стекла шлемов... Скоро этот жар будет
непереносимым.
- Прощай, - сказала она ему.
- Прощай! - ответил он.
И снова рванулся из пут.
- Не надо, - попросила она дрожащим голосом, - не надо! Пусть видят,
что нам наплевать на них, пусть знают!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103