Но большинство ж и не хочет решать и хозяйствовать самостоятельно. И если люди у нас хотели и хотят в большинстве такой вот жизни, по сути - социализма, то почему в России насаждался как раз взамен социализма другой уклад жизни и все оказалось во власти денег? Это вопрос родственный тому, а почему разрушили страну, хоть большинство жителей Советского Союза хотели жить в единой стране - в той, в которой и родились, в Советском Союзе?
Была энергия возмущения: вот всегда ревновали к властьимущим, что те лучше живут, чем простой народ - ревность к привилегиям, в общем-то обычным для правителей, легко было разжечь в народе и внушить уже идею о смене власти в России. Но возмущенные коммунистической номенклатурой люди-то самонадеянно не думали, что на смену ей придет неминуемо та же самая номенклатура, пусть и под другим флажком, не под красным, а с триколором. Точно так же обыватель понадеялся, что будет жить куда лучше, если отгородится плетнем - украинские от России, русские от Азии. Это произошло бы, даже если б жили в совершенном изобилии. Жадность - что утроба, досыта никогда не накормишь. Ее опять же распаляли и возмущение вылилось, поначалу, в закрытие своих рынков - в городах и даже селах: вводили карточки потребителей, чтоб чужаки, даже из соседнего города, не могли б покупать не своих продуктов, товаров, вывоз их запрещали - с Украины в Россию, но из России на Украину точно так же вывозить запрещали продовольствие и товары. Укреплялись у власти те, кто разжигал в людях зависть к себе ж подобным - но для того и разжигали, чтоб заполучить власть. А люди того и не понимали опять же самонадеянно, что когда явятся вполне эти власти - украинские, российские - то они разделят уж по живому страну, чтоб ни с кем не делиться уже-то не колбасой вареной и прочее, а властью. Властью - над людьми. И еще не понимали что если вынешь из общего котла свою ложку каши, то не поешь сытней, так как ложка твоя ведь не глубже общего котла.
Вопрос другой - о свободе выборов... Советский человек формально всегда имел избирательное право. При коммунистах голосовал единогласно. Но сегодня к праву этому своему относится с еще большим равнодушием. Оттого создается ощущение, что пользоваться правом голоса свободно для нашего человека никогда и не было главным. В советское время людей именно что заставляли участвовать в выборах, а то и заманивали ведь, устраивая на избирательных участках продуктовые распродажи. А теперь заставить явиться на выборы стоит еще большего труда, и уже не заманивают, а покупают голоса - водкой или еще как. Наш человек правом выбора пользуется как дармовщинкой. Свобода дармовщинка. Если человек ищет свободы, то он и пользуется правом свободного выбора, и совершает его так, чтоб все больше освобождаться от подчинения, управления, надзирания за своей свободой. Наш же человек именно этого не чувствует - желания освободиться, будто целей у него нет и своих интересов. Свободу не во что ему воплотить. Свобода обрекает его на бескормицу. А потому-то в глубине души свобода выбора ему не только не нужна, но и чужда. Можно подумать - он раб, лентяй, попрошайка, бездарь... Но нет! Таковое отношение к свободе заложено оказывается в душу и сознание человека трудолюбивого, природно всегда одаренного талантом, равно как и жаждой никогда не утолимой справедливости, правды... Это человек и с сердцем, и со здоровой сердцевиной. Все хорошее, лучшее в нем - и устремляется к хорошему, к лучшему. Но стремление к лучшей жизни в массе своей русский человек никак не может воспринять как собственническое - стремится не действовать и решать, а исполнять да получать. Этому человеку душевно нужны правители, законодатели. Ощущение, что нами п р а в я т - не проходяще, оно у нас в каждом упреке или жалобе. Но тут же следом - нужду имеем снова ж в правителях, в каких-то мифических других, которые устроят для людей другую жизнь.
Что оказывается сильней? Потребность верить тому, кто тобой управляет, сильнее, чем вера в самих себя, в собственные силы и способности. Сомнение ж слабо-слабо проблескивает меж этих упований да жалоб - "будто они больше крестьянина знают". Но ведь о н и потому и указывают сверху, потому и правят жизнью людской, что как будто б больше самих людей знают о их-то собственных нуждах. Скажите хором "мы знаем как нам жить", так исчезнут тотчас и правители, тогда вы и требовать будете не правителей хороших, о свободы жить по своей воле, наивозможной полноты самоуправления. Если ж нами до сих пор п р а в я т, то значит мы этого хотим: мы зрячи, но ищем поводырей как слепцы.
И тут несколько уже других вопросов возникает, при таком устройстве жизни, когда народом п р а в я т вместо того, чтоб правил сам народ: во-первых, а насколько мы хорошо управляемы как народ, и во-вторых, передавая всю полноту ответственности за свою будущность правителям, истинно ли мы уверовали, что они-то могут знать больше и быть ответственней, чем вся нация - иначе сказать, есть ли в тех же русских людях, что возносятся уже на вершины власти, способность п р а в и т ь? У нас вся история прошла в "правящем режиме" - и все историческое строительство похоже на сизифов труд. Русский человек не так хорошо управляем в сравнении с азиатами. Русские строили мало и неохотно - крепости от набегов да храмы для молитв, притом кремли и храмы строили невеликие, редко - каменные (стройки подобные лучший пример управляемости народов). И в то же время русский человек управляет себе подобными с коварством да жестокостью, какой не встретишь у европейцев. Но в уподоблении европейцам или азиатам - произвол, многовековая ломка собственно русского народа, коверканье национального характера. Его приучают к жестокости и управляемости азиатской, желая в общем преобразовать в европейца.
С того, как началось строительство уже-то государства - когда правители наши начали постройку величайшего в мире государства и утверждали свою абсолютную в том государстве власть - русский человек в массе своей сделался материалом, государственной скотинкой. До того человек чтил своего правителя как помазанника Божьего, а теперь приучали повиноваться силе и не думать, праведна власть или ж не праведна. К повиновению приучило вовсе не татарское иго, а опричнина - кровью и пытками. Иноземное иго в душе всегда выпестует сопротивление и, даже сдавленный под игом, никакой народ не теряет своей воли, она в нем зреет еще более могучая. Другое - свои татары. Свои, что заставляют повиноваться себе как татары. Здесь если сломить в народе волю будет покорным народ на многие века.
Народ искупали в крови - и вот явилась азиатская покорность к жестокости правителей. На этой покорности, утвердивши власть правителя как абсолютную, начинается строительство империи по европейскому образцу. Как глядел православный русский люд на кунсткамеру петровскую, на покойников выставленных напоказ? Эти приметы европейской цивилизации были для русского человека дикостью, пришествием антихристовым. Ему было уготовано волей правителя то будущее, какое представлялось только тьмой. И здесь, в тьме этой, п р а в и т е л и видят и знают, тогда как сами люди не ведают, куда их ведут. Здесь-то зарождается в нас состояние, которое с веками делается уж национальным нашим состоянием - когда мы зрячи, но ведомы в неизвестность будущего как слепцы, уповая только на поводырей своих, привыкая к тому, что только они и владеют знанием пути. А из тьмы - вели строить уж будущее светлое. Но о нем также никто не мог ничего знать, так как его еще даже и не бывало на земле.
Почему ж оказывается, что мы катим в гору истории сизифов камень? Потому что мы все же остались не так хорошо управляемы для подобной стройки - постройки будущего. Потому что нашим правителям дано не знание о будущем, а лишь жажда власти. Постройка будущего - есть так или иначе строительство некоего совершенства и строить его должны совершенные люди. Мы же совершенны только в том мире, каким создано все в нас, включая даже и пороки наши национальные, к примеру, беззаботность или пьянство.
Вера в правителя - это давно не старая русская вера в доброго царя. Это вера взрощенная, как змеиное яйцо, царями да вождями злыми, застившими своему народу глаза. Тот мир, где мы были совершенны, которым были созданы, растворился как град Китеж. Он есть, но для тех, кто слеп, как стали слепы мы после бросков ураганных в будущее, превратился в бесплотный призрак и является нам только как призрак, как мираж. И мы страшимся всей свободы, потому что мы несовершенны для нее. Мы закономерно тянемся как уродцы к уродству неполного, неподлинного существования, молим себе гарантированную пайку, хороших правителей да порядков пожестче, чтоб нас карали как только карают закоренелых преступников, не умеющих уважать чужую собственность, нерадивых к труду. Так мы обретаем покой и чувствуем себя людьми.
Но обретая покой этот казарменный и взлелеивая уродливое казенное равенство, мы-то живы - до первого начальственного наскока на нашу жизнь. И начинает наша каша сопеть да пыхтеть по-новому, когда обнаруживаем уже-то в своем уродском порядке несправедливость, попрание прав. Мелочь, придирка убьет человека, разорит дотла, до бунта доведет - ну вот, вспоминай Дубровского - ровняя и барина, и маленького человека. Здесь просыпаемся ото сна и поныне: "Налоговая инспектор потребовала от меня взятку в виде оплаты ее заказа на импортное пальто. Я отказал. Она тут же составила абсурдный акт с отнесением аванса в утаенную выручку, что противоречит правилам бухгалтерии и здравого смысла. По акту тут же были изъяты и перечислены в бюджет все деньги с нашего банковского счета и так же забиралось все, что поступало позже. Моя проектно фирма "Росинка" была ограблена и не могла продолжать работать. Год добивался признать очевидную "ошибку" инспектора во всевозможных инстанциях, но убедился, что все чиновники повязаны круговой порукой и все государственные организации не разбираясь защищают коллегу."
Чиновники в России - раса господ. Это не обычно устроенная бумажная бюрократия, а кормление, дачка. У нас всегда за службу прилагалось что-то, некая льгота. Но только чиновнику, все равно что духовному лицу, вменялось бескорыстно служить людям, государственному делу. Во что бы превратилась церковь, если б священники не исполняли святого писания как законов, брали бы взятки с прихожан за исповедь или причастие? Подобное невозможно там, где люди идут в храм свободно, со своей нуждой, но и по доброй воле. У нас с законами так устроено, что неволя и гонит к чиновнику как нужда. То не разрешено, другое не разрешено, там должен... Государство кормится с человека запретами. Человек дал ему столько свободы, что сам же стонет. Ну, а чиновник, что не ведает страха божьего, норовит истребовать свою льготу со всякого дела или просителя - в виде взятки - и тем кормится. Когда обман государства становится в умах даже простых людей делом не то, что прибыльным, а справедливым, честным, взятки да чиновный произвол тоже никогда не прекратятся. Пороков нельзя искоренить наказаньями, жалобами в высшие инстанции - в конечном счете с помощью того же государственного террора. Искореняет их вполне созревшее и осознанное уже-то нравственно желание большинства жить и н а ч е. Пока мы в большинстве своем будем считать, что справедливей обмануть государство, если оно обманывает нас, чем добиться справедливости - исполнение законов будет обязательным только для самых бедных да жадных на взятки скряг. Кого-то произвол чиновника лишает последних надежд. Но тогда надо без лицемерия сказать и о том, что возможность уйти из-под действия закона для человека вообще - есть величайшая льгота. Преступник может избежать суда. Ловкач - словчить. Все ведь тогда и оказывается возможным. Лишенные свободы, естественно ее обретают, когда нарушают запрет, закон. Но это опять же и н а я свобода, порочная свобода тайного действия. Наш человек не меньше страдает и от ее отсутствия - уже там, где на туманных берегах не берет у него взяток чопорный цивилизованный чиновник. Он будто б лишается в одночасье всех привилегий. Возвыситься над ближним, иметь привилегию - вот что притягательно, и человек не столько хочет вообще справедливости для всех, сколько справедливости только для одного себя. Это справедливость для одного себя - есть уже по сути вседозволенность. Ну, а там, где кому-то все дозволено, где плодится подобная раса психологических господ - там уже другим ничего просто так не дозволяется. Воровской социализм, что вывелся в наших тюрьмах, с его жесткой иерархичной структурой, с одной стороны, но с другой - с философией общака, общего котла - есть яркий образчик этой нашей экзотической национальной психологии: психологическая жажда привилегий (верхние нары сразу делаются привилегированными в сравнении с нижними) и не менее сильная психологическая жажда все обобществить - это чтоб у соседа по нарам не оказалось жратвы больше да лучше (зависть к чужому достатку).
Административное и политическое устройство кажутся всего лишь платьишком, в которое рядится государственная власть, ну а могла б нарядиться так же легко в другое - была б Россия не президентской республикой, а могла б быть парламентской или еще какой... Кажется, что самая действенная часть в государственном устройстве - законы, и что насущно только избрать во власть прогрессивно мыслящих людей, чтоб они дали нам живительные законы. Но именно от административного и политического устройства зависит в конце концов, как будут исполняться законы. Это зернышки и почва, из которых вырастает бюрократическое древо государства, кровеносная его система. Бюрократия неизбежна. Она враждебна человеку, его свободе, но без нее невозможно принятия и исполнения государственных решений. Вопрос не в том - что наши выборы это плохо продуманный бюрократический механизм, какой закупоривает своими тромбами приток живительных умов во власть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9