Другой лист, предназначенный для официальных запросов, гласил, что такой-то такой-то командируется для геизационных наладочных работ в северный сектор галактики Желтое Облако. Была там еще куча документов, удостоверяющих что-то и кого-то. Иван не стал их просматривать – подписал. Он знал, что бумагам этим грош цена. Он думал о другом. О чем-то непонятном, но давящем. О какой-то миссии, которую он обязан выполнить здесь, на Земле, а вовсе не там, в секторе смерти, на вынырнувшей из чертова омута планете Навей. Но какую миссию? Память! Ох, эта память!
Одутловатый протянул тяжелую старческую руку.
Протянул для пожатия.
Иван догадался – барьера нет! Сейчас он может одним движением свернуть шею этому дряхлеющему битюгу, еще раз перешибить нос круглолицему, попортить пижонскую бабочку обладателю алмазной заколки и погасить ясный взор седовласому старцу, ему бы понадобилось на все это мгновение, одно лишь мгновение. Но он не стал этого делать. Он протянул руку и ответил пожатием. Он ждал чего-то, ждал ответа на свои смутные вопросы-догадки. И дождался.
– Мы помним все, – проговорил мягко одутловатый, – у вас будет еще один шанс. После того как вернетесь. Сколько бы вы там ни пробыли, на этой планете Навей, хоть день, хоть сто лет, вы все равно вернетесь в этот, сегодняшний день, вы не потеряете ни минуты, ни часа. Напротив, возможно вам удастся связать несвязуемое. Откат будет. Обязательно будет. И память вам поможет, не сомневайтесь.
Он посмотрел на Ивана как-то странно, каким-то двойным взглядом. И те трое, что молчали, тоже смотрели на него очень странно – так смотрят, не договаривая что-то очень важное, так смотрят на человека, обреченного на смерть. Да, они, несмотря на собственные заверения, обещания, не верили, что он вернется живым. Они смотрели на него как на смертника.
Даже проклятущие клыкастые рыбины, казалось, потеряли интерес к Ивану – одна за другой они погружались в свой бездонный омут, взмахивая шипастыми пластинчатыми хвостами, разворачивая кольчатые и крюкастые плавники-крылья, обжигая напоследок кровянистым взглядом.
И еще Ивану вдруг показалось, что все четверо смотрят на кого-то стоящего за его спиной. Это было уже слишком. Иван резко повернул голову. Он не ошибся – в лиловом полумраке, переходящим в густую черноту у сфероидной мнимой стены зала, таял насыщенно-багровый силуэт: длинный, до искрящегося хрусталем пола, балахон скрывал высохшую изможденную фигуру, голова была покрыта низким плотным капюшоном, узловатая рука, словно выточенная из старого почерневшего дерева, сжимала рукоять высокого жезла с замысловатым изогнутым навершием. Иван тряхнул головой, прогоняя наваждение. И именно в этот миг из-под капюшона, в мимолетном повороте головы, на него сверкнули два злобно-прожигающих глаза, скривилось перекошенное ненавистью старушечье лицо, обнажились два желтых клыка… И все пропало.
Переутомление. Это было обычное переутомление!
Иван встал с кресла. Он смотрел вновь на одутловатого – главного здесь.
– Я готов. Что от меня еще требуется?
– Ничего. Вас проводят и снарядят. Возвратник будет вживлен в ваше тело. Но вернуться вы сможете, только выполнив задание. И вот еще!
Он положил на стол нечто засверкавшее гранями, небольшое, но приковывающее взор.
– Это Кристалл. Вы понимаете меня?
Иван покачал головой.
– Поймете. А сейчас просто запомните – он должен быть всегда с вами. Без него вы обречены. Ясно?
– Ни черта мне не ясно!
– Этого нельзя объяснить словами земных языков.
Это штуковина сработана не у нас. Но вы все сразу поймете, когда она будет в ваших руках.
Иван потянулся к сверкающему гранями чуду.
Рука его прошла сквозь грани, не ощутив ничего кроме воздуха.
– Там он будет с вами, – сказал одутловатый, – и вы сможете его взять, не беспокойтесь.
Ивану не нравилось все это. Ох как не нравилось. Но что он мог поделать.
Да, он сам дал им согласие. Он подписал себе смертный приговор. И его не спасут ни эти скафандры, сколько бы их ни было, ни эта суперкапсула последнего поколения, еще засекреченная там, на Земле, но уже подвластная ему и принадлежащая ему, ни этот… где же он?!
Иван задрал голову вверх. Черная страшная пропасть несла его в неизведанные глубины. Но до дна было бесконечно далеко. И где оно – Дно?!
Кристалл высветился неожиданно. Он возник сверкающей хрустальной каплей во мраке. Он оживил это мертвое пространство переливом волшебных неземных граней. И сам поплыл к Ивану.
– Ладно, – сказал Иван, нащупывая теплый непонятный предмет, вкладывая его в нагрудный карман. – Может, и впрямь пригодишься.
Чувствовал он себя отвратно: болела голова, суставы выворачивало, во рту, казалось, хрустел песок. Так всегда бывало после внепространственного переброса на непомерные и непредставимые расстояния – не привыкать!
И еще отшибало память, будто после какой-нибудь внутричерепной травмы… по сути дела, эти перебросы всегда были «травмами», выдержать их могли пока еще очень и очень немногие. Обычный рядовой землянин со средним здоровьишком и набором всегда таящихся в нем болезней или вообще отдавал Богу душу в месте «всплытия» или же терял разум, превращался в безмозглого, пускающего пузыри идиота. Большой Космос пока еще был не для всех, несмотря на то, что вот уже шесть веков шло его освоение, шла Великая и Вечная Война с Пространством.
Болтаться во мраке и холоде – штука малоприятная.
Иван, матеря сквозь зубы приславших его в эту гибельную дыру, расправляя затекшие, гудящие руки и ноги, включил малый локтевой движок – капсула стала приближаться. Да, ощущение было обычным, не ты движешься в черной пустыне, а к тебе приближаются предметы… если они близко, если они рядом. Молчаливые пылающие пульсирующим огнем звезды недвижны и неизменны. Они падают. Падают в Пропасть, как и все в мире.
Капсула была экстра-класса. Иван разбирался в этом.
Такая стоила безумных денег. И они не пожалели средств. Стало быть, дело серьезное, очень серьезное.
Ажурные хитросплетенные фермы проплыли мимо, поражая глаз причудливой сканной вязью. Чаша отражателя светилась знакомым черным скрытым пламенем, непостижимым для человека. Среди поисковиков считалось дурной приметой заплывать в чашу, даже при необходимости осмотреть ее – это дело обычно передоверяли технарям. Но Иван плевать хотел на все эти приметы и причуды. Он заплыл в черную полусферу с микроскопическими бритвенными краями. Незримое, пока еще бездействующее поле, пронзило его насквозь со всех сторон, сдавило. Мрак чаши был чернее и страшнее мрака Вселенной. Даже на фоне черной пустоты Пространства отражатель казался провалом в безысходную тьму. Он втягивал в себя, засасывал… Что мог отражать он, всепоглощающий и бездонный! Но он был именно отражателем – отражателем той силы, что рождалась в полуметровой верной сфере-геодрайвере, висящей в его черной пасти. Когда-то много лет и веков назад мощь двигателей и движителей измерялась, как знал Иван, в лошадиных силах. За всю историю планеты Земля на ней не было столько лошадей, сколько их было сейчас в этой полусфере. Циклопические силы таились в ней.
Иван ускорил ход. Теперь он несся прямо к люку верхнего шара, скользя взглядом по матово серой поверхности капсулы. Ни единой царапины! Ни вмятинки!
Ни щербинки! Новь?! Он всю жизнь мечтал о такой! И эти дедовские, но такие милые поручни-переходы! Он замер на минуту. Погладил рукой черную витую поверхность. В глазах полыхнуло. И увиделись ни с того, ни с сего два расплывчатых силуэта, то ли опирающиеся на поручни, то ли висящие на них, конвульсивно вздрагивающие, нестойкие… Иван тряхнул головой, зажмурил глаза. Но видение не пропало сразу. Оно было внутренним.
Медленно растаяли сиренево-желтые сполохи пламени, пропали силуэты. Что за брея?! Откуда это?! Почему?!
Ивана бросило в пот – не хватало еще галлюцинаций, миражей! Так и вовсе можно свихнуться! Там, на этом чертовом приеме с хрустальным полом и жуткой старухой. Здесь! Он еще раз выругался, вслух, не стесняясь никого – кого туг можно стесняться! Приложил ладонь к выступу у люка. И сказал:
– Сезам, откройся.
Створ исчез, будто его и не было. И Ивана мягко втянуло внутрь.
– Все. Хватит психовать. Надо работать, – сказал он сам себе несвойственно строгим тоном. Но он вовсе не шутил. Ему и на самом деле хотелось как можно быстрее покончить со всеми этими заданиями и разведками, расследованиями и выведованиями. Не его это занятие, не его!
Первым делом он разоблачился и полез в биодушевую, где его сразу подхватили на свои мягкие и упругие руки регенерационно-тонизирующие струи, завертели, закрутили, вернули в него жизнь и вообще, вновь его создали. Иван выполз из душевой на четвереньках, дополз до круглого бассейна, свалился в него. И уснул. Захлебнуться в оксигидросоставе было нельзя, им можно было дышать еще лучше, чем самым надоенным кислородами и озонами земном воздухе где-нибудь в тайге, кедраче, вдалеке от людской суеты. После кошмарного истязующего переброса все это казалось подлинным спасением.
Да, у Ивана не было времени лежать в реанимации месяц-другой, ему нужно быть свежим и готовым к действию через час, самое большее, два. Он спал, но он знал это – его внутренние часы уже работали в новом ритме.
Программа пока не напоминала о себе. Пока.
Он проснулся сразу. Не было ни полусна, ни дремотного оцепенения. Его словно выбросило из небытия в жизнь. Не одеваясь, не вытираясь, он почти бегом полетел в рубку. На миг замер перед сенсопультом. Включил полную прозрачность. Капсула шла полным ходом к цели. Ее программа работала.
И снова он, совершенно голый, беззащитный, висел посреди Черноты. Падал в Пропасть. Прозрачность была абсолютной. Она давала полное ощущение Пространства.
Она пугала. Она убивала. Редко кто из космолетчиков пользовался ею полностью. Иван был тем редким исключением – он оставался самим собою и на теплой Земле и в ледяном Космосе. Он любил и Ее, и Его.
Любил. Но это был не тот Космос, не его Пространство. Оно было иное, чужое. Он увидел это сразу. Пустота была густой, вязкой, она таила в себе столько всего, что сердце сжималось в нехорошем предчувствии. Пустота была колдовской. Иван сразу понял это. И он понял еще одно – капсула не летела сама, не мчалась по своей и его воле, нет! Ее притягивало каким-то колдовским магнитом, ее всасывало колдовской силой в омут неведомого.
Иван пристально всмотрелся вперед, в невидимую еще цель, в Пустоту. И в глазах его стало зелено – зелено той вязкой пугающей предобморочной жуткой зеленью, которая сулит лишь одно… непробуждение.
Он с силой сжал виски. Заставил себя оторваться от Пустоты. Да, это дьявольское логово! Это лежбище Смерти! Зачем он дал согласие! Они обрекли его! Они все знали – и все равно обрекли!
Он никак не мог вспомнить событий последних недель, дней. Их будто вытравили из его памяти. Только эта странная встреча после «дикого пляжа», только отдых после Гадры… Но ведь было что-то еще. Точно – было!
Он силился вспомнить, но не мог. Наваждение! Морок!
Сон наяву! Три Дня подготовки, эти спешные три дня он начинал вспоминать. Суета! Все суета сует и всяческая суета! Нет! было что-то важное, главное! Он как-то машинально провел рукой по груди, будто пытаясь нащупать привычное, знакомое, свое… Но ничего не нащупал,
и даже не смог понять, что – что там должно было быть.
Нет! Так яельзя1 Иван сосредоточился, прогнал из головы все лишнее, все ненужное. Не время рефлексовать! Мало ли что может привидеться, прислышаться. Особенно тут, в проклятом месте, в секторе смерти… Да, он уже вошел в этот сектор – слева от него, всего в трех метрах, слабо пульсировал красный индикатор, утративший мгновение назад прозрачность.
Капсула пересекла незримую границу.
Вот он – сектор смерти!
Иван ожидал чего-то необычного, страшного. Но ничего не происходило. Он по-прежнему висел в жуткой Пропасти Мироздания и одновременно стремительно падал в нее. Он чувствовал нутром – здесь нет того, привычного, времени. Здесь не XXV-ый век от Рождества Христова, не 2479-ый год, и никакой другой. Здесь все свое, в том числе и время. Ему захотелось немедленно отключить прозрачность, замкнуться в объеме, зримом объеме капсулы как в крепости. Он еле сдержал себя – нельзя поддаваться нахлынувшему ужасу, нельзя! Иначе конец! Теперь он ясно видел очерченный посреди вековечной Тьмы коридор – полыхающий мрачной колдовской зеленью туннель… Куда? Кто знает! Ни одному человеку не удавалось до сих пор выбраться из Того мира.
Ничего нельзя было объяснить, все это не поддавалось земному материалистическому анализу. Здесь царили свои законы. И понимание этого приходило с самого начала. Индикатор сверкал малиновым подмигивающим зраком, предупреждал. Но что толку предупреждать об опасности того, кто сам идет ей навстречу. Иван до боли в глазах вглядывался в неизвестность. И видел уже, что никакого туннеля-коридора нет и не было, что все наоборот, что капсула капелькой живой дрожащей ртути течет по мрачной поверхности: мохнатой, дышащей, живой. Да, он висел совершенно один в этом Живом Пространстве и одновременно тек с этой капелькой, видел ее со стороны. Такого нельзя было вынести! Рассудок отказывался принимать всю эту дьявольщину!
– Ничего! – проскрипел Иван, почти не разжимая губ. – Нечего! Разберемся!
Он уже собирался погасить прозрачность. И вдруг, без всякой на то причины, ясно осознавая, что это психоз, бред, бессмыслица, ощутил – сзади кто-то есть. Нервы!
Проклятые нервы! Это надо же так взвинтить себя! Иван был готов собственными руками, превозмогая боль, вы
рвать из себя эти чертовы нервы. Но он не давал воли чувством, он давил порывы, он выдерживал то, от чего обычный земной человек давно бы сошел с ума. Там нет никого! Там не может быть никого! Капсула неудержимо, с немыслимой скоростью несет его вперед – к загадочной планете Навей. Все что позади – это лишь пройденный путь, пустота, там только пустота.
Иван медленно, словно в тяжелом сне обернулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23